— Жена моя, — врач ввел "сыворотку правды" и вытащил иглу. — Ей соврать, как мне поссать… Вопросы у меня к ней накопились, — он помрачнел. — За десять лет супружества.
— Вы идите, — сказал спутник Волоско. — Если понадобитесь, то позовем. Вы тоже, — обратился он к охраннику.
— Как прикажете, — врач явно обиделся, но спорить не стал.
— Включай запись, — приказал незнакомец, когда за ушедшими закрылась дверь. — Начинаем.
Рядом с объективом камеры зажегся зеленый огонек. Волоско закурил.
— Назовите вашу фамилию, имя-отчество, — обратился он к привязанному мужчине. — Место и год рождения. Последнее место работы…
Не в силах дождаться, когда начальник службы безопасности закончит, он начал отвечать. Быстро, многословно: еще ни разу в жизни он не чувствовал такого желания болтать, такого расположения к людям. Если бы сейчас кто-то попытался закрыть ему рот рукой, то он бы просто укусил этого человека.
* * *
Через сутки после допроса врач взял у него кровь на анализ. Депрессия, вызванная "сывороткой правды", прошла, но общаться ему не хотелось: он только односложно ответил на вопросы медика о самочувствии. Лежал и смотрел, как наполняется густой, красной жидкостью подставленная под иглу пробирка.
Потом охранник отстегнул часть ремней, освободив туловище. Он сел и поел суп, картофельное пюре с сосисками, принесенные с институтской кухни. Если закрыть глаза, то можно было представить, что ест на первом этаже в институтском кафетерии. После еды ему сделали снотворное. Утром следующего дня его с трудом разбудил Волоско. На этот раз он был один.
— Сейчас я развяжу и выпущу тебя, — сказал он шепотом. — Выведу из подвала… — он наклонился и принялся расстегивать ремни. — Иди, куда хочешь.
— Куда идти? — вяло спросил пленник: он отвратительно себя чувствовал и хотел спать дальше. — У меня нет денег… Зачем? — он сел, с раздражением уставился на непрошеного спасителя, — зачем мне уходить?
— Не говори глупостей, — отмахнулся Марат Андреевич. — Давай, вставай. Времени очень мало.
Надев обувь, он поднялся. В голове шумело, по-прежнему очень хотелось спать. Волоско взял за руку и вывел в пустой коридор, освещенный мерцающими лампами дневного света.
— Шевелись, шевелись, — подгонял начальник службы безопасности, — быстрее. Ну, что ты плетешься?
Пройдя метров двадцать, повернули направо. Еще пол сотни шагов и в открытую дверь. За ней закатанный в асфальт двор. Серое влажное утро. Какие-то деревянные ящики, сложенные в штабели коробки, желтый автопогрузчик. Освобожденный мужчина остановился и широко зевнул.
— Ну куда мне идти? — он мрачно огляделся. — До города восемь километров.
Марат Андреевич молча отошел в сторону.
— Ну, что вы молчите? — раздраженно, почти капризно спросил бывший пленник. — Куда мне идти?
Из-за коробок вышел охранник. В правой руке он держал пистолет с навинченным на ствол глушителем.
— Ага, — сказал мужчина. — Вот так значит… — он укоризненно посмотрел на Волоско.
Охранник поднял руку с пистолетом и прицелился в голову "беглеца". Тот испуганно съежился и беспомощно закрылся руками. Зажмурился. Раздался хлопок, потом еще один. Мужчина упал. Волоско посмотрел на мертвое тело. Охранник взял убитого за кисть и заглянул в расширившиеся зрачки мертвеца.
— Готов, — он принялся свинчивать со ствола глушитель.
Начальник службы безопасности достал из кармана пиджака телефон. Набрал номер. Откашлялся.
— Говорит Волоско, — сказал Марат Андреевич. — Ты меня прости, Анатолий, что разбудил ни свет, ни заря, но у нас ЧП…
Николай
Далеко уехать не удалось: подъезжая к перекрестку, Николай увидел, что дорога перегорожена грузовиком. Он резко сбросил скорость, и джип затормозил посредине усеянного выбоинами асфальта. Несколько минут поисковик неподвижно наблюдал за происходящим. На обочинах расположились два милицейских "форда" с включенными мигалками. Рядом прохаживались вооруженные люди в бронежилетах. Форменные кепи сменили защитные шлемы, затянутые серо-голубыми чехлами. Происходящее на дороге напоминало сцену из малобюджетного боевика.
Обдумывая ситуацию, он представил, как медленно и по всем правилам подъезжает к блок-посту. Покорно останавливается с включенным двигателем метрах в десяти от грузовика. Расслабленные его покорностью менты начинают сходиться к джипу…
Пальцы Николая непроизвольно сжали баранку. И тут он вдавливает педаль газа — ступня легла на нее — ловко бросает ревущую двигателем "хонду" в узкий зазор между кузовом "камаза" и обочиной. Из-под колес в ошарашенных мусоров летит гравий, а набирающий с каждой секундой скорость джип выскакивает на перекресток. Лихо вписавшись в поворот на Заднепровск, уносится прочь. Из колонок ревет металл: что-нибудь вроде "Metal heart" или "Wrong is right". Десять, пятнадцать минут и никто уже не догонит. Можно будет свернуть на объездные, затеряться на проселочных дорогах…
Со вздохом сожаления Николай выпустил баранку и вытер вспотевшие ладони о шорты. Ревущая в ушах музыка смолкла. "Такие сцены хороши для фильмов, — подвел он неутешительный итог. — Даже, если не разобьюсь, не опрокинусь в канаву во время обгона, мои номера пойдут в розыск. "Скорпион" поперек дороги и хочешь-не хочешь, а остановишься. Или какой-нибудь из этих "рэмбо" в бронежилетах даст очередь по джипу…"
По оживленному движению у милицейских "фордов", Николай понял, что застоялся на одном месте. Сейчас панове милицианты окончательно очнутся от ступора и займутся выяснением вопроса, "а какого вы тут стоите, господин хороший?". Пора было решаться: подъехать и сдаться на милость победителей или возвратиться в Приморск, чтобы взять несчастную Машу, оставленную в доме рыжей тетки, и вместе с ней идти к ментам.
Николай медленно развернул машину, покатил назад. Посмотрел в зеркальце заднего вида: похоже, погоня не намечалась. "И на том спасибо", — он закурил. Волна адреналина, прокатившаяся по телу минуту назад, улеглась. Ее сменил крепкий до дрожи коктейль из усталости, тоски и страха. Сидевшая в затылке ноющая боль снова вышла на первый план, а от сигаретного дыма першило в горле. Перед глазами нарисовалась подернутая серой дымкой картинка недалекого будущего: как он в наручниках, избитый мусорами для профилактики сидит в кабинете следователя. Дает показания. У допрашивающего его мусора, невзрачное лицо, на котором написано, что он не верит ни единому слову. Все это было с ним в прошлом и очень не хочется, чтобы повторилось.
"Нельзя к Маше, — подумал Николай въезжая в поселок. — Никак нельзя. Никто ее показания слушать не будет. А если и будут, то перестрахуются — до суда все равно посадят в СИЗО. Просто, чтобы не сбежал, был всегда под рукой. И то если… если…"
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
