Если сказанные ею на прощание слова пробудили во мне чувство вины, то все поведение Елизаветы в последующие дни и недели лишь постоянно усиливает это чувство. Ведь я, если разобраться, дочь родителей, которые боролись за реформацию церкви при короле Генрихе и приняли протестантство при короле Эдуарде, а потому я воспитывалась по существу в новой религии. Конечно, мне далеко до Джейн: не сомневаюсь, что если бы она правила нами, то Англия осталась бы строго протестантской страной. Но вместо нее на троне оказалась католичка Мария, которая вернула мессу и изображения святых, признанные прежде идолами. Она помирилась с Римом. Можно только удивляться, сколько людей, еще совсем недавно известных как ярые реформаторы, вдруг стали признаваться, что в душе все это время оставались католиками. Так, спрашивается, есть ли выбор у меня, если я хочу выжить при дворе и… да, и стать королевой?
Елизавета видит меня насквозь и не скрывает своего презрения к моему прагматизму. Она всячески избегает меня и в моем присутствии отпускает оскорбительные замечания в адрес людей, которые слишком малодушны, чтобы поступать так, как велит совесть. О, эта женщина очень умна и никогда прямо не говорит ничего в мой адрес… но я-то знаю, в кого направлены ее ядовитые стрелы. Елизавета хочет выставить напоказ свою нравственную чистоту. Право, смешно, если вспомнить, как она сама еще совсем недавно лживо жаловалась на колики в животе, когда наступало время идти на мессу, или говорила, что не готова принять католичество, поскольку не постигла всех тонкостей богословия.
Честно говоря, я никогда не была сильна в теологии и теперь, когда наставницей моей в вопросах веры стала сама королева Мария, искренне не могу понять, что плохого в католичестве. Напротив, многие атрибуты этой религии находят отклик в моем сердце. Мне очень нравятся прекрасные статуи улыбающейся Девы Марии с Младенцем, которые королева велела установить в часовне; я люблю серебряный звон колоколов у алтаря, пряный аромат благовоний и благость, приходящую со знанием того, что святые молятся за меня на Небесах. Честно говоря, я очень обрадовалась, узнав, что святых этих великое множество, причем каждый из них отвечает за что-то свое, и всех их я могу молить о заступничестве перед Господом. И еще должна признаться, что я счастлива избавиться от этих бесконечных проповедей протестантских священников — я никогда не могла сидеть на них спокойно, с трудом скрывала зевоту на воскресных службах, что очень раздражало маму. Ах, как больно щипала она меня за руку, чтобы заставить слушать внимательно! Какое облегчение, что все это закончилось!
Но Елизавета скроена из другого материала. Она будет и дальше упорствовать, тихая и целомудренная, в своем скромном черно-белом протестантском одеянии, которое носит, потому что знает, насколько это неприятно королеве Марии. Длинные рыжие волосы ниспадают на спину в знак ее девственной юности (еще один способ показать себя в более выгодном свете, чем стареющая королева), глаза над крючковатым носом неодобрительно взирают на украшенное драгоценными камнями распятие, которое я с недавних пор стала носить на груди. Она бросает на меня язвительные, испепеляющие взгляды, вновь и вновь клеймя как лицемерку.
Ее неприязнь ко мне очевидна, и, конечно, дело тут не в одной только религии. Когда мы встречаемся, Елизавета с удовольствием сообщает мне, что кожа у меня слишком бледная, волосы слишком тонкие и светлые, а фигура — худая и костлявая. При этом она наматывает на палец локон своих роскошных волос, или поглаживает свою румяную щеку, или обхватывает ладонями свою безупречную талию. Ей невыносима мысль о том, что кто-то может быть привлекательнее для мужчин, чем она сама.
Я подозреваю, что в основе ее антипатии ко мне лежит страх. Елизавета прекрасно знает, что я следующая после нее в очереди на престол, а потому, какие бы советы я от нее ни слышала — а Елизавета неизменно дает понять, что, по ее мнению, мне они все равно не пойдут на пользу, — я остаюсь ее соперницей.
Я понимаю, что должна быть крайне осторожна с этой женщиной: она достойная дочь своего отца.
Джейн Дормер, которая вместе со мной прислуживает во внутренних покоях, одна из любимых фрейлин и ближайших подруг ее величества. Она молодая и красивая, очень благочестивая и при этом чрезвычайно ученая дама. Когда в один прекрасный день сама королева присылает ее за мной, я начинаю догадываться, что́ именно сейчас произойдет.
Госпожа Дормер просит меня проследовать за ней в молельню ее величества, небольшую комнату, богато украшенную синими и золотыми коврами. На алтаре стоят сверкающее драгоценными камнями Распятие и раскрашенная статуэтка Девы Марии с Младенцем; рядом табурет, укрытый дорогим турецким покрывалом.
— Здесь нас никто не услышит, — говорит госпожа Дормер, дружески улыбаясь. — Не смотрите на меня так испуганно, леди Катерина. Бояться нечего. Так вот… мсье Ренар говорил с вами о престолонаследии. — Это констатация, а не вопрос. Мое сердце начинает возбужденно биться. Я так ждала этого мгновения. — Вы можете себе представить, насколько важно для королевы, чтобы вы приняли католичество, — продолжает Джейн. — И не только вы сами, но и ваши родители тоже. Однако мне поручено сообщить вам следующее: сегодня ваш отец публично покаялся в своих заблуждениях, что сильно огорчило ее величество, — ведь получается, что теперь он уже дважды менял свои убеждения, а потому полагаться на него нельзя. Это очевидно.
От этих ее слов сердце мое леденеет.
— Я глубоко сожалею о проступке отца, — со значением говорю я. — И не хотела бы, чтобы его вина распространялась на меня.
— Ну что вы, леди Катерина, об этом и речи нет, — заверяет меня Джейн. — Но ее величество надеется услышать, что вы уже приняли решение относительно вашей веры. По моим сведениям, у вас было несколько недель, чтобы подумать об этом. Если у вас есть какие-то сомнения или вопросы, я готова помочь вам советом.
— Благодарю вас, госпожа Дормер, но я уже приняла решение, — отвечаю я, чувствуя, что стою на пороге чего-то судьбоносного. — Пожалуйста, передайте ее величеству, что я охотно и с радостью перейду в католическую веру.
Кейт
Август 1483 года, замок Уорик
Когда королева Анна и ее свита прибыли наконец в замок Уорик, закончив свой показавшийся бесконечным путь под жарким, палящим солнцем, выяснилось, что дела обстоят не слишком благополучно. Весь двор буквально гудел от разговоров, что готовится заговор с целью возвращения Эдуарда V на трон Англии. Король Ричард радостно встретил жену и дочь, но позднее, когда они собрались все вместе перекусить на террасе, он отослал слуг, едва только те подали первое блюдо, и поделился с близкими тревожившими его мыслями.
— Я думал, что все уже позади, но моему трону грозит опасность, — мрачно сказал он, и его пальцы на столе сжались в кулак. — Ни мой законный титул, ни великолепная церемония коронации, ни попытки завоевать любовь подданных — ничто, как выяснилось, не имеет значения: люди меня ненавидят. Они не выражают радости, завидев меня, не отвечают на мои приветствия. Напротив, они либо что-то ворчат себе под нос, либо и вовсе криками выражают свое недовольство узурпаторами с севера, которых ненавидят слепо, без каких-либо на то оснований. Невежественные глупцы!
— Ну, положим, южане и северяне всегда недолюбливали друг друга, — заметила королева. — Не стоит обращать на это внимание.
— Мадам, как я могу не обращать внимания на половину своего королевства? — ответил Ричард. — Я король не только севера, но и юга, запада и востока, а заговоры зреют именно на юге и западе. Заговорщики объединяются, созывают незаконные собрания. Их цель — освободить моих племянников из Тауэра. Я слышал, что кое-кто планирует устроить там пожар, чтобы отвлечь тюремщиков.
— Тюремщиков? Разве принцы теперь заключенные? — Анна явно была потрясена.
Ричард нахмурился:
— Мадам, при таких обстоятельствах я был вынужден усилить охрану господ бастардов. — Он произнес последние слова с непередаваемой интонацией, желая пристыдить жену за то, что она назвала его племянников принцами. — Но сыновья Эдуарда в безопасности, и им обеспечен хороший уход. Можете о них не беспокоиться.
— Они же совсем еще дети. И не могут жить в заключении!
— И не будут, — заверил супругу Ричард. — Как только угроза моему трону будет устранена, они получат свободу и хорошее обеспечение.
Кейт вздохнула с облегчением, услышав эти слова. Она заметила, что и мачеха ее тоже явно обрадовалась. К девочке моментально вернулся аппетит, и она взяла еще один кусочек пирога с жаворонками. Отец улыбнулся ей.
— До чего же я рад видеть вас обеих, — сообщил он. — Миледи, вы привезли с собой юного Уорика, как я просил?
