Можно, как будто, заключить, что если в это время еще не было опредѣленнаго рѣшенія, то носитель верховной власти сознавал необходимость уступок общественному мнѣнію и перемѣны правительства послѣ ликвидаціи петербургскаго мятежа. Царю совершенно чужда была, очевидно, психологія, которую изображает Шульгин в видѣ несбывшейся мечты: "Можно было раздавить бунт, ибо весь этот "революціонный народ" думал только об одном, как бы не итти на фронт. Сражаться он бы не стал... Надо было бы сказать ему, что петроградскій гарнизон распускается по домам... Надо было бы мѣрами исключительной жестокости привести солдат к повиновенію, выбросить весь сброд из Таврическаго дворца, возстановить обычный порядок жизни и поставить правительство не "довѣріем страны облеченное", а опирающееся на настоящую гвардію. Что такое "настоящая гвардія"? Это — корпус, назначеніе котораго дѣйствовать "не против врагов внѣшних, а против врагов внутренних". "Пускать гвардію на войну" нельзя. "Сражаться с врагом внѣшним можно до послѣдняго солдата арміи и до перваго солдата гвардіи". "Революція неизмеримо хуже проигранной войны", устанавливает тезис человѣк, лишь случайно не попавшій в 17 г. в состав Временнаго Правительства: "гвардію нужно беречь для единственной и почетной обязанности — бороться с революціей". "Главный грѣх стараго режима был тот, что он не сумѣл создать настоящей гвардіи"...
Ночной разговор с Царем, по словам Иванова, закончился тѣм, что он получил высочайшее одобреніе в той тактикѣ, которую диктатор намѣчал для себя. "В. В., — сказал Иванов, — я рѣшил войска не вводить, потому что, если ввести войска, произойдет междоусобица и кровопролитіе". "Да, конечно", — отвѣтил Царь. "Так что было одобрено, но в какой формѣ, не могу сказать навѣрное", — утверждал Иванов: "это я за основу положил"...
2. Миролюбивая политика.
Если не по соображеніям сантиментальным, то по соображеніям цѣлесообразности миролюбивая политика была общим девизом правительственной власти в февральскіе дни. Играло роль и сознаніе ненадежности войск (армія во время войны представляет собой "вооруженный народ" — отмѣчали и Алексѣев, и Рузскій), и общее возбужденное политическое настроеніе, захватившее офицерскіе кадры[181] и ёще в большей степени сознаніе риска вступать в період международных осложненій в междоусобную борьбу. Событія на внутреннем фронтѣ не казались вовсе столь грозными для существовавшаго государственнаго порядка, чтобы итти на такой риск.
Болѣе рѣшителъная, чѣм Царь, его нимфа Эгерія, Ал. Фед., энергично настаивающая на том, чтобы муж ея проявил "твердость", писала, однако, в первые дни (25 фев.): "забастовщикам прямо надо сказать, чтобы они не устраивали стачек, иначе будут посылать их на фронт[182] или строго наказывать. Не надо стрѣльбы , нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как они это дѣлают". Но толпа с Выборгской рабочей стороны агрессивно переходила Неву по льду, и тогда военный министр совѣтовал командующему войсками в отвѣт на полѣнья, камни и осколки льда (примѣнялось и огнестрѣльное оружіе), которыми прогонялись конные городовые, стрѣлять так, чтобы пули ложились впереди толпы... Можно повѣрить в искренность показаній Бѣляева, что он "просил Хабалова принять мѣры, чтобы не открывать огня там, гдѣ можно избѣгнуть"; "какое ужасное впечатлѣніе произведет на наших союзников, когда разойдется толпа и на Невском будут трупы". Хабалов с перваго дня не хотѣл прибѣгать к стрѣльбѣ — это совѣтовал ему еще за три недѣли до переворота Рузскій, в вѣдѣніе котораго входила тогда сѣверная столица: по мнѣнію Рузскаго, примѣненіе орудія при безпорядках может вызвать "лишь ужасныя послѣдствія, учесть кои вперед нельзя" (запись в. кн. Андрея Вл.). В силу такой психологіи военныя власти противились выводу казачьих сотен из столицы в період, когда ожидалась демонстрація 14 февраля, ибо с казаками можно обойтись "без кровопролитія и жертв". Достаточно показательно, что если болѣе или менѣе точно извѣстно число чинов полиціи, потерпѣвших за дни 22-24 февраля, то нѣт никаких указаній (даже у мемуаристов) о пострадавших среди демонстрантов. В воспоминаніях рабочаго Каюрова, активнаго участника и руководителя уличных выступленій, имѣется даже такая фраза: "потерь с нашей стороны я не замѣчал". Вѣроятно, в такой только обстановкѣ мог родиться план "уличнаго братанія" забастовщиков и солдат, который будто бы сознательно проводился по настоянію Шляпникова руководящим органом пролетарской партіи (бюро Ц. К. большевиков), препятствуя вооруженію пролетаріата. В этой обстановкѣ, когда, казалось, что власть "явно запускала движеніе", утверждалась и легенда о правительственной провокаціи.
25-го и Петербургѣ пролилась первая кровь: по офиціальному сообщенію Хабалова на Невском у Гостинаго Двора 3 было убито и 10 ранено. Как всегда, слух о стрѣльбѣ и кровавых жертвах вызвал взрыв негодованія. На власть возлагалась отвѣтственность в большей степени, чѣм она того объективно и данном случаѣ заслуживала. На открытом собраніи в Городской Думѣ 25-го, гдѣ обсуждался продовольственный вопрос, при нервно-повышенном настроеніи присутствующей публики, член Гос. Думы Скобелев патетически клеймил правительство, которое "борется с продовольственным кризисом путем разстрѣла ѣдоков"... "Это правительство — говорил думскій с. д. депутат при бурных аплодисментах — надо заклеймить, оно требует возмездія... Правительство, проливающее кровь невинных, должно уйти"[183]. Если одни из ораторов на собраніи призывали в видѣ протеста выйти на улицу, другіе требовали "предупредить эксцессы". Шингарев сообщил, что предсѣдатель Гос. Думы уже обратился к главѣ правительства с просьбой или требованіем, чтобы "стрѣльба в народ завтра не повторялась". Родзянко непосредственно обращался к командующему войсками "Вр. Пр., зачѣм стрѣляете, зачѣм эта кровь" —передавал Хабалов в показаніях перед Чр. Сл. Ком. эту бесѣду 26-го... "Я говорю: "В. Пр., я не менѣе вашего скорблю, что приходится прибѣгать к этому, но сила вещей заставляет это дѣлать". — "Какая сила вещей?". Я говорю: "Раз идет нападеніе на войска, то войска — волей и неволей — не могут быть мишенью, они тоже самое должны дѣйствовать оружіем". "Да гдѣ же — говорит — нападеніе на войска?"... Я перечисляю эти случаи. Называю случай с гранатой, брошенной на Невском... "Помилуйте, — говорит — городовой бросил!" — "Господь с вами! какой смысл городовому бросать?"... Звонил Родзянко и военному министру: нельзя ли эту толпу разсредоточить, вызвать пожарных, чтобы они поливали водою. Бѣляев снесся с Хабаловьм, который отвѣтил, что "есть распоряженіе , что пожарныя команды никаким образом не могут быть вызываемы на прекращеніе безпорядков, а кромѣ того, вообще говоря, существует точка зрѣнія, что окачиваніе водой всегда приводит к обратному дѣйствію, именно потому, что возбуждает". Нельзя объяснить только "недосмотром" рядовое явленіе, отмѣчаемое для правительственной системы подавленія февральских уличных безпорядков — то казацкія сотни выѣзжали без нагаек, то у полиціи не хватало патронов, то солдатскіе пикеты оказывались с незаряженными ружьями. Это было даже в понедѣльник 27-го, когда толпа на Петербургской сторонѣ в 5 час. дня пыталась нерѣшительно прорвать цѣпь гренадер — солдаты говорили Пѣшехонову: "Пусть идут... Мы не будем препятствовать"... "И ружья у нас не заряжены". Здѣсь была миролюбивая толпа. На Выборгской сторонѣ, на Самсоніевском пр. перед деревянными бараками казарм запаснаго самокатнаго батальона настроеніе было иное. Здѣсь солдаты, принадлежавшіе к "мелкобуржуазным элементам населенія" (повѣрим этому!), оказывали сопротивленіе народному напору. Командир батальона, полк. Балкашин, пытался "уладить все мирным порядком" и "воздержаться от открытія огня". В критическій момент у начальника боевой пулеметной части, непосредственно оборонявшей казармы, не оказалось патронов...
