…Едва Чхеидзе вошел в здание, как сразу же насторожился: ему показалось, что вблизи и в самом деле слышны какие-то невнятные голоса. С автоматом на изготовку он прижался к стене и осмотрелся. Полутемный вестибюль, битое стекло на присыпанном снегом полу, кресло, валяющееся вверх ножками, двери направо и налево, лестница, ведущая наверх, — похоже, здесь что-то вроде гостиницы… По всему видно, в здании давно никого не было, пожалуй, с самого начала боев. Но голоса, голоса? Чхеидзе прислушался еще: кажется, довольно веселые крики, смех. Кто это веселится и по какому поводу? Здесь, в промерзшем здании, в окнах которого не осталось, наверное, ни одного стекла?
Прислушиваясь к голосам, доносившимся сверху, Чхеидзе стал подниматься по лестнице на второй этаж. Голоса слышались все отчетливее. Но только доносились они не сверху, как показалось ему вначале, а снизу. Что бы это могло значить?
С верхней ступени лестницы, где он остановился, Чхеидзе увидел, что весь второй этаж представляет собой большую квадратную, обращенную внутрь, крытую галерею. Вдоль всей галереи видны многочисленные двери, ведущие, очевидно, в номера. С внутренней стороны галерея ограждена перилами, и над тем пространством, которое замыкают они, крыши нет, вверху сереет зимнее небо. На галерее не видно никого… Чхеидзе, согнувшись, приблизился к перилам и глянул вниз.
Там, в прямоугольнике, образуемом внутренними стенами здания, легким паром дымился под открытым небом большой облицованный светлым камнем бассейн. В его зеленоватой воде беззаботно плескались обнаженные люди. Посредине двое плыли наперегонки, размахивая руками. А сидящие по краям бассейна, кто совсем голый, кто полуодетый, кто в обмундировании столь знакомого и столь ненавистного грязно-зеленого цвета, криками подзадоривали плывущих.
И конечно, никто из гитлеровцев не подозревал, что за ними сверху, с галереи, следят внимательные глаза советского разведчика. Им и в голову не могло прийти такое. Ведь они находились в своем, хотя и самом ближнем, но все же тылу.
Прижавшись к перилам, Чхеидзе довольно долго рассматривал купающихся гитлеровцев. Злость на них все более разбирала его: «Мы тут по снегу ползаем, а они соревнования по плаванию устраивают! Расположились, как на курорте!»
Алексею очень хотелось дать очередь из автомата или бросить гранату в середину бассейна, но он сдержался. Разведчику не положено открывать огня, если его к тому не вынудил противник.
Чхеидзе вернулся к ожидавшим его товарищам.
— Пойдемте-ка посмотрим! — выслушав рассказ Чхеидзе, решил Глоба. — А вдруг и «языка» прихватить сумеем?
Чхеидзе привел товарищей на галерею тем путем, которым шел сам. Засев в укромном месте за перилами галереи, все трое внимательно осмотрели бассейн, шепотом посовещались. О том, чтобы попытаться взять «языка», не могло быть и речи: гитлеровцев — человек сорок, все они в куче, ни один из них не отходит в сторону.
— Идем обратно! — шепотом сказал Глоба.
Но Чхеидзе все же не утерпел, попросил:
— Дай я их гранатой пугану!
Глоба возразил:
— Не имеем права рисковать!
— Да какой риск? — Оглянувшись, Чхеидзе показал на лестницу, по которой они поднялись: — Как брошу — сразу по ней вниз и в кусты. Фрицы-то не этим ходом пользуются.
— Даже надо так! — неожиданно поддержал Алексея Жоржевич. — Подымется у немцев в тылу переполох, они — все внимание на это, от наблюдения отвлекутся, а мы тем временем — по льду.
— Ну что ж, дельно! — согласился Глоба. — Давай, Леша! А мы еще из автоматов подбавим.
Вытащив из кармана бушлата гранату и широко размахнувшись, Чхеидзе бросил ее через перила галереи в бассейн. Граната еще летела, а разведчики, просунув автоматы между балясинами балкона, уже открыли огонь.
Взрыв, треск автоматных очередей, вопли гитлеровцев…
Спеша вслед за Глобой и Жоржевичем к выходу, Чхеидзе на бегу успел бросить взгляд назад. Он увидел, как внизу, в бассейне, мечутся ошалевшие купальщики, как разбегаются они в стороны, — одни в чем мать родила, другие с мундирами и штанами в руках, некоторые на ходу пытаются одеться.
Не прошло и двух минут после того, как раздался взрыв гранаты Алексея Чхеидзе, а три разведчика, покинув здание, нырнули в кустарник и бегом, раздвигая оледеневшие, ломкие ветви, устремились к берегу, обращенному в сторону Пешта. Позади трещали автоматы, но свиста пуль не слышалось. Стреляли не в разведчиков. Можно было догадаться, что это гитлеровцы, купавшиеся в бассейне, палят вверх по галерее.
Разведчики быстро спустились на лед и снова от тороса к торосу, перебежками, огибая проделанные снарядами полыньи, поспешили через Дунай. Вслед так и не раздалось ни одного выстрела.
Трое благополучно вернулись в расположение отряда. Выслушав доклад Глобы и отметив на своей карте местонахождение обнаруженной вражеской батареи и других позиций, Калганов хотел было поругать разведчиков за то, что они без крайней необходимости обнаружили себя. Но командир был немногим старше своих матросов. Он легко представил себя на месте Алексея Чхеидзе в минуту, когда тот обнаружил бассейн с купающимися гитлеровцами, и читать нотации не стал, тем более что поиск завершился благополучно. Калганов понял, как велик был соблазн, и усомнился, устоял ли бы он сам перед этим. Пожалуй, что нет…
— Ну ладно! — сказал он. — Все хорошо, что хорошо кончается. — И пошутил: — Жаль, конечно, что вы какого-нибудь свежевымытого фашиста не привели.
ДВЕ КАРТЫ
Медленные январские сумерки. Кружась в воздухе, неторопливо падают редкие снежинки. Узкая улочка, каких немало в Пеште — центральной части венгерской столицы. Серые, местами в черных полосах гари стены домов. Мертвыми глазницами глядят выгоревшие окна. Торчат стропила из-под крутой крыши, покореженной бомбежкой. Косо свисает изрешеченная осколками вывеска над витриной, наглухо задернутой железной шторой. Где-то за домами изредка бухают пушечные выстрелы, глуховато рассыпаются пулеметные очереди. А на этой улочке, за линией обороны гитлеровцев, в их тылу, тихо и безлюдно.
Но чьи следы на тротуаре, припорошенном свежим снегом? Кто прошел только что? Следы ведут вдоль тротуара к арке ворот, пересекают тесный двор, теряются в проломе в стене дома, потом появляются с противоположной стороны его, петляют по развалинам разбитых бомбами зданий, дворами и переулками…
А по следам, присматриваясь к ним, спешат двое. Один — в черной шляпе, надвинутой на уши, в длинном пальто. Другой — в суконной шапке с козырьком, куртке со шнурами на груди, высоких военных сапогах. У того и другого на рукаве трехцветная повязка с изображением четырех черных скрещенных стрел. Такие повязки носят венгерские фашисты. Вместе со своими германскими хозяевами они сидят в обороне, патрулируют в кварталах, лежащих за передним краем. Такие могут безнаказанно и ограбить и пристрелить по первому подозрению. Жители Будапешта стараются не попадаться им на глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
