ему кто-то помог умереть.
Главное, с кем…
Олег
Москва. 1984 год. Февраль
На привычном месте их встреч перед матчами около газетного стенда в Лужниках Олег нервничает, смотрит на часы.
— Лаврентьев! Бегом! Последняя игра перед Олимпиадой! Раскатка через пять минут! — кричит второй тренер.
В углу одной из наклеенных на стенд газет, на первых полосах каждой из которых одинаковые фото с одинаковыми текстами речи Андропова, Олег быстро пишет:
«Смотри трансляции из Сараево! Каждая забитая шайба для тебя!»
Таня дома около телевизора, на экране которого вместо олимпийской трансляции кадры похорон Андропова.
Татьяны нет среди тех, кто встречает олимпийских чемпионов в Шереметьево. Во время митинга чествования чемпионов в аэропорту за спинами команды Олег пробирается к телефону-автомату, набирает номер. Звонки в квартире Татьяны, она у телефона, но трубку не берет. Плачет.
В углу газетного стенда на месте их встреч Олег вешает маленький брелок с олимпийским талисманом — волчонком Вучко.
Олег
Москва. 1988 год. Ноябрь
Старуха в больнице (героиня одной из предыдущих серий про любовь в другие десятилетия), которой Таня рассказала свою историю, говорит:
— И вы позволили ГБ угробить вашу любовь?! Я обычно поступала наоборот!
Таня увидит в окно идущего к больнице Олега и снова сбежит.
Он войдет в палату, спросит, где она. Старуха покажет в окно, где по первому снегу, почти раздетая, в больничном халате, Таня ловит такси.
— Она не хочет меня видеть?
— Слишком хочет. Так хочет, что не может, — ответит старуха.
— То же самое мне недавно сказал психоаналитик в Канаде. Я заплатил ему чертову прорву денег, а он сказал то же самое: «Вы оба так хотели, что не могли».
— Она вам все рассказала?! — спросит Олег у старухи.
— Это я рассказала ей все! Что вы можете понимать про себя и про любовь в свои двадцать пять!
— Мне уже двадцать восемь.
— Это, конечно, намного больше! — кокетливо улыбается старуха. — Это сейчас вам кажется, что все главное позади. И только потом начнете понимать, что главное — не кого любить, с кем жить, от кого рожать. Главное — с кем встретить старость.
— Хотелось бы до старости успеть.
Олег в больничном коридоре замечает, что навстречу ему идет телевизионный Начальник, разговаривающий с Врачом. Резко делает шаг в сторону, в перевязочную, чтобы его не заметили. Медсестра в перевязочной в изумлении — что за день! Сначала сама Малинина в ее отделении! Теперь сам Лавр!
Олег прикладывает палец к губам, предупреждая радостный возглас медсестры.
Голос Лечащего Врача:
— Да успокойтесь вы, ничего страшного с вашей женой не случилось. Через день-два выпишем. Правда, еще пару месяцев по телевидению придется показывать ее только с правой стороны. Но все пройдет.
— На ребенке не отразится? Она на третьем месяце, — спрашивает Начальник у Врача.
А медсестра в перевязочной видит, как Олег меняется в лице.
— Вам плохо?!
Олег на старом месте их встреч около стенда в Лужниках, газеты на котором теперь пестрят перестроечными лозунгами и почти раздетыми девушками. Что-то пишет в углу свежего выпуска «Московских новостей» на полях интервью Михаила Бочарова про эксперимент по хозрасчету в народном концерне «Бутэк». Что именно пишет, не видно, из-за его спины выглядывает только последнее слово «…вместе».
Заговор капитанов
Эва
Португалия. Лиссабон. Март 1974 года
— В конце апреля 1965 года испанский крестьянин нашел обожженные кислотой трупы генерала Делгаду и его секретарши ди Кампуш. Разразился дипломатический скандал. Старшему инспектору ПИДЕ Роза Казаку пришлось давать в Мадриде многочасовые объяснения.
— И все?!
— Хочешь спросить, ответил ли кто-то за убийство. Никто. Списали все на внутренние разборки оппозиции. Выборы прошли как обычно.
— Никогда про это убийство не слышала. Хотя уже работала на телевидении…
— На телевидении вы должны слышать то, что должны слышать. Для всего остального есть…
— Что есть?
— Да так, ничего… Вместо наказания всех повысили. Руководитель группы Роза Казаку стал начальником информационной службы ПИДЕ, инспектор Рамуш, который изображал представителя несуществующего оппозиционного генерала, с солидным повышением отправился в колонии в Анголу, он сейчас преуспевающий адвокат. Монтейру тоже с повышением отправили в Мозамбик. Тиензу был повышен в должности до инспектора, до сих пор служит в ПИДЕ.
— Зачем ты мне все это рассказываешь? Доказать, что я не знаю, в какой стране живу?
— Для этого тоже, конечно. Но… Все гораздо хуже.
Уже полчаса Эва не может выйти из машины, хотя давно нужно подняться в квартиру, отпустить мать, чтобы та успела на автобус. Витор довез ее до дома после эфира. Разговор затянулся. И все время Витор внимательно оглядывается по сторонам. Улица в такое позднее время пуста.
— Когда ты последний раз слежку за собой замечала?
— Слежку?! «Последний раз»?! Ты смеешься?! Поклонники всегда стоят у телестанции. А теперь еще и этот адрес узнали.
— Давно? Этот адрес давно узнали?
— С начала января примерно. Мы недавно сюда переехали. Дом еще не полностью заселен.
— Как они выглядят?
— Кто? Поклонники? Разные. В последние дни чаще какой-то с кривым носом. Мне все кажется, я его где-то видела, не могу вспомнить где.
— А другой? Ты говорила что-то про беспалого.
— Не то чтобы беспалого. У него одной фаланги нет на указательном пальце левой руки. Кажется, я их прежде где-то видела… Но какая связь между убийством генерала и секретарши девять лет назад и людьми под моим окном?
— У Монтейру, непосредственного убийцы генерала Делгаду и его секретарши, нет одной фаланги на указательном пальце левой руки. Знаю еще по Мозамбику, там он тоже был замешан в организации убийства лидера оппозиционного движения.
Витор чуть опускает стекло и закуривает.
— Такие телезвездам не поклоняются. Такие слежку ведут.
— Зачем я им?
— Затем, что ты работаешь в прямом эфире. Затем, что тебе верит страна. Затем, что, случись что, ты можешь донести до этой страны правду. И затем, что есть те, кто заинтересован, чтобы ты эту правду не донесла…
— Какую правду?! В прямом эфире я читаю заверенные цензором тексты. И что такое может случиться…
— Все…
Витор замолкает. Будто решает, говорить или нет.
— Помнишь, ты пошутила про заговор капитанов.
— Твои приятели тогда так на меня посмотрели, что быстро усвоила — с вами, военными, лучше не шутить. Не понимаете вы шуток.
— Это не шутка. Это действительно заговор.
Горечь во рту. Липкий пот по спине. Предательский, холодный.
— И мы капитаны. Почти все. Один лейтенант, три майора, остальные капитаны. И генералы обещают, что будут с нами. Обещают… Но пока у нас «заговор капитанов».
Стоит ли у
