- Кристиан. Добро пожаловать домой. Садись. Расскажи мне обо всем, что произошло.
Тон Фелльнера был сердечен, лицо светилось теплой улыбкой.
Он и Моника сели. Кристиан отчитался о том, что узнал о Данцер и ее встрече прошлой ночью с человеком по имени Грумер.
- Я знаю его, - сказал Фелльнер. - Герр доктор Альфред Грумер.
Академическая шлюха. Переходит из университета в университет. Но связан с немецким правительством и продает свое влияние.
Неудивительно, что человек вроде Маккоя связался с ним.
- Очевидно, Грумер - источник информации о раскопках для Данцер, - сказала Моника.
- Конечно, - согласился Фелльнер. - И Грумера не было бы поблизости, если бы не пахло выгодой. Это может быть более интересным, чем казалось раньше. Эрнст нацелен на результат. Он опять звонил сегодня утром с расспросами. Он явно обеспокоен твоим здоровьем, Кристиан. Я сказал ему, что мы уже несколько дней не получали от тебя известий.
- Все это соответствует нашей гипотезе, - сказал Кнолль.
- Какой гипотезе? - спросила Моника.
Фелльнер улыбнулся дочери:
- Возможно, настало время, liebling, чтобы ты все узнала. Что скажешь, Кристиан?
Моника выглядела взволнованной. Кнолль любил, когда она была в замешательстве. Этой суке следовало понимать, что она не все всегда знает.
Фелльнер выдвинул один из ящиков и достал толстую папку:
- Кристиан и я отслеживали это годами.
Он разложил по столу газетные подборки и вырезанные статьи из журналов.
- Первая смерть, о которой мы узнали, датирована тысяча девятьсот пятьдесят седьмым годом. Немецкий репортер одной из моих гамбургских газет. Он приезжал сюда для интервью. Я принял его, он был прекрасно осведомлен, и спустя неделю его сбил автобус в Берлине. Свидетели клянутся, что его толкнули.
Следующая смерть произошла через два года. Еще один журналист.
Итальянец. Какая-то машина столкнула его автомобиль с альпийской дороги. Еще две смерти в тысяча девятьсот шестидесятом году - передозировка наркотиками и неожиданная развязка ограбления. С тысяча девятьсот шестидесятого по тысяча девятьсот семидесятый год была еще дюжина по всей Европе. Журналисты. Следователи страховых компаний.
Полицейские следователи.
Причины смерти варьировались от предположительных самоубийств до трех прямых убийств.
Моя дорогая, все эти люди искали Янтарную комнату.
Предшественники Кристиана, первые два эквизитора, работавшие на меня, внимательно следили за прессой. Все, что казалось связанным с этим, тщательно расследовалось. В семидесятые и восьмидесятые количество инцидентов сократилось. Мы знаем только о шести за прошедшие двадцать лет. Последним был польский репортер, погибший при взрыве на руднике три года назад.
Он взглянул на Монику.
- Я не уверен насчет точного расположения, но это было около того места, где Кристиана постигла неудача.
- Держу пари, это была та самая шахта, - сказал Кнолль.
- Очень странно, не правда ли? Кристиан находит в СанктПетербурге имя Петра Борисова, затем мы узнаем, что этот человек погиб вместе со своим бывшим коллегой. Liebling, Кристиан и я уже давно думаем, что Лоринг знает гораздо больше о Янтарной комнате, чем хочет признавать.
- Его отец обожал янтарь, - сказала Моника. - И он тоже.
- Иосиф был скрытным человеком. Гораздо более скрытным, чем Эрнст. Всегда было трудно узнать, о чем он думает. Мы много раз беседовали о Янтарной комнате. Я даже однажды предложил совместное предприятие, открытые поиски панелей, но он отказался. Назвал это пустой тратой времени и денег. Но что-то в его отказе насторожило меня.
И я стал вести эту папку, проверяя все, что было возможно. И узнал, что было слишком много смертей и слишком много совпадений, чтобы это было случайностью. Теперь Сюзанна пытается убить Кристиана. И заплатить миллион евро за простую информацию с раскопок.
Фелльнер покачал головой:
- Я бы сказал, что след, который мы считали остывшим, теперь значительно согрелся.
Моника показала на подборки, веером разложенные по столу:
- Вы думаете, что все эти люди были убиты?
- Разве есть другое логическое объяснение? - спросил Фелльнер.
Моника подошла ближе к столу и пролистала статьи.
- Мы были на правильном пути с Борисовым, не так ли?
- Я бы сказал, что да, - ответил Кнолль. - Как именно - не знаю.
Но этого оказалось достаточным для того, чтобы Сюзанна убила Макарова и пыталась ликвидировать меня.
- Эти раскопки могут быть очень важны, - сказал Фелльнер. - Я думаю, настало время для поединка. У тебя есть мое разрешение, Кристиан, поступать в этой ситуации по собственной воле.
Моника уставилась на своего отца:
- Я уже не руковожу?
Фелльнер улыбнулся:
- Ты должна выполнить последнюю волю старика. Кристиан и я работали над этим многие годы. Я чувствую, что мы близки к разгадке. Я прошу твоего разрешения, liebling, вторгнуться на твою территорию.
Моника выдавила из себя слабую улыбку, явно без удовольствия. Но, подумал Кнолль, что она могла сказать? Она никогда открыто не выступала против отца, хотя за глаза часто давала выход своему гневу. Фелльнер был воспитан в духе старой школы, когда мужчины управляли, а женщины рожали. Он руководил финансовой империей, которая доминировала на рынке коммуникаций Европы. Политики и промышленники искали его расположения. Но его жена и сын умерли, и Моника была единственной оставшейся из Фелльнеров. К счастью, она была крепкой. И умной.
- Конечно, отец. Делай как пожелаешь.
Фелльнер протянул руку и накрыл ею руку дочери:
- Я знаю, что ты не понимаешь меня. Но я люблю тебя за твое почтительное отношение.
Кнолль не смог удержаться:
- Это что-то новое.
Моника бросила на него злобный взгляд. Фелльнер хихикнул:
- Совершенно верно, Кристиан. Ты хорошо знаешь ее. Вы вдвоем будете отличной командой.
Моника села обратно в кресло.
- Кристиан, - приказал Фелльнер, - возвращайся назад в Штодт и выясни, что происходит. Поступай с Сюзанной как хочешь. Перед тем как умереть, я хочу узнать о Янтарной комнате правду. Если у тебя есть какиелибо сомнения, помни о той шахте и десяти миллионах евро.
Кнолль поднялся:
- Уверяю вас, что не забуду ни того ни другого.
ГЛАВА XLII
Штодт, Германия Вторник, 20 мая, 13.45 Большой зал «Гарни» был полон. Пол стоял в стороне рядом с Рейчел, наблюдая за разворачивающейся драмой. Конечно, если бы обстановка принималась во внимание, то убранство комнаты, несомненно, помогло бы Вейленду Маккою. Красочные, в широких рамах карты старой Германии висели на стенах, искусно облицованных дубом. Сверкающая медная люстра, полированные старинные стулья и роскошный восточный ковер дополняли атмосферу.
Пятьдесят шесть человек сидели на расставленных стульях, на лицах читалось выражение удивления и усталости. Их доставили автобусом прямо из Франкфурта, куда они прилетели четыре часа назад. Это были совершенно разные люди от тридцати до шестидесяти лет, разной национальности. Большинство - белые, две чернокожие пары пожилого возраста, одна пара японская. Все они казались нетерпеливыми и предвкушающими сенсацию.
Маккой и Грумер стояли в начале длинной комнаты вместе с пятерыми работниками с раскопок. Телевизор с видеомагнитофоном размещался на металлической подставке. Двое мрачных людей, похожих на репортеров, сидели позади, держа на коленях ноутбуки. Маккой не хотел впускать их, но оба показали удостоверения ZDF, Немецкого агентства новостей, которое имело права на трансляцию, и настояли на том, чтобы остаться.
- Просто следите за тем, что будете говорить, - предупредил Пол.
- Добро пожаловать, партнеры, - сказал Маккой, улыбаясь, как телевизионный проповедник.
Гул в зале стих.
- В холле есть кофе, сок и выпечка. Я знаю, что у вас позади длинный перелет и вы устали. Разница во времени - это кошмар, не так ли? Но я уверен, что вы стремитесь поскорее узнать, что происходит.
Прямой подход к делу был идеей Пола. Маккой высказался в пользу того, чтобы поморочить им головы и выиграть тем самым время, но Пол сказал, что это не вызовет ничего, кроме подозрений.
- Сохраняйте приятный и мягкий тон, - предупредил он. - Никаких «твою мать» через каждое слово, ладно?
Маккой повторно уверил его в том, что он опытный оратор, знающий, как обращаться с толпой.
- Я знаю, что этот вопрос беспокоит всех вас. Нашли ли мы чтонибудь? Нет, пока нет. Но мы значительно продвинулись вчера. - Он показал на Грумера: - Это герр доктор Альфред Грумер, профессор по античному искусству университета города Майнц. Герр доктор наш местный эксперт на раскопках. Я передаю ему слово, чтобы он рассказал, что произошло.
Вперед вышел Грумер, немного похожий на пожилого профессора в твидовом пиджаке, вельветовых брюках и вязаном галстуке. Он держал правую руку в кармане брюк, левая была свободна. С обезоруживающей улыбкой он сказал:
