Его большую покатую голову оттягивали к земле тяжелые бивни, с каждым днем их груз становился все тяжелее. Эти костяные мечи — единственное, что осталось от его былой мощи. Старый самец дряхлел. Шестой — последний — ряд зубов износился. Он не мог есть пищу, голодал и слабел с каждым днем. Рацион составляла лишь мягкая трава и молодые побеги, но ему не под силу было съесть достаточное их количество.
Тукутела отощал, кожа на боках и шее висела мешками. Он чувствовал какую-то грусть, похожую на то чувство, которое он испытывал, когда стоял рядом с умирающей матерью, просто он не понимал, что это предчувствие неминуемой смерти.
Слону казалось, что погоня началась, стоило ему пересечь границу парка. Он чувствовал, что она более опаснее, люди были упорнее и настойчивее, чем любые его враги до того. Чудилось, будто весь лес наполнен человеческими существами, которые преследуют его, идут по пятам, поджидают за каждым поворотом. Он не мог идти прямо на восток, а вынужден был петлять и кружить, чтобы избежать нависшей над ним опасности.
Когда рядом раздалась какофония выстрелов, Тукутела, вместо того чтобы повернуть в сторону спасительной территории парка, развернулся и кинулся на восток. Ему нужно было пройти через болото, и путь был опасен, но слон не мог больше противиться древнему инстинкту.
Через десять часов он остановился в тихом, спокойном болотистом месте, чтобы напиться и поесть, но до настоящих болот было еще далеко. Этот пункт было одним из промежуточных на пути к конечной цели.
Он пробыл там не больше двух часов, когда появился самолет, наполнив воздух рокотом, напугав и разозлив слона. Каким-то образом слон связал гудящую машину с охотниками. Она оставляла в воздухе тот же запах, что и машины охотников, с которыми он часто сталкивался. Тукутела знал, что не может больше оставаться в этом месте: охотники были близко.
Его настоящим убежищем были болота, и сейчас он быстро двинулся к ним.
* * *
— Он не остановится, пока не доберется до болот. — Шон Кортни сидел на корточках над следами слона. — Он встревожен, и мы не успеем догнать его до того, как он скроется среди трясин.
— А сколько дотуда идти? — спросил Рикардо. Шон встал, мрачно взглянул на него и ответил:
— Миль восемьдесят-девяносто, Капо. Совсем небольшая прогулка.
Рикардо выглядел неважно. На рубашке проступили темные пятна пота. Казалось, что за последние четыре дня он состарился на десять лет.
— Что мы будем делать, если пигмей подведет нас? — подумал Шон, но тут же отогнал эту мысль. — Отлично, друзья, мы остаемся и ночуем здесь. Выходим в четыре.
Он отвел их на край болота, на твердую сухую землю. Жара и усталость притупили голод. Люди нуждались во сне больше, чем в еде, и вскоре все растянулись в тени и уснули как мертвые.
Шон проснулся с чувством, будто что-то произошло. Он торопливо сел, схватил винтовку и осмотрелся.
— Клодия! — Одним прыжком он вскочил на ноги. Ее рюкзак лежал в десяти шагах, там, где она спала. Он хотел закричать, окликнуть ее, что шло в разрез с его же правилами безопасности. Этот порыв с головой выдавал всю тревогу и беспокойство за нее.
Он прошел по периметру лагеря, свистнул часовому. Тотчас появился Пумула.
— Донна, — требовательно спросил он на синдебельском. — Где она?
— Там, — Пумула указал на реку.
— Ты отпустил ее? — недовольно спросил Шон.
— Я думал, она идет в кусты. — Пумула собрался с духом и добавил: — По нужде. Ну и не остановил ее.
Шон, не дослушав, побежал вниз по дорожке, вытоптанной бегемотами, к зарослям камыша, который окаймлял самый большой и глубокий из прудов. Впереди послышался плеск воды.
— Эта сумасшедшая стерва сведет меня с ума, — твердил он сам себе, продираясь сквозь заросли.
Пруд был около ста ярдов в длину, глубокий, с зеленой и неподвижной водой. Несмотря на свою комическую внешность, гиппопотам, вероятно, одно из самых опасных животных в Африке. Они убили людей больше, чем все остальные хищники вместе взятые. Старые самцы агрессивны и непредсказуемы. Самки с детенышами часто нападают без малейшего повода. Их огромные пасти с зубами, которые приспособлены для перемалывания речного камыша, перекусывают человека пополам. Крокодилы — тоже хитрые и опытные убийцы. Этот пруд — идеальное место для бегемотов и крокодилов. И Клодия Монтерро стояла в нем по пояс в воде.
Ее мокрая одежда, рубашка, белье и носки — все свежевыстиранное — были развешаны на тростниковых стеблях. Сама Клодия, стоя спиной к берегу, обеими руками взбивала на голове мыльную пену.
Кожа на спине слегка загорела и была безупречно гладкой, только между лопаток — там, где сходились завязки купальника, — светлела полоска бледной кожи. Бедра плавно сужались в тонкую талию. Спинные позвонки почти не были видны, скрытые превосходными мускулами.
— Какого черта ты здесь делаешь? — прорычал Шон. Она повернулась к нему, продолжая намыливать голову, с трудом различая его сквозь мыльную пену.
— Так вот как ты развлекаешься? — усмехнулась она, даже не пытаясь прикрыть грудь. — Небось, нравится шпионить и подглядывать?
— Вытаскивай оттуда свою задницу, пока ее не откусил крокодил. — Ее издевка больно задела Шона, и он разозлился, но даже в гневе заметил, что грудь у нее лучше, чем он представлял.
— Прекрати пялиться! — крикнула она. — Подбери челюсть и проваливай. — Она сполоснула голову и выпрямилась. По телу струилась пена, волосы блестели, словно кусок черного шелка.
— Вылезай оттуда, черт тебя побери. Я не собираюсь стоять здесь и спорить, как идиот, — приказал он.
— Выйду, когда буду готова.
Шон ринулся прямо в озеро и схватил ее, прежде чем она увернулась. Он вцепился в ее скользкую мыльную руку и потащил к берегу. Она яростно сопротивлялась, лягалась и отбивалась, шипя от ярости.
— Ты, ублюдок, ненавижу тебя! Отпусти меня!
Он легко удерживал ее одной рукой, в другой сжимая двустволку. Его шорты промокли, а ботинки, когда он выбрался на берег, хлюпали. Он сорвал ее сохнущую, но еще мокрую рубашку и швырнул ей.
— Одевайся!
— Ты не имеешь права, я не потерплю… Ты хам невоспитанный… Ты сделал мне больно! — Она показала руку, на которой остались красные отпечатки его пальцев. Девушка дрожала от гнева и возмущения, сжимая рубашку в руках.
Странно, но внимание Шона привлек ее пупок. Словно глаз циклопа, он смотрел на него с ее плоского гладкого живота — небольшая ямочка, показавшаяся ему куда более эротичной, чем густой треугольник мокрых волос внизу живота. Он с трудом отвел глаза. Клодия была страшно рассержена и не осознавала того, что обнажена. Шон подумал, что она может накинуться на него, и на всякий случай отступил назад. Внезапно позади нее он увидел движение на поверхности воды: две стрелы рассекали поверхность озера, расходясь в разные стороны и направляясь прямо к ним. В вершине расходящихся углом волн виднелись два бугорка, размером не больше пары грецких орехов, приближавшиеся на значительной скорости.
