— Почему вы так дружно тяпнули именно перед экзаменами?
Слушатели ответили, что это их протест преподавателю, который с вызовом ставил им двойки и тройки. Дубинин зачеты принял и ни одному слушателю не поставил плохой отметки.
Нам было над чем задуматься. Работа комиссии началась с досадных огрехов. И эта вызывающая выходка слушателей, и исчезновение начальника курсов вместе с председателем экзаменационной комиссии. Мы не знали, что предпринять. На «помощь» пришел сам генерал Блоков. Он ввалился в нашу комнату и, не устояв на ногах, бухнулся на ближнюю от двери кровать. Мы с тревогой подбежали к нему. Но он был элементарно пьян. Подполковник Маурычев всполошился:
— Надо вызвать «скорую помощь».
— Не надо, — махнул рукой Александров, — сам проспится. Давайте перенесем его в генеральский номер. Там. ему будет уютнее да и нам спокойнее.
По пути на ужин Маурычев сердито заявил:
— С Блоковым я бы не полетел в бой.
— Так он же не авиатор: петлицы у него красные, — заметил Александров. — Хотя и в пехоте есть аналогичная поговорка: «С таким бы я не пошел в разведку».
— Но ведь и начальнику курсов надо быть безрассудным, чтобы перед началом экзаменов так «угостить» председателя комиссии, — вступил в разговор Александров.
— Куцевалов это сделал с целью. Хотел задобрить Блокова.
— Но экзамены будем принимать, ставить оценки и писать акт мы, а не он.
— Мы напишем, а он не подпишет…
2.
Как только мы вышли из столовой, ко мне подошел майор Афанасий Приставкин. Мы с ним вместе кончали Харьковскую школу летчиков, а в начале войны учились в академии. Весной 1944 года он был на фронте в нашем полку на стажировке.
— Арсен! Я узнал, что ты приехал…
— Афоня! Здравствуй, дорогой! Вот как неожиданно снова скрестились наши пути-дороги… Ты на курсах работаешь?
— Да.
Приставкин почему-то не любил, когда его называли Афанасием Ивановичем. Ему нравилось простое русское имя — Афоня.
Как часто бывает, встреча с фронтовым другом заставляет вспомнить самый памятный бой.
…Ужин. Между мной и командиром полка Владимиром Василякой сидит капитан, приехавший к нам на стажировку. Большинство стажеров за месяц, два врастали во фронтовую жизнь, становились иастоящими боевыми товарищами, и потом приходилось с сожалением расставаться с ними. Приставкин был хорошим летчиком, хотя в сложных боях ему еще не довелось участвовать. Но он изрядно надоел Василяке просьбами: летать, летать… Боялся, что война кончится и он не успеет уничтожить ни одного фашистского самолета. Василяка посоветовал:
— Афоня, ты только не спеши с полетами. В следующий раз кем думаешь пойти — ведомым или ведущим?
— Конечно, ведущим, — не задумываясь ответил стажер. Но, видимо спохватившись, что так заявлять опрометчиво, уточнил: — А впрочем, вам виднее.
По лицу Василяки пробежало чуть заметное недовольство, но он, как бы с полным безразличием, посоветовал:
— Подумай и реши сам…
Погода стояла солнечная, по-весеннему теплая. Летчики только что пообедали и, усевшись на бревнах, оставшихся от строительства землянки, отдыхали перед очередным вылетом. К нам подошел командир полка и, чтобы не тревожить всех, тихо отозвал меня, поставил задачу на вылет и определил состав группы.
— Возьми с собой капитана-стажера, а то он летает мало. Вторая пара — Лазарев с Коваленко. Третью назначу из другой эскадрильи. Сейчас, пока есть время, ознакомься с обстановкой.
В районе южнее Тернополя танковая армия противника вышла из окружения, поэтому там шли сильные наземные и воздушные бои. В небе часто появлялись фашистские бомбардировщики. Мы должны были перехватывать и сбивать их.
Летчики Лазарев и Коваленко уже пришли, а пары из соседней эскадрильи и стажера не было. И тут я увидел, что все они, пригревшись на солнце, сидят на бревнах и слушают пение Саши Сирадзе под аккомпанемент на фандыре. Командир полка тоже там и, видимо увлекшись, позабыл о вылете. Я понимал, что эти минуты, согретые песней и музыкой, для летчиков точно эликсир жизни, но мне было не до концерта. Подойдя к командиру и не скрывая своего неудовольствия, я напомнил, что минут через десять нужно вылетать.
— Не волнуйся, — сказал командир. — Все будет в порядке. С тобой полетит пара Сирадзе. Он об этом знает и попросил спеть последнюю, свою любимую.
Когда уже настроишь себя на бой, каждое слово воспринимается остро. Фраза «спеть последнюю» покоробила меня, и я тревожно взглянул на Сирадзе. Летчик пел задушевно и чуть заметно, как бы про себя, улыбался:
Ты постой, красавица,Рыжий, дарагой;Ты мне очень нравишься,Будь маим женой…
Он жил песней, а я должен был вести его в огненное небо. От резкого изменения температуры и гранит рушится, не то что нервы человека. Но как может он перед самым вылетом, когда все должно жить подготовкой к бою, петь и беспечно улыбаться? Брать ли его?
Когда песня кончилась, Афанасий подошел ко мне и попросил, чтобы я назначил его ведущим группы.
— Надо же мне учиться командовать в бою. В случае чего — подскажешь.
Человек только начал воевать, еще не побывал в серьезных переплетах, но собирается вести в бой опытных летчиков. Он может так подставить всех под удар, что никакая подсказка не поможет. Нет, бой — не учебная игра.
— Еще рано. Пойдешь ведомым.
— Но я же стажируюсь в должности командира полка! — Афоня был явно недоволен моим решением.
Перед вылетом бессмысленная размолвка раздражает. Желая прекратить этот разговор, я строго сказал:
— Выбирай: или полетишь со мной в паре, или останешься на земле.
Афоня понял, что разговор окончен, и, видимо опасаясь остаться на аэродроме, поспешил примириться:
— Конечно, полечу с тобой.
— Только без моего разрешения от меня не отходить.
При подходе к Бучачу я связался с наземным командным пунктом. Боевой порядок мы построили из двух групп. Сирадзе с напарником выше нашей четверки на два километра, что обеспечивало ему свободу действий против вражеских истребителей. Правда, при таком большом разрыве по вертикали верхней паре не приходится рассчитывать на быструю помощь от нас, зато ей в трудный момент легко нырнуть под наши крылышки.
Ждем противника. Небо пустое, тревожное. Каждое пятнышко, каждый всплеск света на земле и в воздухе, каждое слово товарищей по радио настораживает. Все тело, глаза, мышцы от напряжения словно перегрелись. Смотрю на часы. Над полем боя мы находимся тридцать одну минуту. Летать на таком взводе мучительно тяжело. Наконец с запада, из густой синевы, «походкой» асов выскочили четыре «фоккера». Они, видимо, наводились с земли радиолокационной станцией: уж очень точно нацелились на нас. Но мы их тоже ждали, поэтому встретили дружно, не пожалев ничего, чем располагали.
Фашисты, пользуясь заранее запасенной скоростью, метнулись к солнцу и попали под удар Сирадзе. От неожиданности они шарахнулись вниз, снова к нам, но потеряли один самолет и бросились наутек. Сирадзе с кавказским темпераментом метнулся за ними.
Мне показалось странным, что ушли они на восток, в глубь нашей территории. Растерялись? Вряд ли. Не хотят ли фашисты, подставляя себя под удар, увлечь нас за собой, чтобы дать без помех отбомбиться своим бомбардировщикам?
— Сирадзе, прекратить погоню! — передаю по радио.
Когда мы снова собрались всей группой, с востока появились старые знакомые — три «фоккера». Не имея количественного преимущества, они обычно после первой неудачной атаки выходят из боя. Эти же, наоборот, вызывающе близко подошли к паре Сирадзе, как бы дразня: вот мы, давайте подеремся. Сирадзе, находясь на одной высоте с противником, запросил разрешение атаковать. Я запретил. А не зря ли? Старое солдатское правило гласит: когда не ясна обстановка — не спеши вступать в бой. В такие моменты колебания в решении неизбежны. Нужно подождать. «Фоккеры», точно длинные блестящие клинки, угрожающе нависли над нашей четверкой. Но если они снова пришли к нам, значит, им бой сейчас выгоден.
— Смотрите внимательно за «фоккерами»! — успел предупредить я летчиков, и в тог же момент на западе заблестели подозрительные штрихи, Они приблизились, выросли и вырисовались в четверку «мессершмиттов». Шли по маршруту «фоккеров» прямо на нас, видимо рассчитывая застать нас во время боя и ударить внезапно.
Замысел противника прояснился. Его истребители задумали проложить дорогу своим бомбардировщикам. Они где-то на подходе, но пока их не видно. До их появления нужно связать боем истребителей. Они летят на одной высоте с нашей четверкой. Нам нападать на нее невыгодно: бой получится затяжным. Сирадзе с высоты атаковать сподручнее, делая расчет на стремительность и точный огонь. Может, Сирадзе и не собьет врага, зато он увлечет за собой «фоккеры», и они, потеряв высоту, уже не будут угрожающе висеть над нами.
