— И зачем вам это нужно?
— Чтобы расщепить нормально сбалансированное сознание, отделив сознательный процесс мышления от подсознательного, и этим путем открыть подавленные сознанием хранилища избыточной информации. Я предполагаю, что в них хранится память прошлых поколений, обычно вскрывающихся у человека только на низших ступенях нервной деятельности и гораздо более развитая у животных, с их сложными инстинктами и бессознательными действиями.
— Но ведь это чепуха! Мистика какая-то!
— Что и требуется проверить опытами. Кибернетику тоже не так давно считали чепухой. А именно кибернетика дала нам возможность впервые создать научное представление о работе мозга. То же будет и с памятью.
— Не намерен с вами спорить. Хотя стоило бы разгромить вас как следует.
— Мы много говорим о спорах. «Надо спорить, спорное утверждение, пьеса, книга» — встречается на каждом шагу. Но как-то забывают, что словесный спор — это всего лишь схоластика, не более. Единственный серьезный и реальный спор — делом, не словами. Спорный опыт — поставьте другой, спорная книга — напишите другую, с других позиций, спорная теория — создайте другую. Причем по тем же самым вопросам и предметам, не иначе. Я тоже не хочу спорить, а просто работаю.
— Работа ваша опасна! — внезапно выпалил директор. Гирин изумленно воззрился на него.— Да, опасна и безответственна. Подумали ли вы, что может случиться с какой-либо из ваших «морских свинок»? Что отвечать придется институту, мне!
— Позвольте, я вас не понимаю. Кто же может прежде всего судить об опасности и безопасности, как не те, кто работает? И кто, как не я — врач,— отвечает в первую очередь? Куда серьезнее, чем вы, тем более что и вся-то ваша ответственность в этом деле больше воображаемая.
— Достаточно. Надеюсь, вы поняли, что я намерен разобраться в этом деле. Кто разрешил использовать лабораторию для ваших опытов? Спасибо профессору Цибульскому,— директор кивнул в сторону сидевшего рядом,— я бы ничего не знал, пока гром не грянул!
Гирин хотел возразить, но лишь махнул рукой.
— Можно подумать, что вы бескорыстный поборник науки,— недобро вмешался Цибульский.— А что это такое? — и он помахал листком бумаги, который схватил со стола директора.
— Да, да, объясните, пожалуйста,— вскинулся директор.— Вы занимаетесь частной практикой?
— Не вздумайте меня допрашивать, потому что такие вопросы вне вашей компетенции. Но на просьбу сообщить извольте: никакой частной практики у меня нет. И не было с момента получения диплома врача. Конечно, при нужде в помощи никогда не отказывал.
— А потом ваши пациенты пишут восторженные письма нам в институт и доказывают, какой вы великий человек,— язвительно проговорил Цибульский.
— Не понимаю, откуда это! Перестаньте издеваться, профессор, это не прибавляет уважения к вам.
— Вот как? А вам прибавляет то, что вы заставили…— Цибульский назвал фамилию геофизика,— и мать и отца, у которых вы якобы спасли сына, писать сюда о ваших доблестях и дали адрес института?
Молниеносная догадка пронзила Гирина, и глубокое отвращение отразилось на его лице.
— Теперь я понял. Действительно, что мне вам сказать,— Гирин запнулся и продолжал: — Какую же надо иметь психологию, чтобы так принять естественную благодарность матери и так оценить мое в этом участие! Жаль, что еще не созданы машины для чистки мозгов от мусора, и особенно для ученых! Извините, товарищ директор, но вы ничего больше не хотите сказать мне? Тогда разрешите откланяться.
И Гирин, покинув начальство, стал медленно спускаться по залитой солнцем центральной лестнице.
— Видели, как мы его скрутили? В бараний рог! — воскликнул Цибульский, едва дверь кабинета закрылась за Гириным.— Ему ничего не осталось, как бежать.
— Да нет,— задумчиво возразил директор,— его уход не был похож на бегство. Так уходят только правые люди, и я тут, очевидно, сделал промах. Можете идти,— отпустил директор Цибульского, озадаченного таким оборотом дела.
Гирин шел в лабораторию бесконечными подвальными переходами и спокойно размышлял о случившемся. Жизненный опыт и знание психологии научили его не огорчаться из-за подобных столкновений с косностью, гнусностью или непониманием. «На то и существуют люди, подобные Цибульскому, чтобы ученый делался крепче, яростнее, убежденнее» — так перефразировал он старую пословицу. Конечно, он попросит помощи у партийной организации, чтобы убедить дирекцию и сохранить за собой лабораторию. Беда в том, что он сам не уверен в правильности своего пути с эйдетикой. Еще не добыты сколько-нибудь убедительные данные. Пусть неудачными окажутся эти первые опыты, все равно они лишь малая часть исследований, намеченных им в ближайшие годы!
Кто-то догонял его, учащенно дыша и в то же время не решаясь обратиться, шагал за его спиной. Гирин по какому-то древнему инстинкту терпеть не мог, когда кто-нибудь неотступно шел позади. Он резко повернулся, встретившись с взволнованным и серьезным Демидовым, которого знал как хорошего работника из лаборатории транквилизаторов.
— Иван Родионович, можно вас на два слова? Извините, что я так… на ходу, но в другое время трудно вас поймать — либо идут опыты, либо вас нет.
Гирин, немного досадуя на перебивку мыслей, подошел вместе с Демидовым к широкому окну нижнего этажа.
— Мне только один ваш совет, как психолога глубинных структур.
— Вы произвели меня в новый чин и новую специальность,— улыбнулся Гирин,— я ведь прежде всего — врач.
— Так и я тоже. Потому и советуюсь,— успокаиваясь, сказал Демидов,— вы работаете с ЛСД и другими галлюциногенами. А мне внезапно пришла в голову такая идея, что показалась куда важнее всего, чем я занимаюсь сейчас. Издавна мечтой людей был напиток счастья, например в Ведах Индии, эта, как ее?..
— Сома?
— Да, да! И помните у поэта: «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой».
— Так вот хотите заняться изобретением напитка?..
— Лекарства!
— Все равно! Лекарства «Сон золотой»?
— Вот именно! Подумайте только…
— Давно уже думано. И отброшено.
— Но почему же?
— Чтобы видеть сны золотые, надо иметь золотую душу. А в бедной душе откуда возьмется богатство грез? Люди лишь отупеют и одуреют, как от алкоголя. Некогда вино вдохновляло поэтов, а теперь обессмыслившиеся от него до скотского состояния мужчины избивают детей и женщин.
— Значит, дело не в лекарстве?
— Вы поняли меня. Надо дать человеку богатство психики — вот за что мы, врачи, должны бороться. А без этого, как бы хорош ни был ваш состав, он неминуемо обернется бедствием, расслабляя торможение и высвобождая дьявола первобытных инстинктов.
