Редакторы это, верно, знают и потому, может быть, и дадут вперед, а мне же чего терять свое, да еще будучи в затруднительном положении?) Если Катков пришлет деньги, то я бы ему тотчас же и послал, не большой роман (который я оставил), но другой, небольшой, который пишу теперь, хотя я и писал ему о большом романе (тогда еще не знал, что его оставлю). Но ведь Каткову всё равно, если только вещь будет хорошая. Если я пошлю Каткову, то тогда я наверно могу с него взять еще 500 руб. тотчас же, ибо роман и длиной выйдет листов в восемь; след<овательно>, взяв еще 500, я немного останусь должен. Катков, видя мою аккуратность и хороший роман (предполагая, что он будет хороший), вышлет еще 500 наверно. А это куды бы хорошо. Само собою разумеется, что «Русское слово» получит от меня тогда к сентябрю (именно лишний эпизод из большого романа). Я поступлю с «Русским словом» честно: доставлю к сроку и, кроме того, постараюсь сделать как можно лучше; потому что этот эпизод мне нравится самому по идее; да и вещь-то будет совершенно законченная. Итак, вот все мои распоряжения. Напиши, как ты обо всем этом думаешь?
Теперь еще: ты пишешь мне в первом письме, что тебе нужна будет к будущему году моя повесть. Потом в других письмах упоминаешь, что у тебя до меня есть дело (вероятно, то же самое). Очень пеняю тебе, зачем ты не пишешь подробно, то есть что ты хочешь издавать, с кем и как?* Насчет повести будь уверен: даю слово, будет. Развязавшись с большим романом, я как будто вновь окрылился: кончу для «Русского вестника», потом для «Слова», и времени будет еще много. Только напиши мне обо всем подробнее.
Узнай еще, брат, что я уже подал в отставку (на днях) по болезни. Ты знаешь мои планы. Если не позволят жить в Москве (что я прошу в просьбе об отставке), то я напишу письмо к государю; он милостив и разрешит, может быть, больному; ибо я буду проситься «для пользования советами столичных докторов».* Если же и тут не позволят (но каким же образом Тол<л>ь и Пальм в Петербурге, если другим не позволяют? Может быть, действительно нашли нужным запретить, въезд некоторым, но, вероятно, не всем), то тогда уеду в Одессу, где жить и хорошо и дешево, и, вероятно, не навек. Государь милостив и разрешит со временем въезд в столицы. Вот таков мой план. След<овательно>, я выеду, если всё уладится, не иначе как летом. У Плещеева я непременно думаю взять 1000 руб. Мы с ним сквитаемся, и я знаю, как сквитаться. Без его же денег мне нельзя тронуться с места.
Вот почему у меня образовалась к тебе еще огромнейшая, настоятельнейшая просьба; обращаюсь еще раз к твоей доброте, которую[58] <…>
Откровенное объяснение. Я хоть и написал о платье, но мне вдруг стало теперь совестно. Нет, брат! Я слишком без стыда тебя беспокою и потому вот что скажу: напиши откровенно, то есть если придется тебе заплатить деньги, то не высылай, я обернусь и так. Если же можно тебе как купцу купить на кредит готовое платье, то купи, но единственно если можно на кредит; напиши мне тоже цены. Есть, кажется, и дешевле, а то меня будет мучить совесть. А на кредит, то и я успею выслать деньги. Летом деньги будут хорошие.
Плещеев женился.* Он об тебе часто вспоминает и тебе кланяется.
NB. Не заботься о худой мерке. Покупай на свой рост. Твое платье я могу же носить. Разве скажи, чтоб капельку пошире да подлиннее, чем на тебя.
NB. Если же тебе придется заплатить за платье хоть копейку наличными, то не высылай.
Ты пишешь о портретах всей семьи. Я этому ужасно рад, а жена только и говорит об них. Присылай поскорее, ради Бога. Жена кланяется и тебе и Эмилии Федоровне. Я тоже целую ручку у Эмилии Федоровны, а тебя обнимаю крепко-крепко. Поклонись всем, кому знаешь. Поцелуй брата Колю, если он в Петербурге.
Твой весь Ф. Достоевс<кий>.
Детей своих поцелуй всех до единого особенно. Помнят ли меня. Выслав портреты, приложи описание, чтоб я мог узнать каждого из них.
62. Александру II*
Начало марта 1858. Семипалатинск
Всепресветлейший, державнейший,
великий государь император
Александр Николаевич,
самодержец всероссийский,
государь всемилостивейший![59]
Просит Сибирского линейного батальона
№ 7-го прапорщик Федор Михайлов
сын Достоевский о нижеследующем.
В службу Вашего императорского величества поступил я, из дворян С.-Петербургской губернии, кондуктором <1>838 <года> января 16, в кондукторскую роту Главного инженерного училища, <с> соизволения его императорского высочества генерал-инспектора инженерной части, за хорошее поведение и знание фронтовой службы произведен в унтер-офицеры <1>840 <года> ноября 29-го, по высочайшему повелению переименован в портупей-юнкера <1>840 <года> декабря 27-го в оной же роте. Произведен по экзамену в полевые инженер-прапорщики тысяча восемьсот сорок первого года августа пятого дня, имея от роду девятнадцать лет, с оставлением в Главном инженерном училище для продолжения полного курса наук в верхнем офицерском классе, на действительную службу в инженерный корпус — <1>843-го <года> августа 12-го, зачислен при С.-Петербургской инженерной команде с употреблением при чертежной Инженерного департамента <1>843 <года> августа 23-го, высочайшим приказом уволен за болезнью от службы с чином поручика <1>844 <года> октября 19, из списков С.-Петербургской инженерной команды исключен <1>844 <года> декабря 17, по высочайшему повелению разжалован <1>849 <года> декабря 19 с отсылкою в каторжную работу в крепостях. По окончании срока рядовым <1>854 <года> марта 2-го, в сей Сибирский линейный батальон № 7 по высочайшему повелению произведен в унтер-офицеры <1>856 <года> января 15, по высочайшему повелению за отличие по службе произведен в прапорщики 1856 года октября 1-го, в оном же батальоне, по выборам дворянства не служил. В продолжение сей моей службы в походах и в делах против неприятеля не находился. Особых поручений по высочайшим Вашего императорского величества повелениям и от своего начальства не имел Орденами и знаками отличия награждаем не был, высочайших благоволений, всемилостивейших рескриптов и наград не получал. В штрафах находился по высочайше утвержденной конфирмации, состоявшейся в 19 день декабря 1849 года, последовавшей на всеподданнейшем докладе генерал-аудиториата за принятие участия в преступных замыслах, распространение письма литератора Белинского, наполненного дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти, и покушение вместе с прочими к распространению сочинений против правительства посредством домашней литографии. Лишен чина поручика, всех прав состояния с ссылкою в каторжную работу в крепостях на четыре года. Но по высочайшему Вашего императорского величества повелению, сообщенному г-ном военным министром от 18-го апреля 1857 года за № 2468 к г-ну командиру отдельного Сибирского корпуса, объявлено мне и законным детям даровать прежние права по происхождению, но без права на прежнее имущество. В отпуску был 1843 года с 21 июня на 28 дней и на срок явился. Обучался в главном Инженерном училище. Женат на вдове губернского секретаря Исаева Марье Дмитриевой, детей не имею. Православного исповедания, находится при мне. За мною, родителями моими и женою имения родового и благоприобретенного не состоит. От роду мне ныне 35 лет.
Ныне, по расстроенному совершенно на службе здоровью, чувствую общую слабость сил в организме, при истощенном телосложении, и частовременно страдаю нервною болью лица, вследствие органического страдания головного мозга, я не могу далее продолжать службу Вашего императорского величества, о чем прилагаю у сего за подписью прикомандированного к Сибирскому линейному батальону № 7 лекаря Ермакова свидетельство за № 26-м, учиненное в присутствии оного № 7 батальона штабс-капитана Бахирева.* А потому всеподданнейше прошу.
Дабы повелено было сие прошение принять и меня, поименованного, по вышепрописанным болезням, означенным, в свидетельстве за № 26-м, от воинской службы на основании 469 ст. 1-го продолжения 11 копии II части Свода военных постановлений уволить с повышением чина, за что я после отставки ни о каком другом казенном содержании просить не буду, прилагаю у сего мой реверс января 16-го дня 1858 года,* к поданию надлежит командиру Сибирского линейного батальона № 7-го. Сие прошение набело переписывал Сибирского линейного батальона № 7-го унтер-офицер Андрей Андреев сын Шилицын, а сочинял сам проситель.
К сему прошению Сибирского линейного батальона № 7 прапорщик Федор Михайлов сын Достоевский руку приложил.
