Опа!
Моя левая рука обхватывает его локтем за шею. Выдергиваю из ножен на поясе штык и многозначительно покачиваю им перед глазами оппонента.
— В принципе, можно и просто шею свернуть, — поясняю я ему. Отпускаю шею и прячу штык назад.
Лейтенант ошарашенно смотрит на меня. Бойцы вообще в ступоре, они подобного фокуса никогда и не видели даже.
— Однако… — потирает шею мой оппонент. — Шуточки у вас, Котов…
— Виноват, товарищ лейтенант! Вы же сами сказали — всерьез…
— Да ничего… просто как-то это у вас… неожиданно. Где ж это таким фокусам учат?
— Меня сотрудники НКВД научили, а уж кто их самих учил… — развожу я руками. — Про то мне неведомо.
— Это кто ж такой там у вас умелый-то был?
— Капитан Соловьев, — честно отвечаю я.
А что? Так оно все и было. Именно капитан Соловьев нас всех и натаскивал. Правда, совсем не тогда, когда я Хворостинину рассказывал. Но ведь было же?
— А еще раз? — спрашивает лейтенант. — Только не так быстро, а то я даже и понять всего не успел.
Ишь ты! Не успел… Да хрен бы это у тебя и вышло бы! Не ломаюсь и показываю прием еще несколько раз. Глядя на нас, мои ребята тоже пробуют. Коряво, но уже лучше, чем ничего. Даст бог, я еще вас понатаскаю…
— Хорошо, Котов, с винтовкой понятно. А вот автомат вы почему так держите? Вы же вперед идете? А вдруг стрелять надо будет? Пока развернетесь да прицелитесь…
Беру у Плиева автомат и спрашиваю лейтенанта: — Стрелять сейчас можно? А то еще посты взбудоражу…
— Стреляйте, Котов, — вступает в разговор Хворостинин. — Я посты предупредил, да и не услышат они. Тут овраг, он звуки глушит, и до лагеря почти три километра, лес…
— Хорошо, — согласно киваю я. — А куда попасть?
— Ну… вон в тот пенек, например.
Мои ребята переглядываются — пенек всего в пятидесяти метрах, и они после прошлой тренировки уверены, что я в него попаду.
Перехватываю автомат и поворачиваюсь боком к цели. Показываю рукой Плиеву, чтобы он встал чуть впереди и справа. Лацис встает сзади, а Демин за спиной слева.
— Все готовы?
Ребята кивают головами.
— Пошел!
Все трое прыгают почти одновременно.
Р-раз!
И затыльник автомата впечатывается Плиеву в живот.
Два!
Проворот на правой ноге, приседание…
Снизу-вверх заезжаю тем же затыльником под ребро атакующему Лацису. Сдавленно крякнув, он отлетает в сторону.
В полуприседе поворачиваюсь вокруг и ногой подсекаю Демина. В последний момент он пытается отпрыгнуть, но, увы…
Еще поворот, и сухо звучит короткая очередь.
От пенька летят щепки, и бойцы довольно ухмыляются.
— Ну… примерно вот так, товарищ лейтенант…
— То есть вы стреляете навскидку, Котов? Оружие к плечу не поднимаете? Почему?
— Поле зрения сильно закрывает. Я тогда и видеть меньше буду, да и от нападающих не отобьюсь, просто не успею.
— Хм… интересно…
Оба командира переглядываются, и Хворостинин говорит мне: «Продолжайте тренировку, товарищ Котов!»
Опять «товарищ»? Ох, не просто так особист оговорился…
Провожаю взглядом удаляющихся командиров. Чует сердце, скоро предстоит мне с ними разговор по душам…
— Что вы можете сказать по всему, что сейчас увидели? — Хворостинин приподнял ветку, обходя ямку.
— Это не немецкая школа, Игорь Петрович. Совершенно точно могу утверждать.
— А чья же?
— Кое-что знакомое есть. У нас похожие вещи преподавали. Но вот его фокус с винтовкой… — покачал головою лейтенант. — Это уж и вовсе… Я бы сказал, скорее японское, но точно не наше. Да и манера стрельбы…
— Осназ?
— Очень вероятно. Но как он сумел это выучить? И где? Поверьте моему опыту, за год такого не изучить.
— А за два?
— У него это совершенно автоматически происходит, даже под ноги не глядит. Словно на затылке глаза есть. Как он второго бойца припечатал! А ведь видеть его не мог!
— Слышать мог.
— То есть он и на слух работать может?
— А вы как думаете? — Хворостинник подал руку лейтенанту, помогая ему подняться на откос.
— Думаю, что может. В любом случае, он кто угодно, но не рядовой боец. Посмотрите на его манеру разговаривать. Да и как бойцы его слушают! Только что рот не разевают!
— Я-то с ним побольше вашего разговаривал и, смею заметить, тоже обратил на это внимание. Это не манера разговора рядового. Слова правильно произносит, если и сбивается иногда, так, на мой взгляд — специально.
— Вы думаете, что…
— А вы?
— Не знаю…
* * *
Темная фигура выскользнула из прибрежной травы и замерла, оглядываясь по сторонам. Тихо… Только ветер шумел в верхушках деревьев, раскачивая их из стороны в сторону.
Позади в реке что-то булькнуло. Кто там?
Никого…
Разведчик огляделся по сторонам.
Дорога осталась справа, мост отсюда виден не был. Также как и позевывающий от скуки, одинокий полицай, прохаживающийся по нему. Остальные коллеги часового сейчас сидели в деревушке. Прямо перед Лемешевым стеной стоял лес, до него оставалось всего полсотни метров. Он еще раз огляделся. Никого.
Ничьи следы не отпечатались на мокром берегу. Не было их и на мокрой траве, ничьи ноги не ходили сегодня по ней. Ветерок слегка пошевеливал ветки близлежащих кустов. Где-то там, в лесу, посвистывали птицы. Это хорошо, значит, рядом с ними людей нет.
Сержант прислушался. Нет, никаких посторонних звуков в лесу не было. Можно двигаться дальше?
Отойдя от реки около километра, Лемешев перевел дух. Самый опасный участок пути остался позади. Теперь можно хотя бы не ползком ползти, а то одежда уже вся пропиталась водой, да и в сапогах хлюпало. Теперь еще бы пересечь перешеек между болотами — и ищи-свищи…
* * *
— Маркус, ты его видишь? — прошептал наблюдатель, не отнимая от глаз бинокля.
— Да, Ганс, только вот стрелять сейчас мне неудобно. Этот чертов русский почти не появляется на виду. Помнишь, что сказал гауптман? Один выстрел — и все! Обождем…
— Он может уйти в лес.
— Может. И точно сделает это, если я промахнусь.
Снайпер замолчал.
Молчал и его напарник.
Так прошло несколько минут.
— Ганс!
— Да?
— Вон там, в кустах… видишь небольшую проплешину?
— Это ту, где лежит береза?
— Да, именно эту.
— Вижу.
— Он будет проходить мимо нее и на фоне березы хорошо прорисуется.
— Там, перед проплешиной, кусты. Они его закроют.
— Верно. От человека, стоящего на земле. Но я-то сижу на дереве, и мне кусты не мешают.
— Смотри сам, Маркус. Тебе, в данном случае, виднее.
— Ветер?
— Северо-восточный, слабый.
— Дистанция до цели?
— Около двухсот восьмидесяти метров.
* * *
Лемешев приподнял голову над пеньком.
По-прежнему было тихо, лишь беззаботные пичужки трещали где-то в кустах. Оставалось еще около тридцати метров, а дальше можно будет облегченно вздохнуть. Кончалась надоевшая до чертиков заболоченная местность. Начинался вполне нормальный лес, уже не такой мокрый.
Сержант еще раз огляделся. Ничего не предвещало опасности. Казалось, еще один бросок — и, увеличив темп, наконец удастся оторваться от изматывающего ощущения чужого присутствия. А оно преследовало Лемешева на всем пути от реки. Странно, ведь никаких следов, указывающих на наличие здесь кого-нибудь, кроме него самого, не было. Ни звуков, ни запахов. Если здесь и ходили немцы или полицаи, то достаточно давно. Ни сломанных веток, ни мятой травы — не было ничего.
Ну, что — последний рывок?
Он еще раз огляделся и крепче сжал в руках автомат. Выдохнул воздух, прочищая легкие, и плавно скользнул вперед. Вставать во весь рост все же не хотелось…
— Маркус! Он уже у кустов! — Не мешай…
* * *
Радиограмма.
Адмиралу Канарису
Докладываю вам, что подготовительные мероприятия по операции «Звонарь» завершены.
Прошу разрешения приступить к основной фазе операции.
Полковник Август фон Кранц.
Радиограмма.
Срочно, секретно.
Полковнику Августу фон Кранцу.
Приказываю лично доложить о ходе операции «Звонарь». Самолет за вами выслан.
Адмирал Канарис. * * *
— Итак, Игорь Николаевич, что у нас имеется на сегодняшний день?
— Порадовать, товарищ комиссар, пока нечем. От группы Обручева больше никаких известий не поступало.
— Плохо… А по поводу их радиограммы вы что можете сказать?
— Мы определили круг лиц, имевших отношение к данной операции. Вот список, — полковник положил на стол комиссара папку. — Всего одиннадцать человек.
— Оставьте мне, я просмотрю. Каковы ваши соображения?
