Следующие два часа на ферме царило оживление. Еда была приготовлена, съедена и уложена в вещевые мешки. Посланники отправились к соседям за свежими лошадьми. Они быстро вернулись, поскольку вся округа была на стороне Маккаллоха, и у него не было трудностей в получении новых лошадей.
Наконец рейнджер был готов. А потом случилось нечто необычное.
На лучшей лошади появилась Салли Перкинс, одетая в костюм её уехавшего брата Гаса. На поясе, который обтягивал её талию, висели пара револьверов и большой нож Боуи. В руке она держала удобное и опасное в руках партизана оружие – лёгкий и надёжный двуствольный дробовик.
Её длинные, вьющиеся, рыжие, как пламя в ночи, волосы спускались на изящные плечи. Только волосы и прелестное, нежное лицо выдавали её пол. Её вид был, скорее, мужской, глаза – дерзкие и свирепые, голос – сильный и глубокий.
– Ты куда это собралась, Сал? – спросил её отец, когда увидел её в такой одежде и верхом на лошади.
– Я собралась отомстить за смерть Дэйва Татта! – сказала она. – Я любила его. Если бы он остался жив, мы бы поженились. Сейчас я – как вдова, и я мечтаю только о том, чтобы встретиться с Диким Биллом в честном, справедливом бою. Тогда – или он, или я, и не думаю, что я проиграю. Так что прощай, отец. Береги свою голову, а если потеряешь её, то будь мужественным.
– Дикие кошки, ты меня убиваешь! – пробормотал старик. – Гас будет ругаться, когда увидит, что его новый воскресный костюм исчез.
– Пусть ругается, а если он будет ругать меня, я врежу ему между глаз.
– Отлично! – сказала Руби Блэйзес. – Мне нравится твой пыл. Ты собираешься драться, и я тоже.
– Тебе-то за что драться? Ты ведь не теряла возлюбленного! – сказала Салли.
– Ну и что? Здесь есть человек, которого я люблю. Я буду драться вместе с ним и отомщу, если он умрёт!
Когда она произносила эти слова, то смотрела на Маккаллоха. Его взгляд заставил её лицо вспыхнуть, как от лампы.
– Если у нас такие женщины, с нами удача, – пробормотал Маккаллох. Он осмотрел поредевший ряд своих последователей, чтобы проверить, все ли они вооружились, и отдал резкий, краткий приказ: – Построиться по двое! За мной!
Не было горна, его люди и так знали свой долг. Все поскакали галопом следом за Маккаллохом.
– Он уехал, и с ним мои лошади, – вздохнул Нат Перкинс, когда колонна скрылась из виду. – А Сал ускакала на самой лучшей. Дикие кошки, если я потеряю эту лошадь, то моё сердце не выдержит. Надеюсь, я её не потеряю. Но эта девчонка – просто сорвиголова!
Он вздохнул – не из-за дочери, которую мог больше не увидеть, а из-за стада. У него остались только самые плохие лошади.
– Если придут янки, они не должны знать, что здесь был Бен Маккаллох и что мы его накормили, а то не видать нам наших голов, – предупредил он своих домашних, которые столпились вокруг него. – На словах мы за Союз, или они изрежут нас на фарш. Эта война разорит таких честных людей, как я.
И старик снова вздохнул.
Глава 52.
«Ужасное слово „прощай“»
Армии Запада уже пришли в движение. Лайон, Кёртис, Зигель и – последний в списке, но не последний в военных умениях – генерал Карр вошли в Канзас и Миссури, чтобы задержать или остановить другие войска, которыми руководили Прайс, Ван Дорн, Маккаллох и Пайк[29]. Генерал Фримонт, командующий Западным департаментом имел много времени на то, чтобы уладить дела. Из своей штаб-квартиры в Сент-Луисе он выпускал объявление за объявлением, но сейчас готовился к началу похода.
Во многом против их воли он удержал скаутов, которых отдал под начало Буффало Билла. Он объяснил это тем, что они будут полезнее, если останутся с ним.
Наконец для скаутов настал счастливый час. Однажды вечером Буффало Билл получил извещение, что он должен быть готов к выступлению утром следующего дня.
Скауты восприняли этот приказ с радостью и начали готовиться.
Если бы им приказали выступать не через несколько часов, а через двадцать минут, они были тоже успели. Они придерживались дисциплины и умеренного поведения. И эта дисциплина была их выбором, она была вызвана не правилами, но опытом, а также подражанием командиру.
В доме, где жили мать и сёстры Буффало Билла, не сильно обрадовались, когда узнали, что скауты уходят на рассвете. Но как бы вдова и её семья не любили тех, кто должен уезжать, они не стали их задерживать. Они выросли патриотами, патриотизм был частью их жизни.
Молчаливые и печальные, они помогали уложить вещи тем, кто уезжал. В последний вечер все друзья собрались на прощальный ужин.
За одним столом сидели мать, её сын и дочери-близняшки. Здесь же была Лу Лавальер со своим добрым отцом. Китти Малдун примостилась как можно ближе к храброму Джо и не отводила от него глаз.
Дикий Билл, во всём великолепии своего костюма из оленьей кожи, Фрэнк Старк, вежливый и тихий, чья скромность не уступала храбрости… Эти люди были достойны восхищения и гордости.
После ужина, когда Китти с добровольным помощником убирала со стола, все разделились на пары и начались тихие беседы.
Лу и наш герой разговаривали в одном углу, Фрэнк Старк и Лили – в другом, а добрая, милая Лотти пыталась заставить Дикого Билла посмеяться над сновидением, которое так глубоко засело в его мозгу.
Китти была молчаливее обычного, хотя Джо изо всех сил пытался развеселить её, чтобы скрыть настоящую печаль, которая переполняла его сердце.
Я не сомневаюсь в его храбрости и преданности, в его патриотизме. Но не было на свете любящего мужчины, который бросился бы из дома на поле сражения и оставил бы дорогое ему существо, не прошептав ему со слезами: прощай!
В таких случаях произносится много самых лучших, самых тёплых слов. Эти слова вспомнит человек, умирающий среди грохота битвы, и они смягчат его последнюю агонию. Эти слова освятят слёзы, которые будут омывать его почтенную могилу.
Но хватит нравоучений, иначе моих читателей сморит сон.
Мистер Лавальер и вдова обсуждали кампанию, как будто в их силах было её осуществить, а остальные почти беззвучно разговаривали, пока стрелки часов не произнесли, что уже двенадцать.
Этим сигналом нельзя было пренебречь. Людям, которые должны рано встать и скакать весь день, необходим ночной отдых.
– Мы можем попрощаться прямо сейчас, – сказал Билл. – Ещё до того, как свет разбудит тех, кто остаётся, мы будем в пути. Я же не очень люблю это ужасное слово «прощай». Всё, что я могу сказать: мы собираемся туда, где нужны, а когда мы перестанем быть нужны там, то вернёмся и снова будем радоваться. Так что не лейте слёз, но улыбнитесь, чтобы наши сердца стали сильнее. Надейтесь и молитесь, что мы останемся настоящими мужчинами, выполним свой долг и вернёмся невредимыми.
