Она никогда не задавала вопросов, лишь однажды словно вдруг вспомнила:
– Послушай, а я так и не знаю, как тебя зовут
– Разве это так важно? – он посмотрел в ее глаза, она уверенно кивнула. – Ну, хорошо, Паша.
– Катя, – она потянулась к нему, чтобы поцеловать. Она страстно желала, чтобы он остался, чтобы он не вздумал сегодня уйти, укрыв ее одеялом.
Павел отстранился от нее.
– Не надо. Я не для этого с тобой.
– Не для этого? А для чего же? – Всю свою жизнь Катя была уверена, что все, что мужчины делают – только для ЭТОГО, никаких исключений. А тут…
– Тебе плохо со мной?
– Нет.
– Просто поделись…
***
– Она оплакивает тебя, милая. Никак не может простить себе. Мне все труднее и труднее удержать твою маму. Тяжело…– шепот тонет в слезах.
– Что ты здесь делаешь? – Катя с удивлением смотрит на Павла, совсем на себя не похожего. В одежде, мокрой и грязной от холодного дождя, он на коленях стоит у могилы Машеньки и обнимает могильный камень.
– Что? Что они будут делать со своим вечным покоем? Я прихожу к ним, они слушают. Почти никогда не говорят, только слушают. Милые… милые…
Катя не верит своим ушам. И это человек, который своей силой держал ее на краю пропасти, не давая упасть. Сейчас он был больше похож на жалкого извращенца, которого надо бояться, ненавидеть, но никак не любить. Что он делает на могиле ее доченьки? От ярости у Екатерины перехватывает дыхание.
– Катя, поделись со мной!
– Псих! – визжит она. – Проклятый извращенец! – Катя изо всех сил бьет ладонью по спине, стоящего на коленях, человека. – Зачем тебе нужна я?! Зачем тебе мы?!
– Поделись… – содрогающееся тело барахтается в грязи. – Я не могу больше. Ты же сама говорила, что тебе хорошо со мной! Поделись! – кричит он вслед убегающей женщине, захлебываясь в слезах и грязи. Редкие прохожие с опаской косились на него.
– Бедненький, – молодая женщина, стараясь закрыть от маленького сына такую нелицеприятную картину, с сожалением глядит на Павла. – Сережа, может, поможем ему? – спрашивает она мужа.
– Да, помощь ему сейчас не помешает, – кивает тот, доставая мобильный телефон и набирая 103.
***– Да, Михаил Игоревич, вот такие у нас дела. Чтобы за месяц выписались шестнадцать больных, такого я еще не видел, а Вы знаете, сколько я в этой лечебнице работаю. Причем, какие больные! На половину уже рукой махнули, а на другую уже замахивались.
– Ну и ну… А после чего это все началось? Что-то произошло перед их выздоровлением?
– Да, привезли к нам мужчину, по документам – Павел Крушик, 32 года. С кладбища прямиком к нам направили. Вроде, пациент не буйный, только на прогулке к кому-нибудь подойдет, заговорит, а на следующий день пациент здоров. Представляете, один день! Мы сначала не поняли в чем дело, а потом на этого Павла обратили внимание. Ходит и всем говорит только одно: "Поделись".
– Покажите мне его, хочу его осмотреть. Надо же, какой случай.
– Не получится, Михаил Игоревич, умер он. Неделю назад начал слабеть – ничего не помогало, никакие лекарства не действовали, а позавчера умер.
***
– …а потом, она рассказала мне об аварии. Она так плакала, милая! – никому неслышный шепот ударяется о доски, и осколки его рассыпаются. – Она хотела погибнуть вместо них, милая! Она рвалась навстречу гибели, но руки ее были связаны. Какой человек может желать себе смерти??? Теперь она дома, милая. Все хорошо, все хорошо.
Эпилог
Подсказка
"Power", "Welcome to Windows XP", вечер плавно переходит в ночь. Кружка кофе, пачка сигарет, жена с сыном у мамы, начнем-с. Стол разложен, пивной живот человека, вообразившего себя писателем, грозно нависает над клавиатурой.
Вроде все готово, однако мысли не торопились ворваться в мое сознание. Ни одного слова, от которого можно было бы оттолкнуться левой ногой и начать. Выводить же "таймс нью романом" бессмертное "смеркалось" тоже желания нет.
Так и хочется закрыть ворд и раскинуть с братьями по интересам картишки, ну или, на худой конец, обставить компьютерный разум в "Героев". Написать что-нибудь всегда успеется. Такое часто бывает. Когда к творению готовишься, ни черта не получится.
Сделав хороший глоток кофе, я снова смотрю на белое окно ворда. Ничего.
– Не идут буковки? – от неожиданности я чуть не падаю со стула. Но в комнате, кроме меня – никого.. Или кофе был слишком крепким, или я слишком часто сижу у компьютера, или…
– Помочь ваять? – я снова подпрыгиваю. – Сюда смотри, в монитор.
Из монитора на меня взирает детская мордашка, страшная из-за своей бледности и неуловимо знакомая.
– Как тебе не стыдно! – словно прочитав мои мысли, с обидой говорит девочка. – Не узнать свою собственную музу! Куда мы катимся?!
– М-м-муза?!! – судорожными движениями я пытаюсь закрыть окно офиса, но проклятое окошко никак не закрывается. – Я всегда представлял себе…
– Ну да, ты ожидал, что сейчас к тебе прилетит розовая фея, подует тебе в ушко, и ты, воодушевленный, продолжишь писать о шизофрениках с гробами на плечах? Глупенький, – муза смешно фыркает уже за моим плечом. Я снова подпрыгиваю, в третий раз за эти несколько минут. – Не пугайся, – нежные руки взрослой женщины обнимают меня за плечи. Боковым зрением я замечаю, что одна из тонких ладошек сжимает кухонный нож. Муза тихонько дует мне в ухо.
– Бедняжка, сам не понял, что хотел сказать, создавая нас, – рядом со мной уже сидит молодой парень и задумчиво глядит в монитор.
– Не понял, – соглашаюсь я. – Честно говоря, я вообще ничего не понимаю, чем обязан этому визиту?
– Мы хотим, чтобы ты завершил то, что начал. Ты придумал нас, а зачем – сам не понял. Смотри.
На экране монитора я вижу четверых и мгновенно их узнаю: на мягкой траве сидит Вика, а сзади, положив голову ей на плечо, расположилась Нина. Рядом стоит Павел, в чистом, выглаженном костюме. Он держит на руках ту самую девочку, имени которой я так и не дал. Она уже не пугает своей мертвенной бледностью, а выглядит обыкновенной веселой девчушкой. На ней новое платьице, как будто подаренное папой на день рожденье. Павел, сквозь слезы счастья, что-то рассказывает то Вике с Ниной, то маленькой девочке.
– Их стоит послушать, – муза стала невидимой, но ее голос, теперь точно, звучит внутри меня. Я надеваю наушники.
– Вы представляете, милые, – Павел едва сдерживает себя от распирающей радости, – ее папа почти поправился. Он ушел в церковь, единственное место, где его приняли. Простить его вину не смог бы никто, но теперь эта вина поддерживает его жизнь. Скольким помог папа нашей девочки и скольким еще поможет. Я как-то встретил его на кладбище, он не хотел жить, и я попросил его поделиться, – при этих словах девочка крепко обнимает Павла и счастливо смеется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
