– Я знаю.
Врач отложил в сторону папку с делом Джулиана и взял маленькую белую коробочку с таблетками.
– Это умеренный антидепрессант. Попробуйте попринимать его пару недель, по одной таблетке после завтрака и после обеда. Таблетки никак не повлияют на ваши умственные способности.
– Хорошо.
– А потом придете ко мне на прием… – доктор полистал календарь, – скажем, девятого июля, в десять утра. Я подключусь вместе с вами и задам вам некоторые вопросы. Вы ничего не сможете от меня утаить.
– И если вы решите, что я сумасшедший, то пошлете меня на подчистку памяти?
– Посмотрим. Пока я не могу ничего обещать. Джулиан кивнул, взял коробку с таблетками и ушел.
Я мог бы соврать Амелии, мог сказать, что это обычная врачебная проверка. Я съел одну таблетку и заснул: Сон был глубокий, без сновидений. Наверное, я буду их принимать, как сказал врач – раз они не повредят моим умственным способностям.
Поутру я чувствовал себя уже лучше, уныние меня оставило, и я даже продумал целую речь в защиту самоубийств – наверное, готовясь к беседе с доктором Джефферсоном. В подключении я действительно не смогу ему соврать. Но, может быть, мне удастся договориться насчет временного «лечения». Возражения против самоубийства подобрать совсем несложно: не говоря уже о впечатлении, которое это произведет на Амелию, моих родителей и друзей, самоубийства в армии дело довольно обычное, и они совершенно ничего не меняют. Армия запросто может найти новобранца моего роста и веса и снабдить моего солдатика новыми мозгами. Даже если бы я преуспел в своих намерениях и, сводя счеты с жизнью, отправил на тот свет еще и нескольких генералов – армейское командование просто раздало бы генеральские погоны нескольким полковникам. В пушечном мясе у нас никогда не было недостатка.
Правда, я не знал, насколько все эти логические доводы против суицида подействуют на мое решение. Даже до того, как погиб тот мальчик, я точно знал, что буду жить лишь до тех пор, пока Амелия меня не оставит. Мы были с ней близки уже гораздо дольше, чем это обычно бывает сейчас у большинства людей.
А когда я вернулся домой, ее не было. В записке говорилось, что она поехала в Вашингтон, навестить старого знакомого. Я позвонил на базу и выяснил, что смогу успеть на рейс до Эдвардса, если по быстрому подниму свою задницу и за полтора часа доберусь до аэродрома. Я уже пролетал над Миссисипи, когда вдруг сообразил, что даже не позвонил в лабораторию и не договорился, чтобы кто-нибудь подменил меня на занятиях со студентами. Может, это произошло из-за таблеток? Наверное, все-таки нет. Позвонить куда-нибудь из летящего военного самолета не представлялось возможным, а потому я смог дозвониться в лабораторию, только когда в Техасе было уже десять часов. Мне очень повезло – меня подменила Джин Джорди, но это была чистая случайность. Она зашла на кафедру за какими-то бумагами, увидела, что меня нет, и провела занятия за меня. Джин Джорди ужасно разозлилась, поскольку я не смог связно изложить никаких уважительных причин своего отсутствия. И то – не говорить же ей, что я первым же рейсом рванул в Вашингтон, чтобы решить, стоит совершать самоубийство или все же не стоит?
Из Эдвардса я доехал монорельсом до старой Союзной станции. По карте на справочном автомате, который был в поезде, я определил, что нахожусь совсем недалеко от адреса, по которому проживает этот старый друг Амелии. Я хотел было пройтись туда пешком и постучать в дверь, но решил вести себя культурно и сперва позвонить. Ответил мужчина.
– Мне нужно поговорить с Блейз.
Мужчина какое-то время в недоумении смотрел на экран, потом сказал:
– А! Наверное, вы – Джулиан? Минуточку!
К аппарату подошла Амелия, веселая и улыбчивая.
– Джулиан? Я же оставила записку. Я буду дома завтра утром.
– Нам надо поговорить. Я здесь, в Вашингтоне.
– Ну, тогда приезжай сюда. Мы как раз собираемся обедать.
Как по-домашнему!
– Я лучше… Нам надо поговорить наедине.
Амелия посмотрела куда-то в сторону, потом снова на меня. Она явно забеспокоилась.
– Где ты сейчас?
– На Союзной станции.
Мужчина что-то сказал – я толком не расслышал, что именно.
– Пит говорит, там на втором этаже есть бар, называется «Раундхаус». Давай встретимся там. Я буду минут через тридцать-сорок.
– Ты лучше пообедай, а потом уже поезжай ко мне. Я могу…
– Нет. Я приеду сейчас.
– Спасибо, милая, – я отключил связь и посмотрел на свое отражение в зеркальной поверхности монитора. Несмотря на то что я проспал целую ночь, вид у меня был довольно измученный и осунувшийся. Надо бы побриться и переодеться в гражданское.
Я спустился в мужскую комнату, быстро побрился и причесался. Союзная станция была не только действующим транспортным узлом, здесь еще располагался музей истории железнодорожного транспорта. Я прошел мимо нескольких вагонов подземки прошлого столетия. Их якобы пуленепробиваемая обшивка была вся испещрена вмятинами и царапинами. Паровой локомотив девятнадцатого века выглядел гораздо сохраннее.
Амелия ждала меня у дверей бара.
– Я взяла такси, – пояснила она, когда мы обнялись.
Она повела меня в бар, где звучала странная мрачноватая музыка.
– Так кто тебе этот Пит? Старый друг, говоришь?
– Это Питер Бланкеншип. – Я покачал головой. Но имя было смутно знакомое. – Он занимается космологией.
Робот-официант принес наш чай со льдом и сообщил, что отдельный кабинет обойдется нам в десять долларов. Я заказал еще стакан виски.
– Так, значит, вы друзья…
– Нет, мы просто знакомые. И я бы хотела, чтобы никто не знал, что мы с ним встречались.
Мы взяли свои стаканы, прошли и сели в свободном кабинете. Амелия внимательно посмотрела мне в глаза.
– Давай я попробую…
– Я убил человека.
– Что?!
– Я убил мальчика, не военного. Застрелил его из своего солдатика.
– Но как такое могло случиться? Я думала, тебе обычно не приходится убивать даже вражеских солдат…
– Это была случайность.
– Ты, наверное, как-то на него наступил?
– Нет, это был лазер…
– Ты «случайно» застрелил его лазером?
– Нет, пулей. Я целился ему по коленям.
– Ты стрелял в невооруженного гражданского?
– Он был вооружен. Это у него был лазер! Там был настоящий дурдом, обезумевшая толпа. Нам приказали стрелять во всех, у кого есть оружие.
– Но он ведь не мог повредить тебе… Он мог попасть только в твою машину.
– Он стрелял без остановки, почти не целясь, – я говорил неправду. Вернее, полуправду. – Он мог перестрелять там кучу народа.
– А ты не мог стрельнуть по его оружию?
– Нет, у него был тяжелый «ниппонекс». На этих моделях пуленепробиваемый корпус с абларовым покрытием. Понимаешь, я целился ему по коленям, и вдруг его кто-то толкнул в спину. Он начал падать – и моя пуля попала ему в грудь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
