нужно каждую минуту преодолевать свое чертово стеснение. И странно же при этом говорить ребенку: «Ты знаешь, малыш, я что-то боюсь попросить тебе воды, так что давай как-нибудь обойдемся». Ладно, думаю, нужно немного потерпеть, сейчас Мишка подрастет и будет сам за меня все у всех спрашивать. Но не тут-то было – Мишка сам жутко стеснялся всех и вся. Радость нас с ним ждала в Гришином трехлетнем примерно возрасте – этому веселому человеку все было нипочем. В итоге я честно призналась, что стесняюсь, и мы с Мишкой начали отправлять Гришу со всеми поручениями. Очень удобно было.
Или вот стоматолог. С моим советским опытом детской стоматологии с мышьяком и цементом было бы странно вдруг в тридцать лет воспрянуть духом и бодро шагать на прием к врачу, бравируя своей смелостью перед детьми – вот, мол, смотрите, я ничего не боюсь, и вы не бойтесь. Как бы не так. Я по-прежнему боюсь. И своим примером я, наоборот, старалась показать весь ужас наплевательского отношения к здоровью – не делайте как я, и не будет так плохо, больно и страшно.
А как родители умудряются еще и всегда правыми быть, вы не знаете? Во мне, как я сейчас уже понимаю, в детстве вовсю развивали критическое мышление. Меня жутко бесило, например, когда я подходила к папе, чтобы спросить значение слова на английском языке, а он меня каждый раз отправлял в словарь. Я злилась неимоверно: ну он же знал значение слова, почему не мог мне просто его сказать, зачем было тратить мое время на поиск слова в словаре? Ответ прост: нужно было научиться искать информацию, а еще нужно было осознать, что человеку свойственно ошибаться. Папа или мама могут ошибаться, они люди, а не боги. Поэтому в ответ на детские вопросы я всегда говорила, что нужно проверять информацию, что я могу не быть на стопроцентно права. Это же еще не только про честность общения с детьми, но еще и про безопасность и удобство: всегда проще порадоваться, что ты оказался прав, чем оправдываться за свою излишнюю самоуверенность, когда окажется, что ты на самом деле не так уж разбираешься в вопросе.
Жизнь и так не очень простая штука, а если еще приходится соответствовать каким-то навязанным геройским шаблонам, то вообще невмоготу. Трудно быть всегда правым, трудно соответствовать придуманному образу – какая-то ловушка получается. И в конце всегда ждет разочарование – у родителя из-за того, что не удержал планку, а у ребенка – что родитель все же не супергерой.
Так, может, и не надо гнаться? Может, лучше, если ребенок будет видеть, как родители борются с комплексами или страхами, может, этот опыт поможет ему в будущем? Я всегда повторяю одну фразу детям: «У меня есть достоинства и недостатки, берите от меня только хорошее и будьте лучше меня». И какое же счастье видеть, что во многом эти двое уже умнее и круче их матери. Значит, у меня получилось.
«Как насчет помыть посуду?»
Как я так и не научилась не взваливать на себя слишком много
Знаете, как бывает: вот пашешь-пашешь – не важно, умственный труд или физический – и в какой-то момент ты уже обалдеваешь от нагрузки, страдаешь, но упорно продолжаешь пахать с одной лишь мыслью в голове: «Вот сейчас они увидят, наконец, как много и трудно я пашу, и предложат мне помощь».
Я по такой логике жила – да и сейчас иногда продолжаю – всю жизнь. Работаю и выматываюсь с одной лишь целью – сделать так, чтобы окружающим стало понятно, что мне нужна помощь. А если помощи так и нет, значит, я недостаточно явно это показываю – стало быть, нужно еще взвалить на себя что-нибудь.
Разумеется, я продолжала так поступать, и когда родились дети: усиленно демонстрировала мужу, что делаю все буквально на излете сил. Почему-то попросить помощи по-человечески для меня был не вариант. Мне казалось, что муж и так должен видеть, КАК мне тяжело и плохо, не нужно это артикулировать. В итоге он и правда научился просто по моему состоянию понимать, когда нужно включаться. Но требовать такого же поведения от детей было, конечно, неразумно с моей стороны.
И все же я зачем-то решила их воспитывать в той же парадигме: мол, посмотрят, как маме тяжело, и немедленно помогут, поддержат и освободят от забот. К привычной моей логике еще добавилось странное чувство вины за попытку переложить на детей бытовые дела. Казалось бы: что плохого, если раздать детям обязанности по дому? За одним закрепить мытье посуды, за другим развешивание белья после стирки или еще чего. А я что сделала? Поручила Мишке снимать ежемесячно показания счетчика, а Грише – следить за наличием продуктов в холодильнике.
Все остальное – готовить, пылесосить, хоть иногда, но вытирать пыль, гулять с собакой, мыть полы – все это я оставила себе. Мотивация была странная: у детей школа, они устают, потом уроки дома, зачем я буду их еще нагружать. Как мы видим в главе «Про школу», можно было и нагрузить. А главное, для всего у меня было оправдание: готовить они все равно не могут, пропылесосят плохо, собаку на улице не удержат – так зачем поручать?
Так продолжалось, пока я чуть не довела себя до нервного срыва: работа, готовка, магазины, собака и итальянский по вечерам с домашкой по ночам начали выбивать меня из колеи. Все это, по понятным причинам, детей не трогало – они не обязаны были догадываться, что мне тяжело. Странно, что мой эгоизм в области игр с детьми, времяпрепровождения с ними тут не сработал: мне было легче все это тащить на себе и тихонько рыдать, чем разделить с ними обязанности.
Возможно, периодически накатывали и детские воспоминания: родители с какого-то возраста переложили на нас с братом мытье посуды. На холодильнике висел график с крестиками, и мы постоянно ругались на эту тему: почему мне выпало мыть посуду в воскресенье, когда у нас и закуска, и суп, и второе и тонна
