— Но каким образом проклятье может принести пользу?
— Тот, кто тебя проклял, становится уязвим для тебя. Проникни в проклинающего и отними его силу. Естественно, это возможно только в том случае, если твой тэнгам больше и ты намерена использовать его для этой цели. Кроме того, само проклятье может защитить тебя. Если тебя прокляли, сказав «Ты сгоришь», спокойно бросайся в море или бурную реку — ты не утонешь. В действии любого проклятья можно найти зерна тэнгама, которые движут им; обычный человек, подвергнутый их действию, погибнет или лишится удачи; колдун же способен отыскать эти зерна и использовать их по своему усмотрению. Даже если проклятие приводит тебя к смерти, сумей перестать быть тем, что ты есть. Тогда проклятье исчерпает свою инерцию, а ты, вновь вернувшись в человеческое состояние, возможно, откроешь в себе новую грань Дара. Это — как поединок. Если тебя бьют ножом и ты не успеваешь увернуться, тебя могут убить, но если ты уклоняешься, захватываешь руку и ломаешь противнику кисть, ты ничего не теряешь, а, напротив, приобретаешь — тот самый нож…
Эльга поежилась и сказала:
— Вы, кажется, хорошо знаете, о чем говорите…
Уилар кивнул.
— На востоке живут люди, сделавшие искусство проклятий своей профессией. — Он помолчал. — Их очень немного. Как-то раз я встречался с одним из них… Не с мастером, всего лишь с учеником… Если бы он стал моим врагом, не знаю, кого я опасался бы больше — его или Климединга.
— Почему? — удивилась Эльга, вспомнив страшную силу, едва не уничтожившую их в Азагалхаде.
— Насколько я понимаю, — негромко сказал Уилар, они научились управлять временем. Каким образом — я не знаю.
* * *
Последующие дни были заполнены монотонной тряской на лошадях, холодным ветром и мокрым снегом, походной едой, к которой Эльга уже начала привыкать, и короткими периодами блаженного тепла и сытости, если им случалось останавливаться в трактире. Она слишком уставала за день, чтобы вечерами думать о чем-либо или расспрашивать Уилара о волшебстве. Но однажды он сам заговорил с ней.
— Ты впадаешь в апатию, — сказал он, остановив лошадь на вершине холма.
Что такое «апатия», Эльга не знала, но общий смысл был ясен. Возразить было нечего — да и можно ли было ожидать чего-либо иного после долгой скачки по промерзшей земле, мимо черных голых деревьев? Они двигались на север, навстречу наступающей зиме, оставляя по правую руку предгорья, за которыми начинался Партграут, Нижний Хребет.
С некоторым трудом — ныли все мышцы — Эльга пожала плечами.
— Это дорога…
— Нет. — Уилар покачал головой. — Дело в желании.
— Что?.
— Ты желаешь жить в мире, где ничто от тебя не зависит. К этому направлена твоя воля. И миру не остается ничего другого, как следовать твоим желаниям.
— Вы хотите сказать, что я устаю потому, что сама хочу этого?
Колдун кивнул. Эльга недоверчиво покачала головой. Она хотела добавить «Это полная чушь», но вовремя прикусила язычок. Нельзя забывать, с кем она разговаривает. Если у Уилара плохое настроение, эта короткая фраза вполне может стать ее некрологом.
— Мир — нечто большее, чем тебе кажется, — сказал чернокнижник. — И сама ты — нечто большее, чем то, что ты есть. Твое желание, как и желание любого другого человека — желание не как эмоция, а как акт воли, пусть даже и неосознанный — способен изменить этот мир так же легко, как горшечник меняет форму куска глины.
— Значит, этот мир — всего лишь фантазия? Сбудется все, что я пожелаю?
— Нет, не фантазия. Кусок глины реален, от горшечника зависит лишь, какую форму он ему придаст.
Эльге неожиданно пришла в голову мысль, которую она поспешила высказать:
— Но ведь недостаточно только желать вылепить кувшин! Нужны еще руки, которые проделают эту работу…
— Тэнгам — твои руки.
— Но ведь тэнгам есть не у всех! А вы говорите — желание любого…
— Поправлюсь. Свободный тэнгам, не задействованный на то, чтобы делать стены этого мира как можно тверже и выше. У некоторых людей — таких, например, как ты, изначально есть немного свободного тэнгама. О таких людях говорят, что у них есть Дар. И учить колдовству их обычно куда легче, чем остальных. Но возможность накопить свободный тэнгам потенциально есть у всех. Однако даже если Одаренные зачастую зарывают свой талант в землю, то среди прочих сумевших развить Дар и вовсе считанные единицы.
Порыв ветра едва не сорвал с головы Эльги капюшон плаща. Ее лошадь заржала, замотала головой и шагнула назад. Придерживая капюшон одной рукой, перекрывая вой ветра, Эльга прокричала:
— А если я захочу, чтобы сейчас наступило лето?! Мое желание сбудется?.
Уилар пожал плечами и предложил:
— Попробуй.
Они снова тронулись в путь. Эльга думала о тепле, о солнце, о жарком летнем воздухе, о душистом яблоневом саду матушки Марго… Уилар и прежде говорил о том, что воля человека способна изменить мир, но сегодня что-то сдвинулось в ней, слова чародея обрели какой-то новый смысл. И хотя Уилар был злым, бездушным человеком, на этот раз он рассказал ей что-то очень важное. Свою связь с мирозданием она ощутила вдруг очень ясно. Она была частью этого мира, но и мир был частью ее, и управлять происходящим и в нем процессами было не более сложно, чем управлять собственным телом. Эльга вдруг поняла, что она — как ребенок, пытающийся научиться ходить. Глаза слезились от ветра, но она больше не пыталась укрыться за тканью плаща. Она вырвалась вперед; кобыла, к которой перешло возбужденное настроение хозяйки, пошла бодрой игривой рысью… Эльге казалось, что от всего в мире к ней течет сила, прогоняя усталость и вязкое отупение последних дней. «Он дал нам этот мир как дар, — подумала она о Боге, — и если управлять миром — грех, то не меньший грех — управлять собственным телом». В этом странном состоянии сознания она почти утратила чувство времени, мили и минуты пролетали незаметно, принося вместо скуки — радость, вместо усталости — силу. Она очнулась оттого, что изменилось освещение. Переходя в обычный, «бытовой» ритм жизни, она с удивлением поняла, что с момента разговора на холме прошло уже несколько часов и близится вечер. Ветер давно стих; всюду была разлита какая-то необыкновенная тишина. Мглистые облака, закрывавшие в последние дни весь небосклон, поредели; золотое солнце, склонявшееся к горизонту, целовало своими лучами юную всадницу. Этот свет сиял ясно и ровно и не слепил Эльге глаза. Она вдруг поняла, что бездумно улыбается чему-то одновременно далекому и близкому, исполненному тепла и любви… Это ощущение осталось даже после того, как всадник в черном плаще, словно живое воплощение тьмы, поравнялся с ней. Некоторое время они ехали вровень, ни о чем не говоря. Слова были больше не нужны. «У нас нет почти ничего общего, — подумала Эльга. — Но нас что-то связывает… Я только не понимаю — что?..»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
