7. Последнее препятствие
Более трех лет Шевченко провел в «учениках» у маляра Ширяева.
Это были тягостные годы. О каком-нибудь серьезном учении не могло быть и речи. Шевченко попросту попал к предприимчивому мастеру, который за кусок хлеба заставлял учеников работать на себя.
Но Шевченко не падал духом. С удивительным упорством и настойчивостью он продолжал заниматься своим рисованием.
Однажды, поздно вечером возвращаясь с работы, двадцатидвухлетний Шевченко зашел, по обыкновению, в Летний сад.
Шевченко был босой, без шапки, в коричневом халате. В руках у него были малярная кисть и ведро от краски.
Шевченко прошел по аллеям сада, разглядывая мраморные статуи.
Перед одной из статуй Шевченко задержался. Он сел на свое перевернутое ведро и стал срисовывать в свою тетрадь контуры мраморной богини.
Был поздний майский вечер. Белая петербургская ночь не мешала работать.
Один из прохожих остановился позади Шевченко и с любопытством стал смотреть на его работу.
Рисунок выходил отлично. Это было удивительно — смотреть на оборванного паренька, который так искусно и так уверенно рисовал.
Прохожий разговорился с Шевченко. Он оказался земляком Тараса. Это был молодой художник Сошенко. Он недавно приехал в Петербург для занятий в Академии художеств.
Сошенко с любопытством стал расспрашивать Тараса об его жизни. Он похвалил его рисунки. И сказал, что ему надо учиться и что, сколько он понимает, из него выйдет большой толк.
Сошенко дал Тарасу свой адрес и просил его зайти в воскресенье.
Шевченко был взволнован встречей. Он бормотал слова благодарности. Он так мало видел внимания к себе. Он не привык к участию или даже к какому-нибудь человеческому отношению.
И теперь он с чувством признательности смотрел на незнакомого художника, который обещал сделать для него все, что будет возможно.
В воскресенье Шевченко пришел к художнику на Четвертую линию Васильевского острова.
Тарас принес с собой связку своих рисунков.
Художник Сошенко стал внимательно рассматривать рисунки, хваля их и удивляясь необыкновенному мастерству маляра.
Сошенко не мог оказать Тарасу немедленную помощь. Он и сам ничего не имел. Он без копейки денег приехал в Петербург и только что устроился. Но ему чрезвычайно хотелось сделать для Тараса что-нибудь полезное.
Он решил показать рисунки в Академии и познакомить Тараса с теми людьми, которые могли бы оказать влияние на судьбу бедного маляра.
Через некоторое время Сошенко познакомил Тараса с известным писателем Гребенкой.
Гребенка с большим вниманием и добротой отнесся к своему земляку. Он помог ему приодеться и познакомил его с видными людьми. В частности, он познакомил его с секретарем Академии В. И. Григоровичем.
Этот секретарь был весьма влиятельный господин, преподававший в Академии «теорию изящного». Он был в приятельских отношениях с художником К. Брюлловым, слава которого в то время была велика и даже ослепительна. Об его картинах писались статьи. Общественное мнение и критика превозносили его до небес. Его последняя картина «Гибель Помпеи» прошумела на выставках Европы.
Брюллов с участием отнесся к Шевченко. Он похвалил его рисунки и познакомил его с придворным живописцем Венециановым.
И Венецианов, в свою очередь, рассказал поэту Жуковскому о несчастной судьбе талантливого маляра.
И вот бедным, доселе неведомым маляром заинтересовались столь влиятельные люди, что, казалось, перемена судьбы для Шевченко уже близка.
Брюллов хотел было зачислить Шевченко в ученики Академии, но, узнав, что он крепостной, пришел в уныние. По закону крепостной не мог состоять в учениках Академии даже при согласии помещика.
Надо было выкупить Тараса, либо уговорить помещика дать ему вольную. Но для этого необходимо было время и деньги. Дело явно затягивалось.
Художник Сошенко сходил к Ширяеву и упросил последнего дать Тарасу временный отпуск для того, чтобы тот мог посещать занятия в зале Общества поощрения художеств.
Ширяев неожиданно согласился, хотя сказал, что это блажь и напрасная затея.
Шевченко стал ходить на временные занятия по живописи.
Между тем Жуковский, близкий ко двору, в разговоре с государыней обрисовал ужасное положение талантливого юноши, который закрепощен и в силу этого не может стать художником.
Но что могла сделать супруга императора? Помещик — полновластный хозяин своих крепостных. Было бы неприлично вмешиваться государыне в то, что освящено царем и законом.
Оставались два пути: купить Тараса у помещика или склонить помещика к филантропическому шагу — дать Тарасу освобождение.
Жуковский просил Брюллова заняться этим делом.
И вот Брюллов отправился к полковнику Энгельгардту для переговоров.
Неизвестно, каков был разговор помещика с Брюлловым. Известно только то, что Брюллов вернулся от Энгельгардта взбешенный до последней степени.
«Это самая большая свинья из всех свиней, каких только мне приходилось видеть», — сказал Брюллов в ответ на расспросы о результатах переговоров.
Шевченко, узнав о неудаче, пришел в такое отчаяние, что хотел покончить с собой.
Брюллов утешал его. Жуковский, узнав об отчаянии молодого человека, написал ему успокоительную записку.
Решено было снова обратиться к Энгельгардту с просьбой назначить цену на крепостную душу Тараса.
Сошенко вызвался было пойти к помещику для переговоров. Но появление бедного художника у блестящего офицера могло бы сорвать дело. И по этой причине для переговоров попросили пойти придворного живописца Венецианова. Быть может, он, близкий ко двору человек, имеющий генеральский чин, сумеет задеть чувствительные струны сердца помещика, и тот пойдет на филантропию или же назначит «божескую» цену за крепостную душу.
Полковник Энгельгардт был раздражен назойливостью художников.
Он целый час выдержал придворного живописца в своей передней. И когда принял его — разразился упреками. Он сказал:
«Что вы, собственно говоря, хотите от меня вместе с вашим Брюлловым? О какой филантропии вы изволите говорить? В этого крепостного я вложил изрядные деньги, для того чтобы он был тем, каким вы его видите. Я решительно прошу вас не говорить мне о какой-либо благотворительности или филантропии. В наш коммерческий век это, сударь, просто смешно слышать. Моя крайняя и решительная цена за крепостного Тараса — две с половиной тысячи рублей ассигнациями. Если вам будет угодно теперь об этом предмете говорить — давайте будем говорить».
Сконфуженный и растерянный придворный живописец вернулся от помещика.
Жуковскому пришла мысль собрать деньги для того, чтобы выкупить Шевченко. Это он берется сделать в кругу придворных людей.
Но Брюллов сказал, что будет, пожалуй, лучше, если он напишет, скажем, портрет Жуковского, и этот портрет они за две с половиною тысячи разыграют в лотерею.
Так и было сделано.
Брюллов написал портрет Жуковского. И вскоре деньги были собраны.
Придворный живописец Венецианов снова отправился к Энгельгардту.
Помещик, несколько поломавшись и поговорив о том, что Шевченко стоит значительно дороже, чем он за него спросил, дал отпускную.
Это был знаменательный день для Шевченко — 22 апреля 1838 года.
8. Новая жизнь
Тарас Григорьевич Шевченко не сразу узнал об этом своем счастье.
Он был болен. Он лежал в больнице с брюшным тифом.
Он поправлялся, но медленно. Художник Сошенко зашел его проведать, но не сообщил ему об этом радостном событии, потому что врач не посоветовал волновать больного.
Хозяин же Тараса, «разных малярных дел» мастер Ширяев, узнав от Энгельгардта об освобождении своего ученика, пришел к нему в больницу и рассказал все, что он знал.
Радость Шевченко была необычайна.
Он вышел из больницы иным человеком. Рабство кончилось. Кончилась та унизительная жизнь, которая так удручала художника. Он был теперь свободен. Радость его была так велика, что он всех целовал и при этом плакал, говоря, что только теперь он понял, что такое крепостное право, что такое быть крепостным.
Шевченко то и дело вынимал из кармана свою отпускную и целовал ее, заливаясь слезами.
Тарас Григорьевич поселился на квартире у художника Сошенко. Теперь его приняли в ученики Академии. И он стал посещать классы, стал систематически обучаться живописи.
Он лихорадочно принялся за свое самообразование. К. Брюллов разрешил ему пользоваться его библиотекой. И молодой Шевченко многие вечера провел за книгами.
Он в короткое время прочитал всех классиков. Он стал разбираться в политике. С ужасом и с содроганием он понял, что такое социальное неравенство, которое было в России в такой неумеренной степени. Он понял, что нужна борьба, нужен переворот, который уничтожил бы царский строй в России. Еще мальчишкой в Вильно и в Варшаве он прислушивался к разговорам об этом. Теперь ему все стало ясным окончательно.
