Широко известна красота наших девушек, да и население вообще хорошо относилось к солдатам. Фактически среди большинства девушек военная служба считалась важным атрибутом мужественности человека. Однако ситуация в Остероде была непростой — не легко было девушкам столь небольшого города хранить свою честь, когда вокруг них была тысяча преимущественно неженатых молодых людей. Это было особенно тяжело для милых девушек, которым приходилось выбирать из многих молодых людей, которые при этом были не слишком серьезны в своих намерениях. Выбор правильного партнера потребовал глубокого знания психологии молодых пехотинцев. Однако казалось, что это знание передавалось девушкам каждого старого гарнизонного города с молоком их матерей, так как многим поколениям их предков по женской линии приходилось сталкиваться с такими же трудностями. Также большинство девушек знало, что большинство парней, вернувшись в казармы, вряд ли будет держать свои рты закрытыми и что они объявят о своих успехах своим товарищам по казарме на следующее же утро. Таким образом, большинству молодых пехотинцев не приходилось и мечтать об удовлетворении их цветущих страстей с хорошей девушкой из Остероде.
Это не значило, что у граждан или девушек Остероде было что-то против серьезных долгосрочных отношений с кадровыми солдатами… и все мы были кадровыми солдатами в Рейхсвере! Действительно, как раз противоположное было верно. Так как большинство солдат, отслуживших двенадцать лет, затем хорошо устраивались на гражданской службе, замужество за кем-то из нас приветствовалось семьями нашего гарнизонного городка.
Как и многие города Восточной Пруссии, Остероде лежал на берегу большого озера. В нижнем квартале города была длинная набережная, которую по праздникам украшали гирляндой фонарей длиной в километр. Был также причал для маленьких прогулочных судов. Многие из озер Восточной Пруссии были соединены каналами, так что можно было легко путешествовать по воде на большие расстояния. В начале 30-х наш батальон основал водноспортивный клуб, в котором можно было взять напрокат каноэ или весельную лодку. В летние месяцы в неслужебные часы эти лодки практически постоянно были заняты, в основном чтобы катать наших девушек по тихим притокам или на маленькие островки.
Однако в конце лета 1939 года эти идиллии быстро становились предметом далекого прошлого. Шли последние дни августа 1939 года. Я когда-то читал, что летние дни до начала Первой мировой войны были особенно прекрасны, как будто природа показывала все свое величие и блеск перед надвигающейся смертью. Теперь, двадцать пять лет спустя, пожалуй, можно было написать то же самое. Каждый день того лета был краше предыдущего.
Вечером 25 августа наш командир роты полагал, что час «X» вот-вот наступит[1]. Значительно позже мы узнали, почему операция была отложена и части уже на пути к позициям были отозваны. До последней минуты происходили лихорадочные дипломатические маневры. Однако 31 августа фон Риббентроп объявил, что у него больше не было полномочий вести переговоры. Кости были брошены!
Начал исполняться план «Вайс». Приказ, пришедший из верховного командования еще вечером, был краток: «Задачи и цели остаются прежними. День „X“ — 1 сентября 1939 года. Час „X“ — 04:45». Открыв окно в своих казармах в пять утра, я услышал бесконечный грохот грома с юга. Артиллерия на польской границе открыла огонь.
Я был ошеломлен. Мои детские воспоминания о Первой мировой до сих пор были очень яркими. Я поспешил на плац, чтобы найти кого-то, с кем можно было поговорить. Там был прежний командующий нашей 11-й роты, майор фон Т., теперь офицер Генерального штаба и Iа нашей части[2], окруженный солдатами и осажденный вопросами. «Да, — сказал он, пожав плечами, — на сей раз это настоящая стрельба!»
До долгожданного окончания моей двенадцатилетней службы оставалось ровно 9 месяцев. Абсолютно точно ни мирные немцы, ни мы — солдаты — не знали, ни сколько продлится эта война, ни как она закончится почти шесть лет спустя. 1 сентября 1939 года началась эпоха, которая изменит лицо Европы и нашу судьбу. Вторая мировая война началась.
Батальон полевого резерва был поднят в 8 утра, потому как польские войска предположительно готовились пересечь реку Вислу около парома в Курцебраке и к югу от него. Мариенвердер располагался примерно в четырех километрах от Вистулы, которая в этом месте шириной почти в полкилометра. По-видимому, берег реки напротив польского коридора тогда слабо охранялся пограничными патрулями, и по той или иной причине патрульные запаниковали, что часто случается в начале войны.
Однако первым делом мы выдвинулись на позиции на плато к западу от Мариенвердера и начали окапываться. Мы зря копали окопы, нам даже пришлось их засыпать тем же днем. Ложная тревога! Через несколько часов после начала наступления у поляков было достаточно других проблем, чтобы переправляться через Вистулу в нашем направлении!
С ранних часов, не переставая, эскадрильи немецких бомбардировщиков летали к польской границе на юге и назад. К тому времени польский маршал Эдвард Рыдз-Смиглы, по-видимому, понял, что его марш на Берлин не состоится. К тому времени большая часть польских Военно-воздушных сил была уже уничтожена на земле[3].
4 сентября наша дивизия уже вошла в предместья крепости Грауденц, которая была захвачена 5 сентября. После этого нас перебросили на юго-восток области и оттуда снова против Польши. Батальон полевого резерва следовал за дивизией через реку Нарев между Ломшей и Остроленкой и за несколько дней достиг цели — Белостока. За всю польскую кампанию я был только в одном бою. Мы стояли на привале к югу от Наревы, когда внезапно сообщили, что рассеянные, но сильные польские части приближались к северу от наступающей дивизии.
Так называемый «боеспособный» патруль на велосипедах под моей командой послали в направлении возможного пути продвижения противника. Мы проехали несколько километров, ничего не заметив, пока мое внимание не привлек большой луг с множеством стогов. Я приказал своим пехотинцам проверить стога, и они начали энергично протыкать солому штыками. Как вскоре стало очевидно, не зря. После нескольких громких криков многие стога сена внезапно ожили. Из практически каждого стога вывалились побитые в сражениях польские солдаты, некоторые все еще с оружием, но сдавшиеся без сопротивления. Они были рассеяны на укреплениях Наревы. Позже, во время допроса, они говорили, что атаки «Штук» на их бункеры больше всего подорвали их волю к борьбе.
В нашем наступлении к Белостоку мы прошли место с множеством могил немецких солдат. Они все были из одной роты разведывательного батальона, которая, возможно, попала здесь в засаду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
