Когда я спросил старого индейца… почему он не рассказал белому человеку, как [предотвратить цингу], он ответил, что белый человек знает слишком много, чтобы спрашивать что-нибудь у индейца. Потом я спросил его, рассказал бы он об этом мне. Он ответил, что расскажет, если разрешит вождь. Через час он вернулся и сказал, что вождь разрешил рассказать об этом мне, потому что я – друг индейцев и предупредил индейцев, чтобы они не ели то, что продается в лавке у белых людей…
Потом он рассказал, что, убив лося, индеец снимает с него шкуру и в районе спины, там, где почки, находит два маленьких жировых шарика [надпочечники]. Эти шарики индеец разрезают на столько частей, сколько у него в семье взрослых и детей, и дает каждому съесть по кусочку10.
Когда я впервые прочитала этот абзац в пыльной библиотечной книге «Питание и физическая дегенерация», изданной еще в 1940-х годах, мне сразу стало ясно, насколько же продвинутыми были когда-то накопленные традиционные знания – они были намного обширнее тех, что я получала на лекциях по диетологии. В моих учебниках говорилось, что витамин С можно получить только из фруктов и овощей. Также в цитате вождь подчеркивает, что благодарен рассказчику за совет избегать еды, продаваемой на торговых постах («в лавке у белых людей»); это показывает, что в аборигенных культурах советы, связанные с едой и питанием, очень важны и даже считаются ценностью, которая учитывается в формальных переговорах. Сейчас в английском языке слово share («делиться») используется очень широко, например, «Let me share a story with you» («Давай я поделюсь с тобой историей»). Но в этом случае рассказчик действительно поделился информацией в самом правильном смысле слова – в том же, в каком предлагается в дар новое оружие или устройство для добывания огня: просто так такие вещи не отдают. Более того, автор книги отмечал, что именно по этой причине информацию, связанную с питанием, добыть оказалось очень сложно. Старая африканская пословица гласит: «Когда умирает старейшина, сгорает целая библиотека». Так что, к сожалению, этот человеческий инстинкт – вполне понятное нежелание делиться всем подряд с чужаками – привел к тому, что многие накопленные знания просто погибли.
Сейчас нас учат относиться к пище как к обогащенному топливу, источнику калорий и витаминов, помогающих предотвращать заболевания. Напротив, древние народы считали, что еда священна, а прием пищи – сакральное действо. Их песни и молитвы отражали веру в то, что, принимая пищу, каждый из нас вступает в контакт с великой взаимосвязанной сетью жизни. Эпигенетика доказывает, что эта интуитивная идея, по сути, верна. Наши гены принимают повседневные решения, основываясь на химической информации, получаемой из принимаемой пищи – информации, закодированной в пище и получаемой из ее первоисточника – экосистемы, находящейся на суше или море. В этом смысле пища – это скорее не топливо, а язык, передающий информацию из внешнего мира. Эта информация программирует ваши гены – к лучшему или к худшему. Сегодняшние победители генетической лотереи – это люди, унаследовавшие хорошо запрограммированные, здоровые гены благодаря тому, что их предки умели правильно подключаться к этому потоку химической информации. Если вы хотите помочь вашим генам стать здоровыми, то должны тоже подключиться к этому потоку – и моя книга вам в этом поможет.
Я уже пятнадцать лет изучаю, как пища программирует гены и как это программирование влияет на физиологию. Я узнала, что наше здоровье подчиняется определенному порядку. Заболевания не случайны. Мы заболеваем, потому что гены получают не то, чего ожидают, слишком много раз подряд. Но, что важнее всего, я узнала, что еда может укротить вышедшие из-под контроля гены намного лучше, чем биотехнология. Просто восполняя запасы в организме питательных элементов, которые способствуют оптимальной экспрессии генов, можно избавиться и от «неисправной» работы генов, и, вместе с этим, – практически от всех известных заболеваний. Неважно, с какими генами вы родились: я знаю, что правильное питание может помочь их перепрограммировать, дать вам иммунитет от рака, преждевременного старения и деменции, помочь вам контролировать обмен веществ, настроение, вес – и многое, многое другое. А если вы начнете планировать достаточно рано, и ваш генетический импульс достаточно силен, то вы сможете дать детям шанс дотянуться до звезд.
Кто я?
Во многом именно мои нездоровые гены вдохновили меня сначала пойти в медицинское училище, а потом – написать эту книгу. У меня с самого начала спортивной карьеры дела не задались. В сборной школы по легкой атлетике я страдала от воспаления ахиллова сухожилия, потом – от бурсита этого сухожилия, потом – от синдрома подвздошно-большеберцового тракта"; я тогда практически постоянно [2] то засовывала корректирующие вставки в кроссовки, то добавляла новые терапевтические упражнения в тренировочную программу В колледже у меня начались новые проблемы с мягкими тканями, в том числе такой тяжелый случай «расколотой голени», что из-за нее я едва не лишилась своей спортивной стипендии.
Когда голень стала болеть настолько сильно, что я начала пропускать тренировки, я в очередной раз отправилась к врачу нашей команды. Доктор Скотти, коренастый, усатый, с густыми черными волосами и высоким голосом, сказал, что на этот раз ничем не может мне помочь. Нужно просто меньше тренироваться и ждать, пока все пройдет. Но я была уверена, что должна сделать что-то еще. Может быть, я как-то неправильно питаюсь? Воспользовавшись познаниями из начального курса биологии, я предположила, что, может быть, из моей соединительной ткани получаются не очень хорошие сухожилия. Как и многие мои сегодняшние пациенты, я просила доктора Скотти добраться до глубинных причин моей проблемы. У меня даже созрел план: просто сделать биопсию моих сухожилий и сравнить материал со здоровым сухожилием. Мои идеи закончились ничем, как, думаю, и многие другие подобные. Доктор Скотти нахмурил свои кустистые брови и сказал, что не слышал ничего о таких анализах. Я читала статьи в Newsweek и Time о мощных диагностических инструментах, появившихся благодаря молекулярной биологии. По своей наивности я не могла поверить, что доктор Скотти не знает, как воспользоваться всеми этими научными достижениями, чтобы помочь мне. Я так изумилась его нежеланием даже рассмотреть курс действий, который казался очевидным, и так влюбилась в идею докопаться до молекулярных корней физиологических проблем – ив перспективы бурно растущей биотехнологической отрасли, – что отказалась от планов стать инженером-химиком и записалась на все доступные курсы изучения генетики. Я окончила Корнелльский университет, где узнала о регуляции генов и эпигенетике от ученых, получивших Нобелевскую премию, а потом поступила в Медицинскую школу Роберта Вуда Джонсона в Нью-Джерси, надеясь применить мои знания фундаментальных основ генетики по назначению.
А потом я узнала, почему доктор Скотти так удивился моим вопросам. В медицинских училищах врачей не учат докапываться до самого корня проблемы. Там врачей учат лечить проблемы. Это практическая наука с практическими целями. В этом главнейшее отличие медицины от других естественных наук. Возьмите, например, физику, которая накопила огромный свод глубочайших знаний, потому что постоянно старалась докопаться до самого корня. Физики уже копнули так глубоко, что пытаются ответить на один из самых фундаментальных вопросов: как появилась вселенная? Но медицина отличается от других наук, потому что даже в большей степени, чем наука, это бизнес. Вот почему, когда у людей, принимавших таблетку от сердца «Лонитен», стали обильно расти волосы на руках, ученые-исследователи даже не спросили, почему это происходит. Они просто начали искать новых клиентов. Так что «Лонитен», таблетка от сердца, превратилась в «Рогаин», спрей для лысеющих мужчин. Медицина полна подобных примеров; один из самых коммерчески успешных – открытие силдафенила, лекарства, которым первоначально лечили гипертонию, но потом у него обнаружился очень удачный побочный эффект – продление эрекции, – и его стали продавать под названием «Виагра». Поскольку медицина – это бизнес, медицинские исследования должны приводить к появлению продукта, который можно будет продать. И именно поэтому мы до сих пор не знаем, что именно вызывает даже такие распространенные проблемы, как «расколотая голень».
Я пошла в медицинское училище не для того, чтобы стать бизнесвумен. Мои мечты выросли из семени, зароненного в мою душу в пятилетием возрасте из-за случая с птенцом малиновки. Однажды весенним утром я сидела на бордюре перед домом, и маленький пухлый птенчик слетел с кленового дерева и приземлился на дорогу прямо передо мной. Посмотрев на меня, он защебетал и захлопал крыльями, словно говоря: «Смотри, как я могу!»… а потом я увидела, как у него за спиной появилось колесо большой машины. В мгновение ока самое прелестное существо из всех, что мне доводилось видеть, превратилось в лепешку из перьев, безжизненное мертвое пятно на асфальте. Я была возмущена и охвачена чувством вины. Водитель этой машины даже не подозревал, какую травму нанес двум юны жизням. Тогда я впервые осознала, что смерть – это навсегда, и во мне пробудился защитный инстинкт, который с тех пор управлял всей моей карьерой: предотвращать боль и вред. Вот почему я захотела стать инженером-химиком (чтобы изобрести нетоксичные детские пеленки), вот почему пошла в медицинскую школу. Я сосредоточилась на профилактике, а это значило, что мне нужно понять, благодаря чему наш организм работает хорошо, а из-за чего – заболевает.
