Когда Приск вернулся в латинскую библиотеку, преторианец уже разговаривал со степенным немолодым греком, одетым неброско, но богато. Судя по всему, один из императорских вольноотпущенников. Смотритель библиотеки что-то записывал на восковые таблички.
– Мерзавец ранил еще одного библиотекаря, надо срочно отвезти его домой, – сказал Приск.
– И кто у нас такой невезучий? – фыркнул вольноотпущенник. – Наверняка Фламма.
– Точно…
– Подержи его в кровати подольше… – рассмеялся грек. – Мне иногда кажется, что этот парень притягивает беды. В прошлом месяце он едва не устроил пожар. А сегодня – убийство. Преторианец сказал, что тебя зовут Гай Осторий Приск.
– Именно так.
– Это же твоя статуя в портике?
– Точно.
– Рад, что ты проявил себя снова как герой и не дал уйти убийце.
Похоже, причина происшедшего смотрителя ни на палец не волновала. Типичный ритор. Они приучены видеть мельчайшие детали, но не замечают целого. А вот Приска происшедшее сильно встревожило.
Приск отослал Марка за лектикой, объяснив, что придется нести на носилках раненого, и нести быстро, а сам вернулся к Фламме.
– Давай я тебя осмотрю, – предложил бывший центурион. – Ты же помнишь – я знаю толк в ранах.
– Нет-нет… – взвыл Фламма и еще плотнее прижал скрученную тогу к животу. – Рана только на левой руке. Ее и перевяжи.
– Ты что, обделался? – насмешливо прищурился Приск.
– Умоляю тебя, молчи… – Фламма округлил глаза так, что сделался похож на филина.
Приск нахмурился. Потом внимательно оглядел дрожащего товарища. Пусть Фламма и не герой – но на берегах Данубия провел несколько лет, побывал и в кровавых сражениях, и в отдельных стычках. Так что в ратном деле не новичок. И так позорно трусить лишь потому, что кто-то кинулся на него с кинжалом, он бы не стал. Рана на руке – пустая царапина и к тому, что Фламма весь дрожит и исходит потом, вряд ли имеет отношение. Значит, случилось что-то совершенно необычайное. И очень страшное.
– Хорошо, – уступил Приск, оценив ситуацию. – Сделаю, как скажешь.
– Ты здесь один?
– Нет, я же сказал: пришел с Мевией и ее сыном Марком. Ты меня вообще-то слушал?
– Слушал, да… Постарайся по дороге их отослать… очень тебя прошу…
– Попробую, – согласился Приск. – Но Мевия, как все женщины, любопытна.
– Что может быть интересного в раненом библиотекаре… – простонал Фламма.
– Есть ткань поблизости?
– Вон там… в одной из ниш… немного льна – подклеивать драные пергаменты.
Приск отыскал в указанном месте обрезки полотна, а также – флягу с вином (весьма крепким, как выяснилось после пробы). Это было очень кстати – плеснуть на рану и дать пару глотков раненому.
– Ну вот, ты теперь как новенький… – усмехнулся Приск, разглядывая не слишком удачную повязку.
– Гай… – пробормотал Фламма шепотом, – ты меня прости, ладно?
– За что? – не понял Приск.
Но Фламма не ответил.
Однако, за что просил прощения библиотекарь, выяснилось очень быстро.
Глава II
ФЛАММА
Лето 866 года от основания Рима
Рим
Когда Приск подходил к своему дому, то всякий раз старался не смотреть на колонны у входа. Этот пристроенный вестибул (а вернее – настоящий портик) был творением рук самого ненавистного человека в мире. Авл Эмпроний, получивший имущество Присков в награду за подлый донос, начал обустраивать здесь свое гнездо на новый лад. Начал-то он начал, да не преуспел.
Где теперь Авл Эмпроний? В последний раз Приск сталкивался с ним на Данубийском лимесе, но и тогда этот мерзавец снова ускользнул.
Исчез, растворился. А колонны стоят.
И все же по какой-то причине новый хозяин не приказал снести это безобразие. Может быть, он просто любил этот дом, как любят живого человека, а пережитые напасти и горе не в силах поколебать это чувство. Здесь жил его отец, здесь в перистиле он учил Гая сражаться, здесь преторианцы убили отца по приказу императора Домициана. Ни за какие блага на свете Приск не расстался бы с родовым гнездом снова. На втором этаже он велел пристроить деревянный балкон, а Кориолла украсила его цветами в горшках. Такие балконы делались обычно в инсулах, а не в частных домах, но почему бы и нет, если здесь можно с удовольствием посидеть вечерком вместе с женушкой, наблюдая, как кипит столичная жизнь в узкой улочке у них под ногами.
Привратник дрых в тени портика у входа, устроившись на низенькой табуретке в обнимку со здоровенным псом по кличке Борисфен. Хозяина Борисфен учуял, приподнялся, вильнул хвостом. Пса этого Приск привез с Данубийского лимеса, с годами зверь сделался огромен, неповоротлив и напоминал закованного в броню катафрактария[21]. Привратник был стар и к тому же изуродован во время Первой Дакийской войны, но предан не хуже пса и еще довольно силен.
Приск велел остановить лектику у входа, расплатился с носильщиками и помог Фламме выбраться из носилок. За время пути раненому стало немного легче – во всяком случае, он успокоился и перестал трястись. Может быть, потому, что Мевия догадалась остановиться у ближайшего фонтана и дать раненому напиться. Сказать к слову, после того как Фронтин при императоре Нерве назначен был смотрителем водопровода в Риме, вода в столице сделалась намного вкуснее и чище. Приск и Мевия тоже напились. После чего Мевия без всяких намеков со стороны Приска объявила, что ей надо срочно домой – она и так уже слишком задержалась, – и ушла вместе с Марком, как бы демонстрируя, что убийство в библиотеке более ее не касается. Кто спорит, на первый взгляд во всей этой истории не было ничего интересного. Но Приск чуял – тут какая-то опасная тайна. Недаром Фламма трясется и молчит.
Вместе с привратником Приск ввел раненого в атрий. Фламма при каждом шаге стонал и закатывал глаза, но после трех или четырех шагов вдруг пробормотал:
– Ты так мне и не сказал, сколько стоят эти колонны.
Приск остановился.
– Может быть, ты сам пойдешь, а не будешь виснуть у меня на руках?
– Ну и пойду… – Фламма приосанился, но правой руки с живота не убрал. – А этот мрамор точно не по твоему кошельку.
– А плевать… – отозвался Приск.
Речь шла о новых колоннах каристийского мрамора в атрии, которые хозяин установил в прошлом году. Рисунок для мозаики на полу бывший центурион придумал самолично, хотя подобной деталью хвастаться и не стоило – не пристало римлянину такое занятие. Его сфера – война и политика, управление поместьем, на худой конец – если беден – земледелие, а для сословия всадников – торговля. А рисунки, фрески, мозаики – эти безделки хозяева мира всегда оставляли грекам. А римлянину оставалось просто гордиться красотой дома и богатством.
– Пойдем в таблиний [22]? – предложил хозяин Фламме.
– Лучше в библиотеку, – пробормотал раненый. – К тому же это бывший таблиний… Избираем компромисс…
Фламма обожал разные такие словечки, а еще обожал являться к Приску в гости без предупреждения. Впрочем, хозяин не протестовал. И пускай порой Фламма выглядел нелепо, родство их душ с каждым годом становилось очевиднее. Вечером за обедом друзья могли часами обсуждать «Метаморфозы» Овидия. А еще Фламма притаскивал эпиграммы – он их обожал – и зачитывал творения Ювенала самолично, пытаясь под шумок непременно прочитать и пару своих – но бывал тут же уличен и раскритикован за неудачный слог и натужные шутки.
Что касается библиотеки, то половина свитков в ней и так принадлежала Фламме – в съемной комнатушке книги попросту негде было хранить, а Фламма почти все деньги, что оставались после оплаты жилья и еды, тратил на свитки. Так что кресло, в которое его теперь усадили, было ему как родное – здесь он просиживал часами в дни праздников, когда большинство жителей столицы с утра до вечера торчали в амфитеатре Тита или в Большом цирке.
– Прим, пошли внучонка за лекарем, – велел хозяин привратнику.
Ни детей, ни внуков у Прима не имелось, но, как к родному, он привязался к мальчишке, которого Приск купил в Мезии, и теперь все в доме кликали мальца внучонком.
Библиотека в самом деле когда-то служила таблинием отцу Приска, потому что от настоящего таблиния в те дни пришлось отказаться. Теперь молодой хозяин, вернув себе дом, устроил здесь хранилище книг. Комната была просторная, с окном, выходившим в перистиль. От Эмпрония здесь остались кресла и большой стол, а еще за время недолгого своего владения доносчик успел застеклить окно, но летом раму всегда держали открытой.
– Закрой окно, – попросил Фламма. Голос его больше не дрожал, но говорил библиотекарь очень тихо.
И было что-то в его голосе такое, что-то настолько зловещее, что Приск тут же повиновался. Он закрыл окно и повернулся к старому товарищу. Тот наконец разжал правую руку, и складки сбившейся набок тоги медленно развернулись. Тогда библиотекарь извлек из-под шерстяной изжеванной и перепачканной в крови ткани кожаный футляр.
