А там, где Медовичка впадает в Шепотный залив, светит маяк Хайтауэр, или Высокая Башня. Он стоит на утесах Боевого острова, и его тень перерезает город, как меч. Уроженцы Староместа умеют узнавать по этой тени, который теперь час. Говорят даже, будто с вершины башни видно до самой Стены. Наверно, поэтому лорд Лейтон больше десяти лет не сходит оттуда и правит городом с заоблачной высоты.
Мимо протарахтела тележка мясника, где отчаянно визжали пятеро поросят. Пейт посторонился, и его чуть не окатила какая-то горожанка, выплеснувшая из окошка наверху свой ночной горшок. «Когда я стану мейстером в замке, у меня будет конь», — подумал Пейт, споткнулся и хлопнулся на мостовую. Кого он дурачит? Не носить ему цепь, не сидеть за высоким столом у лорда, не ездить на белом коне. Он проведет свою жизнь, слушая карканье воронов и отскребая дерьмо с подштанников архимейстера Валгрейва.
Пока он пытался отчистить от грязи себя самого, кто-то сказал ему:
— Доброе утро, Пейт.
Рядом стоял алхимик.
— Ты сказал, что на третий день будешь в «Пере и кружке», — заметил Пейт.
— Ты был с друзьями, и я не хотел вторгаться. — На алхимике был простой бурый дорожный плащ с капюшоном. Солнце вставало как раз у него за спиной, и лицо под капюшоном разглядеть было трудно. — Ты уже решил, кто ты?
Неужели непременно надо говорить это вслух?
— Наверно, я вор.
— Я так и думал.
Особенно скверно было лезть под кровать архимейстера Валгрейва, чтобы достать оттуда укладку. Сам сундучок крепкий и окован железом, но замок у него сломан. Мейстер Гормен подозревал, что взлом учинил Пейт, но это неправда. Валгрейв сам сломал замок, когда потерял ключ от него.
Внутри Пейт нашел мешочек с серебряными оленями, обвитый лентой локон желтых волос, миниатюру женщины, похожей на Валгрейва (вплоть до усов), и стальную рыцарскую перчатку. Валгрейв уверял, что она принадлежала принцу, хотя уже не помнил какому. Пейт потряс перчатку, и из нее выпал ключ.
«Если я подберу его, то я вор», — подумал он тогда. Ключ — старый, тяжелый, из черного чугуна — будто бы отпирает любую дверь в Цитадели. Только у архимейстеров есть такие. Другие носят ключи на себе или прячут их в тайниках, но если бы Валгрейв спрятал свой, его бы никто уже не нашел. Пейт взял с пола ключ и пошел было к двери, а потом вернулся и прихватил серебро. Вор есть вор, много он украл или мало. «Пейт, — позвал его один из белых воронов. — Пейт, Пейт, Пейт».
— Ты принес мне дракона? — спросил он алхимика.
— Если ты принес то, что нужно мне.
— Давай сюда. Я хочу посмотреть. — Недоставало еще, чтобы его надули.
— Только не на речной дороге. Пойдем.
И алхимик зашагал прочь, не дав Пейту времени подумать. Либо идти за ним, либо лишиться навсегда и дракона, и Рози. Пейт пошел. Ключ лежал у него в кармашке, пришитом изнутри к рукаву. У мейстеров таких карманов полно — он это знал с самого детства.
Ему приходилось поспешать, чтобы не отстать от широко шагающего алхимика. Они повернули за угол, прошли через старый Воровской рынок, по улице Старьевщиков. Когда алхимик свернул в еще более узкий переулок, Пейт сказал:
— Хватит. Здесь никого. Незачем идти дальше.
— Как хочешь.
— Давай моего дракона.
— Конечно. — Монета опять прошлась у него по костяшкам, как в прошлый раз. Дракон сверкал на утреннем солнце, бросая золотой отсвет на пальцы алхимика.
Пейт схватил его, теплого, и попробовал на зуб, как при нем делали другие. По-настоящему он не знал, зачем это нужно, но и дураком не хотел показаться.
— Ключ? — учтиво спросил алхимик.
Пейт почему-то заколебался.
— Тебе книга нужна? — В подземельях хранятся древние валирийские свитки — говорят, что нигде в мире таких больше нет.
— А вот это уж тебя не касается.
— Да, правда. — Дело сделано. Беги в «Перо и кружку», разбуди Рози поцелуем и скажи ей, что она твоя. Но Пейт все еще колебался. — Покажи мне свое лицо.
— Как скажешь. — И алхимик откинул капюшон.
Лицо как лицо, молодое, пухлощекое, с отросшей щетиной. На правой щеке небольшой шрам. Нос крючком, густые черные волосы завиваются за ушами. Незнакомое лицо.
— Я не знаю тебя, — сказал Пейт.
— Я тебя тоже.
— Кто ты?
— Да никто.
Пейт, не найдя слов, достал ключ и вложил в ладонь незнакомца. Голова кружилась, точно у пьяного. Рози, напомнил он себе, и сказал:
— В расчете.
Он дошел до середины переулка, когда камни у него под ногами зашевелились. Они просто скользкие, подумал он, но дело было не в этом. Сердце в груди стучало как молот.
— Что такое? — сказал он, и ноги отказали ему. — Ничего не понимаю.
— И не поймешь, — грустно произнес кто-то.
Булыжники ринулись ему навстречу. Пейт хотел позвать на помощь, но и голос ему отказал.
Напоследок он успел подумать о Рози.
Пророк
Пророк топил людей на Большом Вике, когда к нему приехали с вестью о смерти короля.
Утро было хмурое, холодное, со свинцовым небом и свинцовым морем. Первые трое бесстрашно отдали свои жизни Утонувшему Богу, но четвертый, веривший недостаточно сильно, начал барахтаться, когда ему недостало воздуха. Эйерон, стоя по пояс в воде, схватил голого парня за плечи и окунул с головой.
— Мужайся. Из моря мы вышли, в море вернемся. Открой рот и вкуси благословение бога. Наполни водой свои легкие, чтобы умереть и вновь возродиться. Не борись, это бесполезно.
Парень либо не слышал его под водой, либо совсем потерял веру. Он бился так, что Эйерону пришлось позвать на помощь. Еще четверо утопленников подошли и пособили ему удержать несчастного.
— Бог, утонувший за нас, — воззвал жрец глубоким, как море, голосом, — возроди раба твоего Эммонда из моря, как возродился ты сам. Благослови его солью, благослови его камнем, благослови его сталью.
Парень наконец перестал пускать пузыри, и сила покинула его тело. Эммонд всплыл лицом вниз, бледный, холодный и смирный.
Лишь тогда Мокроголовый заметил, что к утопленникам на усыпанном галькой берегу прибавилось трое всадников. Эйерон узнал старого Спарра, остролицего, с водянистыми глазами — его шамкающий голос был законом в этой части Большого Вика. Старика сопровождали его сын Стеффарион и еще один юноша в темно-красном, подбитом мехом плаще. Плащ заколот черной с золотом пряжкой в виде боевого рога Гудбразеров — стало быть, это один из сыновей Горольда. Жена родила ему трех парней поздно, после целой дюжины дочек, и говорят, что их одного от другого не отличить. Эйерону, впрочем, и дела особого не было до того, кто такой этот — Грейдон, Горменд или Грен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
