Он передал ужасную улику без всяких эмоций. Ему доводилось видеть мертвецов в различных состояниях: проститутку с улицы Чипсайд, сброшенную с перерезанным горлом вниз головой по ступеням набережной Темзы, глазницы и рот которой были заполнены кровью; похищенного ребенка, зеленого, как водяной, засунутого в ливнесток; белый, как бумага, остов пенсионера, которого убивали мышьяком десяток лет; скелет, растасканный коршунами, собаками и бессчетными насекомыми, отбеленный и поскрипывающий в лесу, с развевающимися, как флаги, лохмотьями одежды; горсти зубов и костной стружки на лопате с сероватым обличающим пеплом. Не было ничего, совсем ничего примечательного в кривом иксе, который наспех набросала смерть в пыли на Хэллоуз-Лейн.
Наконец он убрал лупу и выпрямился, насколько сумел. В последний раз окинул взглядом местность вокруг зеленых ограждений, автомобиль, покрытый, словно брезентом, пылью, отметил поведение грачей, направление дыма, поднимающегося из трубы над домом викария, где топили углем. Затем повернулся к молодому инспектору и некоторое время молча разглядывал его.
— Что-то не так? — спросил внук Сэнди Беллоуза. До сих пор старик воздерживался от вопроса, жив или умер его дед, — слишком хорошо знал, каков будет ответ.
— Вы славно поработали, — сказал он. — Высший класс.
Инспектор улыбнулся и перевел взгляд на понуро стоящего у маленького зеленого велосипеда констебля Куина. Констебль пощипывал усы и сердито смотрел на грязно-багровую лужу у себя под ногами.
— На Шейна действительно напали, и удар сзади был довольно сильный — в этом вы абсолютно правы. Но скажите, инспектор, как это вяжется с вашим предположением, что покойный появился неожиданно, застигнув врасплох младшего Пэникера, который удирал с украденным попугаем?
Беллоуз начал было говорить, но замолчал, коротко и устало вздохнув, и покачал головой. Констебль Куин оттянул вниз усы, пытаясь скрыть появившуюся на губах улыбку.
— Расположение и частота следов указывают на то, — продолжал старик, что в момент удара мистер Шейн торопливо шел, держа что-то в руке, и это что-то, готов поспорить, было весьма тяжелое. Поскольку ваши полицейские нашли его чемодан и все личные вещи у садовой калитки, как будто их должны были вот-вот уложить в багажник автомобиля, и поскольку клетку попугая нигде не обнаружили, я полагаю, разумно было бы предположить, что в момент убийства удирал как раз Шейн с клеткой в руке. Вероятнее всего, Бруно сидел в клетке, хотя, думаю, необходимо тщательно осмотреть окрестные деревья, и чем скорее, тем лучше.
Молодой инспектор повернулся к констеблю Куину и кивнул. Констебль перестал теребить усы и всем своим видом выразил крайнее удивление.
— Неужели вы, сэр, при всем моем уважении, требуете, чтобы я терял драгоценное время, пялясь на деревья и разыскивая…
— Не беспокойтесь, констебль, — подмигнув, обратился к нему старик. Он не счел нужным излагать свою гипотезу — естественно, одну из нескольких, — что африканский серый попугай Бруно достаточно умен, чтобы придумать, как сбежать от своего похитителя. Люди, в особенности полицейские, имеют привычку недооценивать способность животных осуществлять, часто с изрядным артистизмом, самые омерзительные преступления и рискованные трюки. — Его хвост нельзя не заметить.
Казалось, несколько мгновений констебль Куин не мог сдерживать движение мышц нижней челюсти. Потом он повернулся и затопал по улочке к затянутой сеткой калитке, ведущей в сад викария.
— Что касается вас, — старик повернулся к инспектору. — Вы должны собрать всю информацию о жертве. Конечно, мне понадобится осмотреть тело. Подозреваю, мы можем обнаружить…
Послышался женский вопль, сначала уверенно-громкий, даже можно сказать, выводящий нечто, похожее на мелодию. Затем он рассыпался на ряд коротких сдавленных вскриков: ой-ой-ой-ой-ой…
Инспектор припустил в ту сторону, не дожидаясь старика, который шаркал, прихрамывая, следом. Когда старик доковылял до сада, то на зеленом пространстве увидел несколько знакомых предметов и существ, словно специально расставленных для достижения желаемого эффекта или предполагаемой цели, как шашки или шахматные фигуры для королевского развлечения. Глядя на них, он пережил ужаснувшее его мгновенное головокружение, когда оказался не в силах ни определить количества этих фигур, ни вспомнить их названия и назначение. Он почувствовал — всем своим существом, как ощущают силу притяжения или инерции — неизбежность провала. Победа возраста над разумом состояла не просто в отупении или замедлении мыслительных процессов, а в их стирании — так столицу пустыни заметают тысячелетние пески. Изощренные узоры его интеллекта были выбелены временем, остался лишь пустой белый клочок. Испугавшись, что его начнет тошнить, он поднес ко рту набалдашник палки. Губам стало холодно. И ужас тотчас же отступил, благодаря грубому металлическому вкусу сознание вновь пришло в норму, и старик вдруг понял, что с невыразимым облегчением смотрит всего лишь на двух полицейских, Беллоуза и Куина, мистера и миссис Пэникеров, стоящих по обе стороны птичьего прудика, красивого еврея в черном костюме, солнечные часы, деревянный стул и куст боярышника, усыпанный цветами. Люди глядели на самый верх соломенной крыши дома викария, где таинственная неопознанная рука поставила последнюю фишку в этой игре.
— Молодой человек, сейчас же спускайтесь вниз!
Это был голос мистера Пэникера — человека, по мнению старика, гораздо более умного, чем обычный деревенский священник, и гораздо менее способного к наставлению на путь истинный своих прихожан. Викарий отошел на пару шагов от дома, будто желал выбрать место получше, чтобы оттуда сверлить гневным взглядом мальчика на крыше. Но слишком большие и печальные у него глаза, подумал старик, и обман этот не пройдет.
— Сынок, — позвал мальчика констебль Куин, — ты же себе шею сломаешь!
Мальчик стоял прямо, опустив руки и сдвинув ноги, и покачивался на пятках. Он не производил впечатления человека огорченного или забавляющегося — просто смотрел то на свои ботинки, то на землю далеко внизу. Может, он залез туда за своим попугаем, подумал старик. Когда-нибудь раньше птица, вероятно, улетала на крыши.
— Принесите лестницу, — распорядился инспектор.
— Так высоко ни одна не достает, — сказал викарий. — Мы уже пробовали.
Поскользнувшись, мальчик покатился по длинному соломенному откосу к самому краю. Миссис Пэникер снова вскрикнула. В последний момент ребенок впился обеими руками в солому. Его скольжение резко затормозилось, но пучки соломы оторвались, и мальчик вылетел в пустоту, а затем стремительно рухнул, на землю. Он упал прямо на миловидного молодого еврея — судя по покрою костюма, лондонца — с ужасающим треском, словно о скалы вдребезги разбилась бочка. После минутного оцепенения мальчик поднялся и потряс руками, которые, похоже, были в ссадинах. Затем протянул руку человеку, плашмя лежавшему на земле.
— Мистер Кэлб! — воскликнула миссис Пэникер и бросилась к лондонскому щеголю, прижимая бусы к груди. — Боже правый, вы ушиблись?
Мистер Кэлб взял протянутую ребенком руку и сделал вид, что тот поднял его на ноги. Хотя он морщился и стенал, улыбка не сходила с его губ.
— Не очень. Может, ушиб ребро. Ничего страшного.
Он протянул руки к мальчику, и мальчик встал между ними. Мистер Кэлб с заметной гримасой поднял его. Только очутившись в безопасности в руках приезжего лондонца, по причинам, которые старик очень хотел понять, мальчик ослабил контроль над своими чувствами и разрыдался, громко и неудержимо, оплакивая пропажу своего друга. Он уткнулся лицом в плечо мистера Кэлба.
Старик пересек сад.
— Мальчик, — сказал он, — ты меня помнишь?
Мальчик повернул к нему распухшее от прилившей крови лицо. Тоненькая склизкая ниточка соединяла кончик его носа с лацканом пиджака мистера Кэлба.
Инспектор представил старика серьезному молодому человеку с печальным взглядом, мистеру Мартину Кэлбу, из Комитета помощи детям-беженцам. Мистер Пэникер послал за ним, как только утром пропал Бруно. При имени старика в глазах у мистера Кэлба промелькнуло нечто, похожее на смутное воспоминание. Улыбнувшись, он обратился к мальчику:
— Ну, — заговорил он по-немецки — старик понял это после того, как слова уже были произнесены — и ободряюще сжал плечо мальчика, — вот кто найдет твою птичку. Теперь тебе не о чем беспокоиться.
— Миссис Пэникер, — сказал старик через плечо. Кровь, вся до последней капли, отлила от лица женщины, как будто ее поймали без всякого алиби, хотя он ни минуты ее не подозревал. — Мне нужно будет поговорить с вашим сыном. Я уверен, что полиция не станет возражать, если вы пойдете со мной и захватите чистую рубашку и немного печенья.
