В три прибыла шаланда с декорациями «Ленина». По массе они не уступали «Гамлету». Я не ныл, сжал зубы и таскал щиты. Говорят, самый сложный не первый день, а пара следующих, когда все будет болеть. Но ничего. Сегодня я приму горячую ванну, выпью чашечку ячменного кофе. А послезавтра законный выходной. Дурочка Ирка. Какого парня потеряла. Еще пожалеет, что променяла звезду сцены на какого-то Рикардо Фольи. Еще принесет цветочки и попросит автограф. А я не дам!
Вот с такими сладкими мыслями я закреплял щит, отделяющий ленинский кабинет от его спаленки. Бедный Ильич. Интересно, а у него была официальная жилплощадь? Не та, что снимал, а с постоянной пропиской? С квартплатой и электросчетчиком. Кстати, а снимал на какие? Вон, моя сеструха двоюродная комнату снимает. Половину зарплаты отдает. А Ильич где числился? Какую запись в трудовой имел? За революционную деятельность, насколько я понимаю, жалованье с прогрессивкой не платили. Ну потом-то ему в Кремле место дали, а до восстания? Как много, однако, темных пятен в истории. Я пытался задать эти вопросы нашей училке по истории, но та в ответ вызвала в школу бабушку.
К шести мы закончили. Формально смена была до семи, но раньше срока никто не уходил. Мало ли что случится? Олег с бригадиром вообще останутся на всякий случай. Я тоже решил задержаться, хотя устал, словно раб на галерах. Ведь это мой первый спектакль. Утренник не в счет, там баловство. Я просто сяду за кулисы и стану смотреть за происходящим с другой стороны. Это гораздо интересней, чем из зала.
Вместе с мужиками я переоделся, затем попрощался, услышал намек на первый трудовой день и пообещал, что с аванса непременно проставлюсь, век театра не видать. Олегу я честно сказал, зачем остаюсь. Он не удивился, признался, что у него это тоже было и через неделю прошло. Предложил сходить с ними на перекус, но у меня кончился лимит наличных, а влезать в долги в первый же день — дурной тон, как подсказала бабушка и собственная интуиция.
Спросил на всякий случай разрешения у Виктора Степановича. Он не возражал, но прошептал, чтоб в зрительный зал ни ногой. На вопрос «почему?» ничего не ответил. Вообще, он выглядел очень нервным, скорей всего, это связано с его больным горлом. Я б тоже нервничал.
В фойе уже появились первые зрители. Человек двадцать суровых мужчин в строгих костюмах. Как я заметил, они пришли в театр без верхней одежды и не направились в буфет, а рассредоточились у различных дверей, даже туалетных. Бабульки-программистки раскладывали на столиках программки, но мужчины их не покупали. Я имел возможность наблюдать за входящими из служебного коридора через небольшое окошко на втором этаже. Когда в фойе появились курсанты, кто-то бесцеремонно похлопал меня по плечу. Это был тоже мужик в костюме.
— Ты кто? — не представившись, поинтересовался он.
— Монтировщик сцены. Из бригады Харламова. Новенький.
— Фамилия?
Я назвался. Мужчина свернул голову набок и повторил мою фамилию куда-то под отворот пиджака. Несколько секунд помолчал, затем удовлетворительно кивнул и сообщил:
— Здесь нельзя находиться. Иди за кулисы.
— Почему?
— Пошел вон, сказал, — рявкнул он.
По интонации я понял, что спорить и протестовать не имеет никакого резона. Хотя хотелось бы узнать, что это за фрукт.
За кулисами тоже оказалось неспокойно. И сюда проникли мужчины в костюмах. Они бегали, суетились, отдавали команды. И все время прогоняли меня с глаз долой. Неужели перед каждым вечерним спектаклем здесь подобная канитель?
Из гримерки высунулся Владимир Ильич и крикнул кому-то, чтобы принесли пудру и его мазь от радикулита. Крикнул не картавым голосом. Но все остальное — очень похоже. Лысина, бородка, прищур. Поэтому просьба принести пудру с мазью выглядела забавно.
В итоге, не найдя спокойного места, я отправился в нашу подсобку-раздевалку. Посижу там спокойно, затем проберусь поближе к сцене.
Олег с напарником еще не вернулись. Я присел на табуреточку у шкафа и через минуту уже бродил по бескрайнему и непредсказуемому пространству под названием сон. И наверняка я бродил бы по нему весь спектакль, а то и всю ночь. Но хорошо, что нашлись добрые люди.
Братья-бобры. Паша и Леша. Верховые. Именно от их веселых голосов я вернулся в реальность.
— О! Новенький! А ты чего домой-то не пошел? Степаныч попросил?
— Нет… Так… Ой… А спектакль начался?
— Через пять минут. Как не Степаныч? А кто?
Задавая вопросы, верховые энергично переодевались в рабочую одежду. Видимо, тоже пришли с перекуса.
— Никто… Я сам… Хочу посмотреть.
— Что посмотреть?
— Ну… Ленина… и Октябрь.
Братья-бобры синхронно притормозили с переодеванием, посмотрели друг на друга, затем на меня. Честное слово — такое впечатление, что передо мной стоял один человек. А второй — его отражение в стенном зеркале.
— Зачем? — опять хором поинтересовались они.
Я решил не посвящать их в тонкости своей романтической души, поэтому ответил просто:
— Так… Ленина люблю.
Еще один синхронный перегляд.
— Стари-и-ик, — протянул верховой Леша, — ты его еще сто раз увидишь. Слушай… Тут такое дело…
Леша запнулся, прикидывая, как бы продолжить, но речь подхватил Паша. Разумеется, в целях экономии времени, я опускаю матерные обороты, хотя, признаюсь, сделать это так же непросто, как конспектировать ленинские труды.
— Короче, сегодня ж праздник. Дело святое… Отметить надо. Мы после ужина в бакалею завернули, а там отдел закрыт. Сунулись в гастрономию, тот же коленкор. Какая-то зараза якобы приказала все точки в районе театра закрыть. Никогда такого бардака не было… А на «Пять углов» сбегать не успеваем. Будь человеком, Витек… Сгоняй.
— Я — Максим.
— Ой! Прости, Макс. Мы тебе тоже оставим. Мы б сами сбегали, но не успеваем. На верхотуру надо. Сгоняй.
— Куда?
— Ну к «Пяти углам». Там, на Рубинштейна, лабаз есть, его точно не закрыли. Пару молдавского «Розового» возьми. Крепленого. А если вдруг закрыт, то до площади Мира добеги. Там рядом.
Паша ловким движением руки извлек из кармана пятирублевку. Обычно так выхватывают пистолет ковбои.
— Водки не надо, — добавил Леша, — чего-то она после котлет плохо идет. А портвешок в самый раз…
Вот те раз! Я специально остался, чтобы на Ленина посмотреть, а вместо этого должен бежать в какой-то лабаз за бухлом.
— Тут рядом, если дворами. Минут за двадцать уложишься. Или тридцать…
— Не, мужики… Я же специально остался спектакль посмотреть… Да и на работу завтра. Вон, купите в буфете.
— Да чего там купишь?! Коньяк по червонцу за рюмку или шампанского?! Да и Степаныч приказал своим не продавать. Ну будь человеком!
— Не буду!
Сам себе удивляюсь. Открываю новые качества. Еще вчера я бы точно побежал. Но сегодня я рабочий человек! А это звучит гордо. Не побегу! Останусь с Лениным.
Звенит первый звонок. Пора занимать удобные места. Олег с напарником, судя по висящим курткам, уже переоделись и несут вахту.
Поднимаюсь с табуретки и иду к двери мимо застывших братьев-бобров. Решительно берусь за ручку. Я не «шестерка».
— Погоди…
Они опять сказали хором. Чувствую, в связке трудятся давно.
— Что?
— Мы сами сбегаем…
— Дело ваше…
— Парень… Похоже, ты еще не врубился, что такое коллектив, — с легкой укоризной заметил Паша.
Да. Он прав. Пока не врубился.
— А это плохо. Тебе здесь работать… Сегодня ты помог, завтра — тебе. И наоборот. Сегодня ты не помог, завтра и тебя пошлют.
— Если ты не веришь в Бога, Бог не верит в тебя, — философски добавил Леша, зачем-то перекрестившись.
Черт… Конечно, плохо начинать трудовой путь с конфликта, но и давать слабину я не собираюсь. Потом так и придется «шестерить».
— Вы же сказали, что сбегаете…
— Да… Но кто-то должен остаться на верхотуре…
— Вас двое… Киньте жребий. Или посчитайтесь.
— Хм… — братья опять переглянулись, — понимаешь… кто-то побежит на «Пять углов», а кто-то на Мира. Иначе не успеем. Может, ты подстрахуешь? Ну не будь говном! Праздник ломаешь!
— Да не говно я… Но… Я первый день здесь. Как я вас подстрахую?
— Ты кто по специальности? — спросил Леша.
— Электрик.
— О! То что надо! Сереж… Там и пионер справится. В первом действии всего одна смена задника. Ты нашу лестницу видел? Там, возле щитовых.
— Я — Максим… Ну видел. И что?
— Ой, Максимка… Прости. Забираешься. Там скворечник. Садишься и ждешь команды. Минут через десять Степаныч крикнет: «Верховой?!» Ответишь: «Я!» Потом откидываешь крышку с пульта. Там три больших белых кнопки и куча маленьких. На маленькие не смотри. Только на большие. Жмешь ту, что посередине. Не ошибешься. А если и ошибешься, невелика беда, в зале одни курсанты, они дрыхнут как цуцики. Они сюда и приходят — поспать.
