Гасан, как оказалось, ничего не заметил, потому что помогал Поплавскому учить жизни одного из монтажников. Из пескоходов, где в полном составе сидели две бригады, тоже никто в окна не глядел — завтракали, да и смотреть на однообразные барханы, где напрасно загублены две недели, было противно. Но Литвинов не колебался ни минуты.
— Кадыров! Распорядитесь об аварийном монтаже двух башен! — крикнул он. Не успел Гасан удивиться, как из радиофона раздался взволнованный голос дежурного наблюдателя:
— Внимание! В сорока метрах на юго-запад открылась хронотрещина! Потенциал поля падает. Начинаю отсчет: 45… 42… 34…
— Григорий, я тебя, конечно, понимаю, — медленно проговорил Гасан, беспокойно глядя на Литвинова. — Это шанс. Большой шанс! Минут через десять трещина может стать доступной нашим излучателям. Но идет песчаная буря! Ты ведь знаешь, что такое песчаная буря на Марсе… Мы даже не успеем как следует закрепить башни. Подумай, Гриша, буря будет здесь через четверть часа!
— Я знаю, — сказал Литвинов, стараясь не выдавать своего волнения. — Пусть остаются только добровольцы. Остальные — в пескотанк. И пусть выбросят к черту все оборудование, если не будут помогать. Ясно? К черту!
Гасан только безнадежно махнул рукой и побежал к башне, увязая в песке. Литвинов спрятался от все усиливающегося колючего ветра за один из пескоходов и не теряя времени связался с Управлением по переносному видеофону.
Хлебников, как всегда, сидел за заваленным бумагами столом и, чуть наклонясь вперед, резко говорил с кем-то, сидящим на другом конце стола:
— … и чтобы к восемнадцати часам генератор заработал. Ясно, товарищ Печорин? Иначе я буду ставить вопрос о вашем пребывании на Марсе. Все… А, это ты, Григорий? Что же ты стоишь, буря будет у вас через десять минут. Геологи Барцева уже на колесах… Может, попросить их помочь?
— Иван, только что я обнаружил доступную нам трещину. Там девушка. Марта Шадрина, пропавшая три года назад с группой астробиологов. Среди них был Цин-Ян, всемирно известный ученый. У меня есть шанс их вытащить. И ставлю две башни, буду вести на ручном управлении…
Литвинов говорил медленно и четко, пытаясь быть как можно убедительнее. Закрывая глаза ладонью от бушующих вихрей злых песчинок, он с удивлением заметил, как при первых же его словах побледнело всегда бесстрастное лицо Хлебникова. Он опустил глаза и стал перебирать бумаги трясущимися от волнения руками.
— Идет буря, — наконец глухо возразил он. — Ты не имеешь права рисковать людьми.
— Со мной будут только добровольцы, — быстро сказал Литвинов. — Остальные — в пескотанке в полной безопасности. Иван, трещина может с минуты на минуту снова закрыться. Пойми, такого шанса может больше не быть…
— Ты пойдешь под суд, Григорий. Я тебе запрещаю рисковать.
— Поздно. — Литвинов посмотрел в сторону. — Вторую башню уже установили. Я пойду, Иван, у меня много работы, а?
— Ты пойдешь под суд, — упрямо повторил Хлебников, не поднимая глаз. — Бросай все как есть и прячь людей в танк.
— Прости, не могу, — сказал Литвинов, торопливо взглянув на внезапно потемневший горизонт. — Я выключу, не возражаешь?
Хлебников неожиданно поднял глаза. В них была такая боль, что Литвинов вздрогнул и непроизвольно стал очищать от мелкой пыли экран видеофона, как будто в нем было все дело.
— Григорий… Марта… моя невеста… Я думал, она погибла. Три года… думал.
Медлить было больше нельзя. Литвинов кивнул в экран видеофона, пытаясь придать лицу бодрый, обнадеживающий вид, и, щелкнув выключателем, побежал к ближайшей башне. У ее подножия копошились монтажники Поплавского, закрывая друг друга от бешеных порывов ветра. Они уже бетонировали третью опору, когда оранжевое колючее марево вдруг оторвалось от земли, и сразу же видимость резко ухудшилась.
Литвинов успел крикнуть, чтобы подключали всю мощность и немедленно укрывались в пескотанке, а сам полез по гибкой лестнице вверх, с трудом удерживаясь на руках при леденящих ударах надвигающейся бури.
В башне было сравнительно тихо, лишь песок шуршал о металлопластовую обшивку, и Литвинов не сразу понял, что все дело в отключенных проводах. Что поделаешь, придется вспомнить ручное управление, да и некогда возиться с автоматикой. Сев за пульт, Литвинов сразу же позабыл обо всем постороннем. Прямо перед его лицом светились бледно-голубым огнем двенадцать экранов, на которых красными штрихами был отмечен контур трещины — хронотограф еще не отказал, это хорошо. В центре каждого экрана яркой зеленой точкой светился фокус первого излучателя, и маленьким кружком — фокус излучателя второй башни. В одно мгновение все кружочки стремительно сорвались с места.
Литвинов едва успел включить горизонтальную развертку, определил по приборам мгновенную скорость движения фокуса излучателя своего партнера по различным каналам и включил вспомогательные следящие приводы. Теперь начиналось самое главное… Литвинов молниеносно скользил обеими руками по пульту, не отрывая глаз от экранов, и думал только о том, чтобы точки двигались синхронно зеленым кружкам и не выходили за их контур. Партнер явно спешил, положившись на его, Литвинова, феноменальное умение управлять излучателем, и спешил не зря — башню начало все ощутимее раскачивать порывами буйствующего ветра. Это еще более усложнило задачу. Литвинов полностью отдался сложнейшей работе и поэтому не сразу заметил, что в тот момент, когда излучатели прошли среднюю горизонталь, красные штрихи слегка дрогнули и начали медленно стягиваться в центр экранов.
— Григорий! — где-то рядом проревел хриплый голос Гасана. — Трещина закрывается! И потенциал начинает повышаться!
— Вижу, — сквозь зубы сказал Литвинов. — Включай всю мощность и веди быстро, как только можешь.
В этот момент башню сильно тряхнуло, и Литвинову пришлось на мгновение оторвать взгляд от экранов — стрелка указателя скорости ветра показывала почти пятнадцать баллов.
— Гасан! — закричал он. — Нужно послать спасателей в тяжелых скафандрах. Пятнадцать баллов.
— Они уже давно там, — немного помедлив, ответил Кадыров. — Только инфравизор у них барахлит…
И тут погасли красные штрихи хронотографа. Литвинов уже по памяти прошелся излучателем по последним горизонталям, впрочем, без особой необходимости — потенциал трещины стал слишком высок. Еще минута, и он достиг максимального значения. Трещина закрылась.
Литвинов бессильно откинулся в кресло и вытянул на коленях судорожно дрожащие от невероятного напряжения пальцы. Теперь оставалось сидеть и ждать, когда спадет ветер или, что более вероятно, упадет башня. Бесполезно пытаться выбраться наружу без скафандра, маску тотчас же сорвет ветром, да и добраться до пескотанка все равно не удастся… Как там стрелка? Ого, семнадцать баллов. Предел прочности башен — двадцать, это тщательно закрепленных… Пожалуй, все-таки упадет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
