Ну и как вам картинка? Впечатляет?
Очень красочно отразил процесс раннесоветского судопроизводства поэт Михаил Голодный в своей балладе «Судья ревтрибунала». Пройти мимо такого текста и не привести его просто невозможно, поэтому отвлечемся на несколько минут и послушаем советского революционного барда — оно того стоит…
Судья ревтрибуналаНа Диевке-СухачевкеНаш отряд.А Махно зажег тюрьмуИ мост взорвал.На Озерку не пройтиОт баррикад.Заседает день и ночьРевтрибунал.
Стол накрыт сукном судейскимПод углом.Сам Горба сидит во френчеЗа столом.
Суд идет революционный,Правый суд.Конвоиры гада женщинуВедут.
«Ты гражданка Ларионова?Садись!Ты решила, что конинаХуже крыс.Ты крысятину варила намС борщом!Ты хлеба нам подавалаСо стеклом!
Пули-выстрела не стоитТвой обед.Сорок бочек арестантов…Десять лет!»
Суд идет революционный,Правый суд.Конвоиры начугрозыскаВедут.
«Ну-ка, бывший начугрозыска,Матяш,Расскажи нам, сколько скрыл тыС Беней краж?
Ты меня вводил,Чека вводилВ обман,На Игрени брал ты взяткиУ крестьян!Сколько волка ни учи —Он в лес опять…К высшей мере без кассаций —Расстрелять!»
Суд идет революционный,Правый суд.Конвоиры провокатораВедут.
«Сорок бочек арестантов!Виноват!..Если я не ошибаюсь,Вы — мой брат.
Ну-ка, ближе, подсудимый.Тише, стоп!Узнаю у вас, братуха,Батин лоб…
Вместе спали, вместе ели,Вышли — врозь.Перед смертью, значит,Свидеться пришлось.Воля партии — закон.А я — солдат.В штаб к Духонину! [На языке гражданской войны означало расстрел.]ПрямейДержитесь, брат!»
Суд идет революционный,Правый суд.Конвоиры песню «Яблочко»Поют.
Вдоль по улице КазанскойТишина.Он домой идет, судья.Его спинаЧуть сутулится. А домаЖдет жена.Кашу с воблойПриготовила она.
Он стучит наганом в дверь:«Бери детей.Жги бумаги, две винтовкиЗахвати!Сорок бочек арестантов!..Поживей.На Диевку-СухачевкуНет пути!»
Суд идет революционный,Правый суд.В смертный бой мои товарищиИдут.
…По сути, в стране существовали две «законности»: одна шла сверху, вторая поднималась снизу. И не только во время войны, но и в двадцатые годы, и в тридцатые первая медленно, шаг за шагом изживала вторую. Сказать, что это было трудно — значит не сказать ничего.
Поначалу смертная казнь в перечне наказаний отсутствовала — все же большевики были большими идеалистами, и это сказывалось… Но уже в 1918 году началась война, и одновременно страну все сильнее захлестывал вал преступности. И все же держалась власть долго. Еще весной 1918 года самым жестоким наказанием было лишение свободы на 10 лет — знаете, за что? За перевод зерна на самогонку — поскольку надвигался голод. Смертную казнь ввели лишь летом 1918 года, точнее, даже не ввели, а позволили. 16 июня в постановлении о трибуналах наркомюст разрешил им применять любые меры наказания, не оговаривая точно, какие именно. Поскольку в стране давно уже шла война и дядюшка Линч куролесил вовсю, это была чисто формальная мера: теперь вот и по суду шлепнуть человека можно, да…
(Кстати, первыми стрелять по-настоящему начали не красные. Еще в начале 1918 года, за полгода до «красного террора», отряд полковника Дроздовского, пробиравшийся из Румынии на Дон, уже вовсю практиковал массовые расстрелы без суда и следствия.) Хорошо бы, конечно, всегда соблюдать права человека, кто же спорит, это очень-очень здорово, вот только объяснить такую простую истину озверевшим мужикам с винтарями почему-то не всегда удается. Почему бы это, а?
К 1921 году, когда более-менее определились с наказаниями, губернский ревтрибунал, например, имел право выносить высшую меру наказания, то есть расстрел, за следующие преступления: принадлежность к контрреволюционной организации и участие в заговоре против советской власти; государственная измена, шпионаж, укрывательство изменников, шпионов; подделка денежных знаков, подлог документов в контрреволюционных целях; бандитизм, разбой и вооруженный грабеж; незаконная торговля кокаином; участие в поджогах и взрывах в контрреволюционных целях. То есть, как видим, участие в поджогах и взрывах из хулиганства, по идее, смертной казнью уже не каралось… хотя нет, это подходит под статью «бандитизм»… Впрочем, все познается в сравнении. Приведем рассказ о судах другой революции — в стране, которую в России почему-то считали образцом для всяческих подражаний.
Чтобы быть арестованным в революционной Франции образца 1789–1793 годов, не требовалось совершать никаких преступлений. Одним из основных документов французского революционного правосудия был декрет о подозрительных. «Подозрительными считаются все те, кто своими действиями, сношениями, речами, сочинениями и чем бы то ни было еще навлекли на себя подозрение». Таковые подлежали немедленному аресту и суду Революционного трибунала. Вот что вспоминает об этом органе один из парижских адвокатов:
«Обвинительные акты революционного трибунала обычно формулировались следующим образом: "Раскрыт заговор против французского народа, стремящийся опрокинуть революционное правительство и восстановить монархию. Нижеследующее лицо является вдохновителем или сообщником этой конспирации". При помощи этой простой и убийственной формулы буквально каждому невиннейшему поступку можно было приписать преступное намерение.
Одной из многочисленных улик при обвинениях в заговоре было констатирование намерения заморить французский народ голодом, чтобы побудить его к восстанию против конвента. Считался виновным в этом преступлении тот, кто хранил у себя дома или в другом месте предметы первой необходимости или продукты для обычной пищи в количестве большем, чем нужно на один день. Так, один богатый фермер, отец десяти детей, был присужден к смертной казни за то, что один из его слуг, просевая рожь на веялке, рассыпал отруби по земле.
