– Купишь мне кебаб?
Я услышал в ее голосе ирландские ритмы, она словно выпевала слова. Я остановился и спросил:
– С чего это ты вдруг?
Она улыбнулась:
– Я проголодалась, а одной ужинать не хочется.
Я обвел рукой помещение:
– А как же твой фэн-клуб, разве поклонники не составят тебе компанию?
Она насмешливо улыбнулась, скривив губы, и меня вдруг потянуло поцеловать ее. В голове гудело – будь здоров. Да что за ерунда со мной происходит?
– Обожание порой утомительно, подонок.
Я тащусь от этих лондонских шуточек. «Подонок». Для чего она это сказала? Вряд ли чтобы мне польстить…
– Не знаю. Не знаком с такой концепцией.
Она заразительно рассмеялась и сказала:
– Зачем такие сложные слова? Концепция – это что-то вроде контрацепции?
Не понимаю, почему я решил купить ей этот несчастный кебаб. Может быть, чтобы отвязалась, а может быть, из любопытства. Мало ли что эта готка еще отмочит. Она предложила поесть в парке. Я спросил:
– Ты рехнулась? Там же военная зона.
– А от тебя стоит держаться подальше, – она процедила это так, как будто я был виноват во всем дерьме, которое когда-либо случалось в ее жизни. Или просто искала, на кого вызвериться. Я сказал ей, что живу за углом, и она мурлыкнула в ответ:
– У, какой скорый. Мамочка предостерегала меня от общения с такими, как ты.
Я откусил от кебаба; как и следовало ожидать, он оказался безвкусным и несвежим. Ничего не оставалось, как спросить:
– Такие, как я, это незнакомцы?
Она запустила свой кебаб в воздух.
– Нет, англичане, – и, проводив взглядом шлепнувшийся на дорогу кебаб, пропела: – Покормим птичек.
Привести ее к себе домой было моей первой, но не единственной ошибкой. Не понимаю, что на меня тогда нашло, но я был как под гипнозом. Она оглядела мою квартирку и, да, я чертовски возгордился, до чего у меня славно.
– Кто здесь живет? Пидор-перестраховщик с уклоном в мазохизм?
Уела так уела. Я попытался парировать:
– Ты возражаешь против порядка или тебя пугает чистота?
Вот дрянь, защита – всегда самый верный путь к поражению. Она пришла в восторг, подвинулась поближе, провела мне языком по шее, мгновение – и мы уже слились в объятиях. При всем моем опыте эротических приключений никогда раньше у меня не было такого секса. Позднее, когда мы валялись на полу, и я пытался отдышаться, она спросила:
– Чего ты хочешь?
Она закурила. Обычно у меня дома не курят, но тут я почему-то не стал возражать. Я приподнялся, опершись о локоть, и заметил:
– Думаю, я только что получил то, чего хотел.
Она запустила окурком в направлении раковины. Нелегко было отвести глаза и стараться не думать, куда он упадет. Она сказала:
– Секс. Секс – это ерунда, мелочь. Я имела в виду: в жизни… как бы это сказать? По большому счету?
Я хотел жить без проблем, избежать тюряги, не упустить своего. И сказал:
– Ну, хорошая тачка не помешала бы…
Она оборвала меня:
– Дурь какая. Шикарные авто! Тачки для мужиков теперь вроде фаллического символа, у кого навороченнее, тот и круче. По мне, так обычной колымаги довольно.
Ее голос так и сочился желчью. Прежде чем я успел раскрыть рот, она продолжала:
– Я хочу загрузиться. Чем-нибудь покрепче. Понимаешь, о чем я?
Я чуть не проболтался о заначке под полом. Но удержался и спросил:
– Ну, загрузишься. А дальше что?
Она перестала одеваться и уставилась на меня, как на умственно отсталого:
– А дальше, черт тебя дери, все на свете.
Она направилась к двери. Я спросил:
– Уходишь?
Мне всегда хотелось, чтобы телки исчезали, как только нужда в них отпадет. А тут вдруг…
Подбоченившись, она подняла бровь:
– Думаешь, готов ко второму раунду? По мне, так ты настолько выложился, что тебе нужна как минимум неделя перед новыми подвигами. Или я ошибаюсь?
Да уж. Раньше бабы всегда были мною довольны. Но вместо того, чтобы велеть ей покрепче закрыть за собой дверь, я почти прохныкал:
– Когда мы увидимся?
С самодовольной улыбкой, сияющей, словно неоновая вывеска, она сказала:
– Я тебе позвоню.
И ушла.
Она не позвонила.
Я вернулся в паб, но ее там не было. Ладно, я еще несколько раз туда заглянул, спросил о ней у бармена. Мы давно с ним знакомы. У наших отношений, как говорится, есть история, и она не слишком плоха. Он удивился и переспросил:
– Ирландская цыпочка, да?
Я сокрушенно кивнул, противно было признаваться этому пройдохе за стойкой, что мне что-то нужно. Раз он со мной треплется, значит, треплется и с другими тоже. Того и гляди, поползет слушок, что я… как бы это сказать… поддался? Нет, хуже, раскис. И все, считай, я покойник, ко мне сразу же сползутся все хищники из окрестных городских джунглей. Бармен уставился на меня:
– Дружище, ты меня удивляешь. Вот уж кого не держал за бабника.
Погано. Хуже некуда.
Захотелось влепить ему затрещину, чтоб знал свое место, но так информацию не получишь. Постаравшись придать голосу убедительности, я огрызнулся:
– Это ты о чем?
Он самозабвенно выполнял свою обычную работу: протирал стаканы, прибирал на стойке. Мне пришлось некоторое время ждать ответа. Наконец он выпрямился, почесал нос и сказал:
– Прими мудрый совет, приятель. Держишь от нее подальше. Она водится с тем черным типом, Невиллом. А с ним не стоит связываться.
О Невилле говорили, что он парень серьезный: прикончил как минимум одного наркоторговца и по-крупному промышляет порошком. Я двинулся к выходу со словами:
– Я в курсе.
Бармен не стал насмехаться, хотя явно был близок к этому:
– Ну да, еще бы.
Срань. Срань. Срань!
Эта сучка играла со мной. Я твердо решил выкинуть ее из головы и заняться своим делом. К тому же мне пришлось обзавестись новым ковром, в старом сигарета прожгла дыру на самом видном месте.
Неделю спустя я торчал в пабе, где по вечерам пели караоке. Навар там обычно невелик, постоянные клиенты этой пивной редко покупают наркоту, им петь охота, но и в такие вечера можно кое-что между делом продать. Я сидел в глубине паба, обсуждая кое-какие планы со своим дилером, и вдруг услышал чей-то голос:
– Я хотела бы спеть «Полуночный вой».
Она. Келли. С одной из моих любимых песен Люсинды Уильямс. Наверняка видела у меня диск. Я торопливо оглянулся. Невилла нигде не было. Как только Келли запела, пивная затихла. Ее голос ошеломлял. Поразительно чистый, невинный и все же с намеком на опасность. Перед таким голосом мало кто может устоять. Когда она умолкла, грянули оглушительные аплодисменты. Дилер сидел с раскрытым ртом. Он прошептал:
– Господи, как хороша.
А она спрыгнула со сцены и, сдержанно улыбаясь, направилась в мою сторону. Я твердо решил сохранять самообладание, но, к своему ужасу, проскулил:
– Ты так и не позвонила.
Дилер странно посмотрел на меня.
– А где же: «Привет, как поживаешь?» – полюбопытствовала она. Я отодвинулся, нечаянно дотронувшись до ее руки, и от этого простого прикосновения чуть не задохнулся. Она сказала: – Да, спасибо, я не прочь выпить.
Я заказал две большие порции водки с тоником, безо льда. Она взяла стакан.
– Я предпочла бы «Бушмиллис», но, черт, где мне устоять перед альфа-самцом.
Легкая насмешка. Сияющие глаза с полыхающим в них зеленым отсветом. У меня голова пошла кругом. Я решил действовать без обиняков и спросил:
– Чего ты хочешь?
Она лизнула ободок стакана и сказала:
– Тебя. Прямо сейчас.
Я так и не допил свою порцию. И о черном типе не смог упомянуть. Мы были у меня дома, я срывал рубашку, а она стояла с улыбочкой на губах. Я услышал:
– Белый хмырь дошел.
Она оставила дверь полуоткрытой. И теперь в прихожей стоял Невилл, небрежно держа в руке монтировку. Я взглянул на Келли. Она пожала плечами и отошла в сторону. Невилл вразвалочку приблизился и почти лениво заехал мне монтировкой по колену; я повалился на пол.
– Кошка всегда падает на четыре лапы.
Келли подошла и лизнула его ухо.
– Давай заберем наркоту и поскорее смоемся отсюда. Заметно было, что ему хотелось развлечься. Нарочито растягивая слова, он проговорил:
– Ну что, Лерой? Где твоя знаменитая заначка? Сам отдашь или поупрямишься? Мне-то все равно, так или эдак. Эй, детка, налей-ка нам чего-нибудь покрепче. Что тут есть для дорогих гостей?
Я сказал, что все отдам им, и Невилл рассмеялся:
– Тогда пошевеливайся, браток, если не хочешь неприятностей.
Я прополз по ковру, откинул его и вытащил половицу.
– Нев, тебе «Хайнекен» или «Бекс»? – крикнула Келли.
Я выстрелил ему в пах. Он упал, брызнула кровь. Келли, державшая в каждой руке по бутылке, выронила их на пол. Я заметил:
– Ты опять загадила мой ковер, что за фигня с тобой? – и выстрелил ей в живот. Считается, что такое ранение особенно мучительно. Судя по Келли, это чистая правда. Я склонился к ней и шепнул: «Ну что, ты достаточно загрузилась или маловато будет? У меня еще до фига».
Я заправил рубаху, убедился, что она сидит аккуратно. Терпеть не могу, когда одежда перекошена, она от этого портится. Я огляделся и с досадой заметил:
