– А чего желает сама Бригитта? Есть ли у нее привязанности, обязательства? Хочет ли эта дама независимости или она сторонница объединения? Желает ли она стать герцогиней? Хм… может быть, я задал вам глупый вопрос?
– Нет, совсем не глупый. Не думаю, что Бригитта мечтала бы стать герцогиней, но она согласилась бы, считая это своим долгом, – ответила Зора, и смешливости ее как не бывало. – Из общественных побуждений она бы желала, чтобы Фридрих вернулся и возглавил борьбу за независимость. Из личных же мотивов Бригитта, наверное, предпочла бы, чтобы он оставался в изгнании. Это избавило бы ее от унизительной необходимости выйти за него замуж, в случае если б страна желала этого брака.
– Унизительной? – Адвокату было непонятно такое отношение. – Каким образом замужество с герцогом, при том, что этого еще и желает любящая вас страна, может быть унизительным?
– Да все очень просто! – резко возразила графиня, и в ее взгляде явно промелькнуло презрение к его непонятливости. – Ни одна стоящая женщина не захочет выйти замуж за человека, который публично отрекся от трона и своей страны ради другой! А вы захотели бы жениться на той, кто широко известен из-за своей романтической любви, героем которой не являетесь вы сами?
Рэтбоун почувствовал, что попал впросак. Он вдруг понял, что ему недостает проницательности. Оливер словно заглянул во внезапно разверзшуюся у его ног пропасть. Мужчина, по его мнению, мог желать власти, блестящего общественного положения и всеобщего признания, но женщине требовалась или любовь, или, если жизнь ей в этом отказывает, хотя бы видимость любви. Юрист хорошо знал немногих женщин, но полагал при этом, что о прекрасном поле вообще он знает достаточно, практически все. У него было много процессов, по которым проходили женщины, самые дурные или беззащитные перед злом, страстные или хладнокровные, невинные или расчетливые, умные или недальновидные, а порой неправдоподобно глупые. И все же он иногда не понимал Эстер.
– Вы можете себе представить, как некто вступает в интимные отношения, исполняя свой долг? – беспощадно продолжала Зора. – Меня бы от этого стошнило! Ведь это все равно что лечь в постель с трупом.
– Пожалуйста! – яростно запротестовал Рэтбоун. Сидящая перед ним дама могла быть деликатна в своих понятиях и словах, как прикосновение бабочки, а спустя мгновение груба до отвращения, и это выбивало адвоката из колеи. – Я понимаю ваши доводы, мадам. Иллюстраций не требуется, – заговорил он тише, не без труда пытаясь взять себя в руки. Нет, он не должен показывать ей, насколько она его раздражает. – Больше, кроме названных, никто не присутствовал на этом злосчастном приеме?
Графиня вздохнула.
– Был еще Стефан фон Эмден, он происходит из старинной семьи. А также Флорент Барберини. Его мать – дальняя родственница герцога, а отец – венецианец. И вам незачем спрашивать меня об их взглядах, потому что мне это неизвестно. Но Стефан мне очень близкий друг и сможет оказать вам помощь в моем деле. Он уже пообещал.
– Хорошо, – отрывисто сказал Рэтбоун, – потому что, поверьте, вам потребуются все ваши друзья и вся помощь, которую они могут оказать!
Женщина заметила, что он обижен.
– Извините, – сказала она серьезно, и взгляд ее стал мягким и печальным. Графиня явно раскаивалась. – Я была слишком прямолинейна, да? Но я только хотела, чтобы вы все как следует поняли… Да нет, это неправда! – Она сердито что-то проворчала про себя, а потом вдруг призналась: – Я просто вне себя от ярости, когда думаю, что они решили учинить над Бригиттой, и хочу, чтобы вы отказались от своего мужского самодовольства и тоже поняли суть происходящего. Вы мне нравитесь, сэр Оливер. У вас есть своеобразный апломб и чисто английская ледяная холодность, и это в вас самое привлекательное. – И Зора вдруг неожиданно лучезарно улыбнулась.
Рэтбоун чуть слышно выругался. Он ненавидел такую откровенную лесть и еще больше ненавидел острое ощущение удовольствия, которое она ему доставляла.
– Вы хотите знать, как все произошло? – спросила графиня невозмутимо, несколько отодвигаясь на сиденье кресла. – Это случилось на третий день после того, как все собрались. Мы отправились на верховую прогулку, надо сказать, довольно трудную. Мы скакали в полях и, пуская коней галопом, брали, как барьеры, живые изгороди. Лошадь Фридриха упала, и он вылетел из седла. – Лицо фон Рюстов выразило печаль. – Он скверно приземлился. Его лошадь снова как-то ухитрилась встать, а нога Фридриха застряла в железном стремени. Лошадь протащила его несколько ярдов по земле, прежде чем мы смогли ее поймать и освободили его.
– Гизела при этом была? – перебил посетительницу Оливер.
– Нет, она старается избегать верховых прогулок и ездит только шагом в каком-нибудь фешенебельном парке или на параде. Она интересуется искусством и всем искусственным, а не природой. Все ее начинания имеют очень серьезную цель и социальный, а не естественный характер.
Если Зора старалась подавить презрение в голосе, то ей это явно не удалось.
– Значит, она не могла подстроить это несчастное происшествие? – уточнил юрист.
– Нет, насколько мне известно, это был несчастный случай, никто ничего не подстраивал.
– И вы отвезли Фридриха домой?
– Да, другого выбора не было.
– Он был в сознании?
– Конечно, а почему вы спрашиваете?
– Не знаю точно. Он мог потерять сознание, например, от сильной боли.
Теперь лицо фон Рюстов выражало неподдельное восхищение.
– Фридрих мог совершать глупости, но никогда не страдал недостатком физического мужества. Он переносил боль очень достойно, – заявила она.
– Вы, конечно, сразу же вызвали врача?
– Естественно. И прежде чем вы спросили, сразу отвечу, что Гизела чуть с ума не сошла от беспокойства.
Слабая улыбка показалась на губах женщины.
– И она ни на минуту не оставляла его одного, – продолжила она рассказывать. – Но в этом не было ничего необычного. Они вообще редко расставались; почти всегда, в каждый момент жизни были вместе. И по-видимому, он хотел этого так же сильно, как и она. Конечно, никто не может не отдать ей должного, как самой усердной и внимательной сиделке.
Рэтбоун тоже улыбнулся собеседнице.
– Ну, если даже вы не можете этого отрицать, то сомневаюсь, что смог кто-либо другой.
Фон Рюстов изящно подняла палец:
– Браво, сэр Оливер!
– Ну и как же она его убила?
– Разумеется, отравила! – Графиня удивленно вскинула брови, как будто ответ не был ясен с самого начала. – А вы вообразили, будто она взяла пистолет из оружейной комнаты и застрелила его? Да она не знает, как зарядить оружие! И вряд ли ей известно, с какого конца стреляют пистолеты. – В ее голосе снова прозвучало презрение. – Ну и доктор Галлахер, хотя он болван, но не настолько, чтобы не заметить пулевое отверстие в теле человека, который предположительно умер от падения с лошади, – добавила она.
– Доктора умудрялись не замечать, что у мертвого сломан шейный позвонок, – заявил в свое оправдание Рэтбоун. – Или что человек задохнулся, притом что он был болен и никто не ожидал скорого выздоровления.
Зора скорчила гримасу.
– Да, наверное. Не могу себе представить, как Гизела его душит; и, разумеется, она не знала, какой шейный позвонок надо сломать. И вообще, это штучки настоящего убийцы.
– Поэтому вы сделали вывод, что она его отравила? – тихо спросил юрист, сделав вид, что не замечает ее высказываний о способах действия настоящих убийц.
Зора осеклась и в упор поглядела на него сверкающими, как бриллианты, глазами.
– Вы поразительно проницательны, сэр Оливер! – согласилась она язвительно. – Да, я сделала именно такой вывод. Да, у меня нет документов, подтверждающих это. Если б они у меня были, я не обвинила бы ее публично, а просто обратилась в полицию. Ей бы предъявили обвинение, и ничего, что теперь необходимо сделать, не понадобилось бы.
– А почему это необходимо? – напрямик спросил Рэтбоун.
– В интересах справедливости? – Фон Рюстов немного склонила набок голову, словно действительно задав вопрос.
– Нет! – отрезал ее собеседник.
– О! Вы не верите, что я могла бы сделать это во имя справедливости?
– Нет, не верю.
Графиня вздохнула.
– Вы совершенно правы – я бы все предоставила на усмотрение Бога или дьявола, если у них найдется для этого время.
– Так почему же, мадам? – настаивал адвокат. – Вы же поступили так с большим риском для себя. Если не сможете обосновать ваше заявление – вы погибли, не только с финансовой, но и с общественной точки зрения. Вам, может быть, даже угрожает уголовное преследование за клевету. Вы сделали очень серьезное утверждение и широко его распространили.
– Да, но вряд ли есть смысл делать такое заявление втихомолку и частным образом, – съязвила женщина, широко раскрыв глаза.