Вообще, то, что величественной птицей-тройкой, каковой является Россия, правит всегда не кто иной, как Чичиков, способно сбить с толку не одного лишь шукшинского персонажа, который «забуксовал», столкнувшись с этим противоречием.
Утверждение о жертвенности, бескорыстии и прочих отрадных качествах русского народа может показаться спорным. Объяснение русского бескорыстия, столь часто проявляемого в международных делах, многие склонны искать в извечном деспотизме российских правителей и – как следствие – неучастии народа в «большой политике».
Однако дело тут не столько в правителях, сколько в самом народе. Что же касается народа, то если даже вспомнить советские времена, которые у большинства на памяти, нельзя не отметить, что все внешнеполитические «подвиги» наших коммунистических правителей неизменно преподносились народу под особым соусом. Когда, к примеру, эти самые правители вознамерились развести прямо перед носом у своего заклятого врага, США, «революционную Кубу», то народу ведь не объясняли, что США, мол, наш враг и потому мы делаем ему ловкую пакость, – народу внушалось, что кубинцы страдали от империализма и классовых угнетателей, поднялись на борьбу, обрели свободу, но им трудно – и мы им помогаем… Никто ведь народу никогда не говорил, что в том или ином месте земного шара – «сфера наших жизненных интересов», – упор делался именно на то, что мы живем лучше всех и помогаем другим, потому что другим плохо. Только таким образом и возможно было объяснить все дело этому народу, в расчете на его поддержку. А то, заяви власть об «интересах», обязательно последовал бы ответ (явный или в форме «пассивного сопротивления»): «Ладно, ну их, этих ангольцев (кубинцев, вьетнамцев…)! Какие у меня там интересы…» Объявив же, что совершается благородное дело, власть получала моральное право требовать с каждого: «А ты почему уклоняешься от благородного дела?!» И этот каждый не чувствовал за собой морального права возражать (если, конечно, ему не удавалось каким-то образом разоблачить лицемерие самой власти).
Как бы то ни было, но народ наш даже в безбожные советские годы жил в атмосфере «героизма и подвижничества» (хотя очень часто ему приходилось бороться за элементарное выживание) – а такая жизнь, безусловно, выше и заслуживает большего уважения, чем жизнь, посвященная защите своих интересов, борьбе за осуществление своих прав и удовлетворение своих потребностей.
И что из того, что власти оказались не на высоте собственных деклараций, опустившись, в конце концов, до примитивного воровства и предательства. Они лишь в очередной раз подтвердили справедливость евангельских слов о том, как трудно богатому попасть в Царство Небесное. Богатство, само по себе не являясь грехом, рождает многие соблазны и страх этого богатства лишиться, тем самым затрудняя обладателю богатств путь к праведной жизни. Приблизительно то же случилось и с нашими властями советского периода: им было доверено народное достояние, им были предоставлены власть и относительная свобода – все для того, чтобы сподручнее было «служить народу», – и перед напором таких соблазнов они не устояли… Они явились своего рода жертвами, задавленными соблазнами и обращенными в свинское состояние: они обречены были всю жизнь подличать и лицемерить – ради только того, чтобы, спрятавшись от народа за высокими заборами, втихаря поглощать жирный кусок.
Очень понятно, почему в наши дни так для них важно добиться ослабления Православия и перемены всего духовного климата, привычного для России; особенно их раздражает неприятная склонность русских людей к моральным оценкам… Зато либерализм, плюрализм и т. п. чрезвычайно удобны для тех, кто, поступив по-свински, желает вытребовать себе после всего «права человека» (в том числе и неотъемлемое право на неприкосновенность собственности), чтобы далее можно было бы со спокойной совестью пользоваться награбленными богатствами.
(1998)
* * *
«О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ». Россию часто укоряют в том, что у нас «закон что дышло», что русские люди привыкли жить не по законам, а «по понятиям». В этой связи многие продвинутые в западном направлении новые наши правители провозглашают намерение добиваться в России «диктатуры закона».
Однако, помимо всего прочего, на наше нежелание жить строго по законам существенно повлияло то обстоятельство, что мы на протяжении едва ли не всей нашей тысячелетней истории воспитывались как христианский народ. И потому всегда предпочитали, даже в советские годы, во времена гонений на христианскую веру, поступать не столько по закону, сколько по правде. Русский народ всегда, сознательно или неосознанно, следовал завету митрополита Иллариона, который еще в начале нашей истории противопоставил ветхозаветному Закону – Истину и Благодать Христову.
И дело не столько в неумении нашем жить по закону, сколько в упорном нежелании ограничиваться одним законом. Ведь всякая законодательная система в духовном смысле является наследницей ветхозаветного законничества, тогда как мы – народ новозаветный, христианский, понимающий или неосознанно ощущающий, что помимо законов и выше законов есть Благодать Правды Божьей. И потому, кроме законов, народ наш склонен судить еще и по совести, руководствуясь заложенным в нас Господом внутренним ощущением этой Правды.
Вместо мертвых и формальных законов, разграфивших на категории человеческие преступления перед обществом и перед другими людьми, в соответствии с которыми человек получает за свои преступления наказание в виде заключения под стражу на какое-то количество времени, мы предпочитаем судить по неким неопределенным «понятиям», ставя во главу угла ощущаемую нами степень преступности данного человека. Поэтому если мы чувствуем, что человек не совсем «пропащий», то вместо предписанной в законах «неотвратимости наказания» часто склонны по-христиански ему прощать. Особенно это касается тех случаев, когда «смягчающие обстоятельства» преступника нам известны.
В других же случаях очень часто, когда дело касается преступлений, за совершение которых законом предусмотрено сравнительно небольшое наказание, наши люди высказываются за всякого рода «драконовские меры», требуя «стрелять», «вешать» и т. п. Это происходит, опять же, потому, что они учитывают не только формальную сторону дела, но и степень нравственного падения преступника, губительные последствия этого преступления для всего народа, а также сопутствующую преступлению степень цинизма и надругательства над нашими устоями и святынями, на которых испокон веков держалась наша жизнь, то есть учитывая все то, что не может быть учтено формальной схемой. И они, по большому счету, правы, если принять во внимание хотя бы то, что все содеянное над нашим народом за последние два десятилетия делалось в основном в рамках существующих законов, не поспевающих за скоростью наших «преобразований» и неспособных охватить все многообразие явлений «переходного периода» (а иногда и намеренно сформулированных таким образом, чтобы «не замечать» многих преступлений, особо «близких сердцу» наших власть предержащих).
Конфликт между мертвым законом и той живой правдой, которая выше закона, нашел свое отражение в культовом советском фильме «Место встречи изменить нельзя». Авторы литературного произведения, по которому был поставлен этот фильм, люди западнического, либерального склада, ратовали в своем произведении за «диктатуру закона». Главный герой детективного романа, милиционер Шарапов, страстно убеждал своего оппонента в необходимости руководствоваться исключительно законом, не допуская отклонений и импровизаций. Однако жизненная правда, которую отстаивал его оппонент, капитан Жеглов, превратившийся благодаря обаянию и таланту Владимира Высоцкого, сыгравшего эту роль, из второстепенного персонажа романа в главного героя фильма, оказалась выше закона. Капитан Жеглов в своих действиях руководствовался в первую очередь не законом, а высшей справедливостью. Ведь как можно измерить мертвым законом беды и страдания нашего народа, пережитые за годы страшной войны, и степень циничности тех, кто наживался на этих бедах?! И именно эта позиция нашла сочувствие у подавляющего большинства наших телезрителей.
Кстати, возвращаясь к советскому времени, стоит заметить, что самым ненавистным тогда типом человека был бюрократ. А бюрократ – это тот, кто поступает строго по закону, но делает это формально, не учитывая высшей правды.
В отношении законов следует поступать так, как заповедовал поступать Христос по отношению к Закону Ветхому: «не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф 5, 17). Исполнить по духу, а не по букве, как фарисеи.
То, как следует относиться к законам, зависит еще и от состояния общества, от того, какие болезни этого общества следует лечить в первую очередь. Если общество (или отдельные люди) в нравственном отношении выше законов, по которым им предписано жить, то тогда оправдано свободное отношение к законам, как к своего рода ориентирам.
