Тем временем наступила пора карнавала. Я пригласил ее в Бреду и Хертогенбос, и мы чудесно погуляли в лесу близ Эйндховена. Но Сильвия, со свойственной северянам осторожностью, отказывалась от разговоров о чувствах, опасаясь, что магия карнавала и краса природы зачаруют, заставят принять необдуманное решение.
Несколько месяцев спустя наше драматическое общество в Делфте поставило спектакль. Я играл второстепенную роль и пригласил Сильвию. Перед спектаклем мы все падали с ног. Все приходилось делать самим. Надо было распределять роли, искать помещение, репетировать. Мы не спали сутками напролет. После спектакля был устроен бал. Танцы, дым коромыслом, а на балконе можно мирно постоять с девушкой, поговорить. Когда мы обсуждали пьесу, Сильвия вдруг сказала:
— Если бы ты спросил меня об этом еще раз, мне кажется, теперь я бы сказала «да».
Но я не ответил. Я так устал, что до меня даже не дошел смысл сказанного.
Позже мы всемером усадили наших дам в машину и повезли их домой, в Гаагу. Спать хотелось невыносимо. Я направился к себе на квартиру. Наконец-то можно отоспаться! Назавтра проснулся только к полудню. Обдумывая разговор с Сильвией, я вспомнил вдруг ту ее главную фразу и осознал, что она согласилась! Я вскочил с кровати и написал ей записку, в которой сообщал, что приеду, чтобы увидеться с ней, в следующее воскресенье. Сильвия ответила: чтобы посетить дом ее родителей, следует найти подобающий предлог. Удача меня не оставляла. Как раз в это воскресенье наша национальная сборная выиграла ответственный футбольный матч с Бельгией, так что в гостиную ван Леннепов я вошел, крича во все горло:
— Слышали? Слышали? Голландия выиграла! Пять — ноль!
Это растопило лед, и в тот же день мы обручились.
Помолвка, однако, была «неофициальной». Мне было всего двадцать, ей — и того меньше. И мои, и ее родители считали нас слишком зелеными. Что ж, ладно, пусть «неофициальная», но помолвка эта стала притчей во языцех по всему Делфту. Мы были обручены в течение четырех лет — конечно, невыносимо долго. Но одно из преимуществ раннего обручения состоит в том, что вы близко знакомитесь с друзьями друг друга. Сильвия в полной мере принимала участие в моей делфтской жизни и даже порой играла в наших студенческих спектаклях.
Сдав выпускные школьные экзамены, Сильвия не захотела пойти учиться в университет, а сосредоточилась на поприще социального попечения. Несколько лет работала по утрам в так называемом «детском приюте» — учреждении для незамужних матерей и их детей. Там она присматривала за малышами, что ей не только очень нравилось, но и стало прекрасной подготовкой к семейной жизни. Мои родители, поначалу имевшие некоторое предубеждение против «этой девушки из Гааги», очень одобрили такие ее занятия.
Но все же эти бесконечные разъезды стали меня обременять. Моя невеста жила в Гааге в восемнадцати километрах от меня, и я ездил к ней на велосипеде. У некоторых моих приятелей уже были автомобили; другие гоняли на грохочущих, тяжелых мотоциклах. Давным-давно я пообещал родителям, что никогда не сяду на заднее сиденье такого мотоцикла, и свято держал слово. Но напряжение давало о себе знать:
— Папа, до сих пор я не нарушал своего обещания, но больше так продолжаться не может. Прошу тебя, позволь мне иметь свой автомобиль.
И у меня появился маленький четырехместный «Рено». Двухместный показался отцу неподобающим. Он придерживался того мнения, что у меня должна быть машина, в которую, пусть даже и маленькую, можно посадить друзей.
К счастью, я никогда не относился к богатству как к чему-то, положенному по праву. Мои друзья-студенты говаривали: «Послушай, Фриц, вот если б у меня был старик с таким кошельком, как у твоего, я бы каждый день устраивал вечеринки!» Но у меня не было никакого желания сорить деньгами или давать экстравагантные приемы. Я с удовольствием веселился, когда было подходящее настроение, но кутилой так и не стал — может быть, как раз потому, что рано обручился.
Мы поженились в Гааге 4 июля 1929 года после чудесных празднеств. В Эйндховене был устроен неформальный «садовый» прием, во время которого разразилась гроза, так что завершать веселье пришлось в зале местной ратуши. Кроме того, был «вишневый праздник» в Залтбоммеле, и мы посетили множество обедов, устроенных в нашу честь дядьями, тетками и кузенами в Гааге. Как и весь остальной мир, Голландия в тот момент в полную силу наслаждалась экономическим бумом. Никто не предполагал, что грядущей осенью, начавшись в Америке, распространится по всему свету Великая депрессия. Я беззаветно наслаждался жизнью. Так же чувствовала себя и моя новобрачная, самая, на мой взгляд, прекрасная девушка в мире.
Завершение образованияОбручение и женитьба значили для меня неизмеримо больше, чем просто интермеццо в моих университетских занятиях. Тем не менее образование следовало завершить. Как раз в момент моей «неофициальной помолвки» я сдавал экзамены за второй курс и провалился — этот факт порой вдохновляюще действовал на моих сыновей! Но тогда это оказалось тяжелым ударом для нас обоих, поскольку означало, что мы потеряем год. К счастью, я сумел нагнать упущенное, и в 1929 году, после шести лет учебы, получил диплом инженера — что не так уж плохо и по нынешним меркам.
Составной частью курса обучения являлась полугодовая практика в качестве механика на заводе. Сначала я поработал на машиностроительном заводе в Бреде, потом — токарем на металлорежущем станке на заводе Альфреда Герберта в Ковентри. Каждое утро в 7.30 я приступал к работе вместе с остальными рабочими и делал те же изделия, что и они, хотя и не так споро. Там я постиг, как это здорово, делая однообразную работу, в 17.30 услышать гудок, возвещающий окончание смены. Помимо этого, шесть недель были посвящены заводу Ситроена в Париже, где я получил представление о том, что такое массовое производство.
В Делфте была такая практика: тем студентам, кто уделял много времени общественной работе и пропускал лекции, приходилось нанимать репетиторов — частных учителей. Это был как раз мой случай, и я очень живо помню доктора Е. Х. Бекмана — поистине короля репетиторов. Он организовал свой бизнес блестяще. До поздней ночи он давал частные уроки, а кроме того, студенты могли оставлять свои работы в прихожей, дверь в которую была открыта ночь напролет. Они складывали тетради на столбик перил лестницы, и отсюда происходит особое делфтское понятие — «столбик»: «Я еще не отнес чертежи на столбик». С достойной восхищения скоростью Бекман проверял эти работы во время уроков математики, которые вел в средней школе. Порой во время экзаменационной сессии нас таких собиралось у Бекмана до двадцати. Может, это и не идеальный способ постижения предмета, но зато почти все, кто обращался к нему, сдавали экзамены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
