Я почувствовала, что задыхаюсь:
— Ты… ты…
— Убивать себе подобных — один из девяти смертных грехов! — указательный палец старухи уткнулся мне в грудь, а глаза полыхнули огнем безумия. — «Тот, кто отворил кровь единожды, подобен скакуну, вступившему на тонкий лед: любое движение, кроме шага назад — суть путь в Небытие! Тот, кто отворил кровь дважды и более, воистину проклят: он никогда не найдет пути к Вседержителю…»
Цитата из Изумрудной Скрижали, чуть ли не каждую проповедь повторяемая братом Димитрием, ударила по сердцу, как молот кузнеца — по панцирю светлячка. И сковала мое горло льдом.
— Тео — верный вассал короля! — справившись с собой, чуть слышно прошептала я. — Он отправился на войну только потому, что выполнял высочайшее повеление нашего верховного сюзерена…
— «Нет королей, кроме Вседержителя!» — патетично воскликнула старуха. — «А те, кто тщится затмить славу его, суть слуга Двуликого…»
— Его величество Шаграт — слуга Бога-Отступника? — ошалело переспросила я. — Ты вообще понимаешь, что несешь?
Амата вскинула подбородок и презрительно усмехнулась:
— Слуга! Причем один из вернейших! Ибо кто, кроме них, мог издать богомерзкий указ об особом судопроизводстве в отношении Бездушных?
Спорить с последним утверждением было трудно: о народных волнениях, которые последовали за этим указом, рассказывала не только Амата, но и отец. Поэтому я замолчала. И невольно поежилась…
Поняв, что ее аргумент подействовал, старуха потянулась к свитку, все еще зажатому в моей руке. Ее голова на миг оказалась между мною и подсвечником, и спутанные седые лохмы, не знающие гребня, вдруг вспыхнули и превратились в холодное белое облако! Я побледнела: Вседержитель подавал знак, проигнорировать который смог бы разве что неразумный младенец…
— Спаси и сохрани… — прошептала я, отбросила в сторону свиток и осенила себя знаком животворящего круга…
Не знаю, что Амата углядела в моих глазах, но гнев в ее взоре тут же угас. А она, враз забыв про мэтра Ланниора и его рисунки, ласково погладила меня по голове:
— Ну, как тут твое рукоделие?
Я взяла со стола пяльцы и протянула их ей…
… На эскизе работы брата Вийера желто-оранжевое солнце выглядело почти как настоящее. И, казалось, даже немножечко грело. А вот от сине-зеленой книги почему-то веяло холодом. Видимо, поэтому символ Пути к Вседержителю я вышила целиком, а символ Познания — только наметила. Причем нитками, оттенки которых были чуть теплее рекомендованных.
Как ни странно, Амата не стала заострять на этом внимания — оставив в покое мои волосы, она провела пальцем по почти законченному корешку, перевернула пяльцы, осмотрела изнаночную сторону вышивки и улыбнулась:
— Ты потрудилась на славу. Поэтому можешь отложить рукоделие в сторону и начать готовиться к празднику…
Я удивленно покосилась на окно, за которым продолжал лить дождь, и угрюмо вздохнула:
— Какой может быть праздник в такую погоду?
Кормилица улыбнулась:
— К нам приехали жонглеры. И твой отец пригласил их на ужин…
… Мое любимое темно-красное бархатное платье с открытыми плечами, которое я надевала в первой десятине первого снеженя на бал по случаю приезда барона Олмара Геррена, оказалось мне мало: корсет больно сдавливал грудь и не сходился на спине, рукава уже не закрывали пальцы, а подол — о, ужас!!! — демонстрировал всем желающим мои щиколотки!
Другое платье — светло-зеленое, с глубоким вырезом и кружевными оторочками — жутко топорщилось на бедрах.
Пришлось надевать третье. То, которое мне пошили к празднику совершеннолетия Тео…
Правда, стоило мне в него влезть и сделать шаг к зеркалу, как Амата вытаращила глаза и заявила:
— В этом непотребстве я тебя из покоев не выпущу!
Я закусила губу и с трудом удержала наворачивающиеся слезы:
— Одену зеленое, зайду в трапезную раньше всех, сяду, и… никто ничего не заметит!
Кормилица посмотрела на меня, как на юродивую:
— Ты — дама! Значит, должна покинуть общество задолго до того, как вино развяжет мужские языки и превратит их в похотливых скотов…
Я вспомнила взгляды, которыми меня пожирали барон Олмар и его свита, и обреченно вздохнула:
— Ладно, спою себе сама…
Амата приподняла бровь и довольно улыбнулась:
— Смирение — это шаг к Вседержителю… Я счастлива, что ты приняла его душой, поэтому… сейчас принесу тебе что-нибудь из платьев твоей бабушки…
… По рассказам отца моя бабушка — баронесса Катарина д'Атерн — была одной из самых известных красавиц Вейнара: ее благосклонности добивался чуть ли не весь высший свет королевства, включая первого министра, королевского казначея и камерария. Да что там королевства — к ней сватались посол Белогорья, один из сыновей короля Алата и младший брат вождя эрратов! А тогдашний король Оммана, увидев ее на одном из балов, назвал Ясным Солнышком Вейнара…
Однако, несмотря на то, что среди ее воздыхателей хватало писаных красавцев, известных рубак и лиц, имеющих влияние на короля, бабушка отдала свое сердце молодому герою только что закончившейся Вейнарско-Рагнарской войны. И ни разу об этом не пожалела: до конца ее недолгой жизни барон д'Атерн не отходил от жены ни на шаг.
Видимо, в благодарность за это бабушка ни разу не дала деду причин усомниться в своей верности: она игнорировала любые знаки внимания со стороны воздыхателей и как-то прилюдно заявила, что будет вскрывать все послания в свой адрес только в присутствии мужа.
Как ни странно, такое поведение Катарины д'Атерн больше всего бесило представительниц слабого пола: они искренне считали ее самовлюбленной выскочкой… однако пытались подражать ее манере одеваться, причесываться и даже улыбаться.
Лиственей в восемь, поняв, что ослепительно красивая черноволосая женщина, изображенная на одном из портретов в кабинете отца, и есть та самая Катарина д'Атерн, я несколько дней в буквальном смысле слова жила в зеркалах — искала в себе хоть какое-то сходство с ней. Увы, ни волосы, поднятые вверх, ни глубокое декольте, собственноручно вырезанное в детском сарафане, ни тщательно скопированная поза не сделали меня ни Ясным Солнышком Вейнара, ни чем-то похожим.
Видимо, поэтому, надев на себя роскошное темно-синее бархатное платье своей бабушки, я долго не могла решиться посмотреть на свое отражение — знала, что увижу все то же рыжеволосое, конопатое и на редкость мелкое создание с впавшими щеками, тощими плечами и костлявыми ключицами.
Потом, все-таки, заглянула, привычно ужаснулась и… с интересом уставилась на свое изображение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
