Я не хочу сказать, что церкви должны превратиться в миниуниверситеты, а пасторы — в профессоров, читающих лекции с церковных кафедр. Но одно несомненно: служение — это не просто еженедельное проповедование «благих вестей», что бы под этим ни подразумевалось. Оно также предусматривает обучение. В большинстве церквей действуют образовательные программы для взрослых. Почему бы и взрослым не поучиться? Положение в той церкви, где я читал лекции, — далеко не единичный случай.
Ежегодно сотни студентов слушают мой курс «Введение в Новый Завет» в Чапел-Хилл. Как правило, в потоке 300–350 студентов. Разумеется, этот курс я преподаю не с конфессиональных или религиозных позиций, к которым давно привыкло большинство студентов, получивших церковное воспитание, а с историко-критической точки зрения. Сведения и концепции, которые я предлагаю их вниманию, не содержат ничего радикального. Эти же взгляды распространены и среди критически настроенных ученых, придерживающихся исторического подхода к Библии, — неважно, являются они сами верующими или неверующими, протестантами, католиками, иудеями, агностиками и так далее. Все эти взгляды я усвоил в семинарии, их излагают в духовных семинариях и университетах по всей стране. Но мои студенты сталкиваются с ними впервые, хотя в большинстве своем посвятили немало времени посещению воскресных школ и церквей.
Мои студенты реагируют на эти взгляды по-разному. Более консервативные обычно похожи на меня в том же возрасте — убеждены в абсолютной истинности Библии и готовы спорить с каждым, кто усомнится в этом. Некоторые из них отказываются слушать — они чуть ли не затыкают уши и начинают приглушенно гудеть, лишь бы не слышать то, что может заставить их усомниться в милой их сердцу вере в Библию. Другие стремятся вырваться из тисков церкви и религии и поглощают информацию, которую я предоставляю, так жадно, словно она дает им право на неверие.
На мой взгляд, и полное отрицание, и слишком рьяное стремление усвоить новые представления о Библии нельзя назвать идеальной реакцией. Я предпочитаю видеть, как студенты старательно изучают материал, всесторонне обдумывают его, сомневаются в его (и собственных) положениях и выводах, пытаются понять, как этот материал повлияет на представления о Библии и христианстве, привитые им в детстве, и осторожно размышляют, каким образом он способен оказать влияние на них лично. Разумеется, одна из моих основных целей — побудить студентов усвоить материал курса. В конце концов, он представляет собой исторические сведения об исторической религии, подкрепленные историческими документами. Эти занятия не предназначены для того, чтобы служить богословским упражнением в укреплении или ослаблении веры. Но поскольку документы, с которыми мы имеем дело, являются для большинства студентов документами, подкрепляющими веру, историко-критический метод, которым мы пользуемся на занятиях, неизбежно имеет последствия для веры. Еще одна цель, которую я преследую, — как подобает каждому преподавателю университета, — заставить студентов мыслить.
Признание историко-критического метода
Во время учебы в Принстонской семинарии, оценив потенциальную ценность историко-критического метода, я, подобно многим другим студентам семинарий, начал применять этот новый (для меня) подход — поначалу очень осторожно, так как не хотел сразу уступать науке. Но в конце концов я усмотрел в нем стройную и эффективную логику и всей душой отдался изучению Библии с этой точки зрения.
Мне трудно определить, в какой именно момент я перестал быть фундаменталистом, который верит в абсолютную непогрешимость и словесную богодухновенность Библии. Как я указывал в «Искаженных словах Иисуса» (MisquotingJesus), ключевым для меня с самого начала стал тот исторический факт, что мы располагаем не оригиналами хоть каких-нибудь книг Библии, а только копиями, сделанными позднее — в большинстве случаев спустя много столетий. Постепенно мне начала казаться все более нелепой мысль о том, что Бог ниспослал эти тексты от первого до последнего слова, ведь мы, в сущности, не располагаем этими словами, ведь тексты на самом деле изменены во множестве мест, и если большинство изменений несущественны, то среди них есть и немало по-настоящему важных. Если Бог хотел даровать нам свои слова, почему он не сохранил их в первоначальном виде?
Примерно в то же время, когда я начал сомневаться в ниспосланности слов Библии Богом, стало проявляться влияние курсов изучения Библии с историко-критической точки зрения. Я начал видеть расхождения в тексте. Я заметил, что некоторые книги Библии не согласуются друг с другом. Меня убедили доводы, согласно которым некоторые из этих книг вовсе не были написаны теми, кому приписывали их авторство. И я постепенно понял, что многие из традиционных христианских догматов, которые я давно привык принимать, не задавая вопросов, например, о божественности Христа и Троице, отсутствовали в древнейших традициях Нового Завета, которые развились со временем и мало-помалу отдалились от изначальных учений Христа и его апостолов.
Все эти озарения оставили глубокий отпечаток на моей вере — думаю, как и на вере множества моих товарищей-семинаристов в то время и нынешние дни. Но в отличие от большинства однокашников, я не возвратился к религиозному подходу к Библии в тот же день, как получил диплом магистра богословия. Вместо этого я с новым рвением принялся изучать Библию в исторической перспективе, узнавать все, что мог, о христианской вере, которой, как я считал, учит Библия. Я поступил в семинарию «возродившимся в вере» фундаменталистом, а закончил ее либерально настроенным евангелическим христианином, который по-прежнему считает Библию кладезем важных учений, предназначенных Богом для своего народа, но вместе с тем — книгой, полной людских представлений и ошибок.
Со временем эволюция моих взглядов продолжалась. Из евангелика в агностика я превратился не вдруг. Напротив, почти пятнадцать лет после того, как я перестал считать Библию словесно богодухновенной, я продолжал оставаться убежденным христианином — посещал церковь, верил в Бога, исповедовался. Я постепенно склонялся к либерализму. Собственные исследования побудили меня усомниться в важных аспектах моей веры. В конце концов, вскоре после окончания семинарии я достиг точки, где по-прежнему твердо верил в Бога, но понимал Библию скорее метафорически, чем буквально: я считал, что Библия содержит богодухновенные тексты, способные провести к истинным и ценным размышлениям о Боге, но тем не менее представляет собой плод людского труда со всевозможными ошибками, какие только могут возникнуть при вмешательстве человека.
Затем наступил момент, когда я утратил веру. Это произошло не потому, что я пользовался историко-критическим подходом, а потому, что я больше не мог примирить свою веру в Бога с состоянием мира, который окружал меня. Этот вопрос я рассмотрел в своей книге «Проблема Бога: как Библии не удается ответить на наш самый животрепещущий вопрос — почему мы страдаем?» (God’s Problem: How the Bible Fails to Answer Our Most Important Question — Why We Suffer). В мире столько бессмысленной боли и горя, что я не в состоянии верить, будто где-то есть добрый и любящий Бог, которому все подчинено, — не в состоянии, хотя мне известны все стандартные возражения на этот довод.
Все это — предмет другой книги, однако он имеет некоторое отношение к данной, так как все пятнадцать лет, за время которых я расстался с евангелической верой и стал агностиком, для меня неразрывно связаны с историко-критическим методом изучения Библии, особенно Нового Завета. Здесь я хочу подчеркнуть мысль, на которой постараюсь вновь заострить внимание в последней главе. Я ни в коем случае не считаю, что историко-критический метод неизбежно приводит к утрате веры.
Все мои близкие (и не самые близкие) друзья, занятые изучением Нового Завета, соглашаются с большинством моих взглядов на исторический Новый Завет, исторического Иисуса, становление и развитие христианской веры и тому подобные вопросы. Даже если по поводу каких-либо аспектов мы расходимся во мнениях (а такое случается — ведь мы прежде всего ученые), у нас не вызывают споров исторические методы и основные выводы, которые они позволяют сделать. Тем не менее все эти друзья остаются убежденными христианами. Одни преподают в университетах, другие в семинариях и прочих духовных учебных заведениях. Третьи рукоположены на служение. Большинство играет активную роль в церкви. Историко-критический подход к Библии для многих из них стал шоком во время учебы в семинарии, но их вера выдержала это потрясение. В моем случае историко-критический метод заставил меня усомниться в своей вере — не только в ее поверхностных аспектах, но и в самой сути. Но к агностицизму меня привел не историко-критический подход к Библии, а проблема страданий.
