на салазках в большой кадушке воды с озера, привезти из сарая две плетюхи сена для скотины, вывезти из хлевов намёрзшие коровьи «лепешки» и так кое-что по-мелочи. Зато в сумерки для всех ребят – лафа! Наступает темнота, а огонь зажигать еще рано. В это время самое подходящее для игр и развлечений детворы.
Из всех домов на улицу выходят парни, идут к прогонному перекрёстку и горланят: «Тарга, Тарга, Ура-а-а!» Это знак вызова кужадонских таких же ребят на обоюдную полюбовную драку. Такая традиция в Мотовилове заведена с незапамятных времен. Существует золотое правило в этой забавной драке: драться только кулаками, по лицу не ударять, лежачего не бить! И вдобавок – не мстить! Это весёлое для ребят занятие давало не только развлечение, оно закаливало в каждом парне смелость и храбрость в наступлении, силу, ловкость и выносливость в драке, умение без паники, увертливо отступать. У каждой артели имеются своего рода воеводы, взаимно наводящие на артели страх. Это два отважных Федьки. У артели Главной улицы Федька Лабин, у кужадонской артели – Федька Тарасов.
Натешившись в драке и надышавшись свежего воздуха, ребята расходятся по домам и снова вставали за токарный станок. У Савельевых отец, сваливая липняк, крикнул старшему сыну:
– Минька! Распряги-ка лошадь да пусти её в хлев. Я что-то нынче озяб. А ты, Саньк, помоги мне досваливать воз.
Отец брался за комельки плах, а Санька за вершинки. Санька кряхтел от натуги и слабосильно, без сноровки, медленно передвигался с грузом по примятому снегу.
– Что ты так вяло поворачиваешься! – заворчал на него отец. – Ходишь, как вареный, и на ровном месте спотыкаешься. Связи в тебе нет! А ты варовее шевелись! У тебя в голове-то, видно, не работа, а книжки! – упрекая в неповоротливости Саньки, брюзжал на него отец. А когда Санька с последней тяжеленной плахой, не выдержав натуги, споткнувшись, упал в снег, отец, подскочив к нему и поддав ему лаптем под зад, угостил его пинком. Санька заплакал, а отец грозовой тучей направился в избу. Войдя в избное тепло, он, раздевшись, бросил на лавку пиджак, а сам, морщась, начал отдирать от усов намёрзшие сосульки:
– И как это люди с небритыми бородами ходют, тут вот с одними усами и то канители не уберешься! – ни к кому не обращаясь, проговорил он. И в сторону жены, готовившей ужин, сказал:
– Ты мне насуши осьминный мешок сухарей. Я дорогой и буду их погрызывать. До Пустыни-то дорога-то дальняя и холод-то до самых кишок добирается. В чапане-то холодновато, надо тулуп портному заказать, – полушутливо, полугрозно высказался он.
К ужину собралась вся семья. В избу, шмыгая носом, вошёл Санька. Он виду не подал, что недавно плакал. Из верхней избы к столу спустилась бабушка Евлинья. Она, зябко передернув плечами, накинула на себя овчинный полушубок. Ужин прошёл в безмолвии. После ужина Минька с Санькой «посидели» за работой в токарне до десяти часов. Минька ушел на гулянье к девкам в кельи, а Санька, перебравшись в верхнюю комнату и зажгя столовую лампу, уселся за книгу, которая его сильно заинтересовала, а читать-то приходится только ущипками-урывками. Отец страстно не любил, когда Санька торчит за книгой и по-напрасному жжёт керосин.
Религия. Ступени жизни.
Все три семейства: Савельевы, Федотовы и Крестьяниновы были религиозными. Сам Василий Ефимович Савельев редко, когда пропускал заутреню или обедню. Он в церкви даже стоял на левом клиросе и пел невзрачным своим тенорком. Любовь Михайловна тоже набожная женщина, их дети так же приучены с детства посещать церковь во время богослужения. Санька увлёкся так, что по двунадесятым праздникам без разбудки сам вставал в два часа ночи, зажигал лампадку перед иконами, а сам отправлялся в церковь к заутрене. В большие праздники он с Гришкой Додоновым надевали стихарь, становясь послушниками, прислуживали свяществу. Санька иногда читал шестопсалмие.
Иван Федотов с женой Дарьей так же частенько посещали церковь, их дети парни пореже. Разве только один Павел не отставал от отца с матерью.
Семья Крестьяниновых считается особенно религиозной. Сам дедушка Василий, родовой патриарх, ведет свое родословье чуть ли не с Адама. В семье он с сыном Федором держит крепостной порядок, но из-за недолюбливания попов, из-за того, что они, будучи священнослужителями, содержат у себя на дому недозволенные их сану (по их мнению) разные рояли, физгармонии и прочее, Дедушка с Федором предпочитают у себя на дому чтение библии и богослужение в виде импровизированных заутрени или обедни. Дедушка справляет за попа, Федор за дьякона. В их басовитый богослужебный гуд иногда вплетается старушечий голосок бабушки Дуни.
Тётенька Александра – старая дева, сестра дедушки Василия, участия в пении не принимает. Она занята хлопотами по приготовлению пищи для семьи. Сама хозяйка Анна сидит на лавке, тоже не поет, а только слушает. Детей Алёшу, Мишку и Паньку стараются проводить в церковь. Алёша вообще проходит церковь мимо, Мишка с Панькой если в зимнее время – отсиживаются в сторожке-богадельне, а летом слоняются в церковной загороди, сидя на лавках под тенью берёз и сирени, курят или из побуждений озорства смотрят, кого бы толкнуть или над кем-нибудь невежественно созоровать – кому-нибудь плюнуть на спину или к спине повесить соплю (по их мнению – часы), потом хихикать и хохотать от удовольствия, поощряя свое отвратительное похабное и варварское поведение.
Савельевой бабушке Евлинии в церковь ходить некогда, она сидит и нянчится с малышами-ребятишками, но она любит дома петь богослужебные стихиры. Она обычно поет одна: «Совет превечный», «Врата адовы», «Неимамы», «Житейское море», «Верую», «Достойно», «Отче Наш». Но говеть в Великий Пост она отпросится у Любови Михайловны и всю Христовую неделю ходит в церковь, не пропуская ни заутреню, ни обедню, ни вечерню.
Дедушка Крестьянинов хотя и малограмотный, но библию читает регулярно и познал ее чуть ли не наизусть. У них в избе на стене две красочные офсетной печати картины: одна изображает ступени лестницы человеческой жизни, а на другой изображён Страшный Суд. К картине Страшного суда дед обычно подводил разбаловавшихся ребят и, показывая на эту картину, назидательно предупреждал: кто озорует и отца с матерью не слушается, того бог в огонь посадит, а на том свете его вот что ожидает. А на картине изображено, как грешники, подпираемые цепью, невольно приближаются к пасти дракона, из которой пышет неугасимый огонь, готовый пожрать грешных людей. Вторая – нравственно-поучительная, на житейскую тему: «Ступени жизни». О картине ступеней человеческой лестницы, дедушка обычно вел пояснительную, нравоучительную беседу уже
