Исходя из коллективного характера актерского творчества, Станиславский разрабатывает учение об этике актера.
— Этика, — говорил он нам, — определяет идейный, моральный облик актера-гражданина, учит его сознательному выполнению своей общественной роли. Советский актер — это патриот, который все свое творчество посвящает народу. Он любит свою профессию за то, что она дает ему возможность через определенные идеи, воплощенные на сцене в художественные образы, воспитывать зрителя, делать его лучше, чище, умнее, полезнее для общества.
Первым условием для создания предрабочего состояния, — говорил Константин Сергеевич, — является выполнение девиза: «Люби искусство в себе, а не себя в искусстве» (этим принципом сам Константин Сергеевич руководствовался на протяжении всей своей творческой жизни. — Л. Н.). Что такое предрабочее состояние? Это — готовность к занятиям, это — бодрое расположение духа; с ним всегда надо приходить в студию, в театр. Одной из первоначальных задач тех, кто создает студию, должно быть внимание к атмосфере в ней. Если студия не сумеет сдержать, искоренить, изжить у студийцев обидчивость, вздорный характер, зависть и недоброжелательство, она не создаст не только больших артистов, но даже просто хороших, умеющих привлечь внимание публики. Так что, приходя к себе в студию, оставьте все гадкое, что у вас есть, внизу, перед входом в это здание. Если же вы будете приносить это с собой и засорять, пачкать должное быть священным для вас место, то это будет плевательница; что угодно, но не место, где вы будете ценить искусство и где возможно говорить о Шекспире, Пушкине и других. Есть два типа актеров. Одни идут на сцену потому, что без искусства жить не могут, актерский труд — их любовь, их потребность. Для других же искусство не важно; они жаждут выделить себя среди толпы, хотят быть исключением, именитым и почитаемым. Первые, стремясь стать артистами-творцами, чутко ловят все замечания режиссера на занятиях студий или репетициях, с готовностью признают свои ошибки, делают все, чтобы их исправить и, как правило, добиваются желаемого результата. Вторые же, обуреваемые себялюбием, каждое замечание принимают в штыки, ищут для себя оправдания, обещают все исправить завтра же, но обычно не исправляют ничего ни завтра, ни послезавтра, ни на спектакле.
— Жажда первенства, самомнение должны быть изжиты, — учил студийцев Константин Сергеевич. — В студии все равны. Каждый — самостоятельная творческая единица. А разница в способностях — это внешние условия.
«Прекрасный, огромного обаяния человек, Станиславский не знает никаких рангов в искусстве. Он относится ко всем одинаково, для всех готов сделать все, что только в его силах, и одновременно сурово, а подчас и жестоко, невзирая на лица, критикует недостатки»,[7] — так говорил о работе с Константином Сергеевичем замечательный актер МХАТ Н. П. Хмелев.
Станиславский, сам являясь образцом в выполнении требований художественной этики, упорно боролся против зазнайства, творческой самоуспокоенности не только в актерской среде, но и у нас в студии.
— К сожалению, случается так, — говорил он студийцам, — молодой ведущий актер, несколько лет проработавший в театре, видит, что артист X. играет лучше, чем он. Но это для «нашего» актера ерунда, это его нисколько не мучает, он ведь уже первый актер, он же талант. И вот тут, в этой самоуверенности, кроется его погибель; с этого момента он непременно начнет катиться вниз. Изживайте дурные черты своего характера, — продолжал Станиславский, — самовлюбленность, зазнайство, пренебрежительное отношение к товарищам. Иначе через 10–15 лет с вами может случиться то же, что произошло со многими актерами: начинали с того, что были непосредственными, милыми, а кончали самым гнусным ремеслом. И вот, когда посмотришь, что из некоторых вышло, то невольно вспоминаешь старичка, который говорил: «Милая девочка, милая девочка, а вырастет — дрянь будет».
Константин Сергеевич рассказывал о том, как стремились к творческому совершенствованию его соратники по МХАТ, те, кого называют «старой гвардией театра»:
— У нас было так, сыграешь какую-то роль, тебе хлопают, а в душе — «но ведь Садовский сыграл лучше». Вот что-то еще сделал, а в душе — «у Ермоловой это получилось лучше». Еще что-то сделаешь, и как будто лучше, чем прежде, но все-таки нет в душе полного удовлетворения, и хочется еще и еще работать над собой.
Нужно, чтобы и вы об этом постоянно думали, чтобы и вам теребило душу — «да, это хорошо, но ведь можно лучше». Надо, чтобы эта мысль заставляла вас неустанно творчески трудиться и стремиться к лучшему. Умение трудиться — это тоже талант, громадный талант.
К. С. Станиславский пишет: «Огромное большинство актеров уверено, что на репетициях надо работать, а дома можно отдыхать».[8] А ведь на репетициях разбираются действия, ощущения, хранящиеся в эмоциональной памяти. И надо очень много и долго думать о них не только на репетициях, но главным образом дома, чтобы извлечь их из своей души, из своей памяти. Многие же из теперешних студентов совсем не работают над ролями дома, не готовятся к репетициям; не интересуются материалом, связанным с создаваемым образом, с эпохой произведения. Они считают, раз есть педагог, — он за них подумает, сделает. Борясь с этим, мы, педагоги, заставляем студентов делать на группе доклады об авторе, эпохе; составлять подробные биографии, течение дня каждого действующего лица; искать, кто умеет рисовать эскизы костюмов, причесок.
— Надо самим работать, а не рассчитывать на кого-то, не ждать, что с вами кто-то может проделать чудеса, — говорил Константин Сергеевич. — Вот вы проучились два года и уже требуете мастеров. А вам, молодым студийцам, казалось бы, есть чему поучиться, есть что позаимствовать у любого мало-мальски одаренного талантом педагога; от каждого можно кое-что взять и узнать многое. Для этого надо самому научиться брать нужное и важное. Если вы сейчас уже просите мастеров, то какие же профессора вам понадобятся через три года? Поэтому не привередничайте и берите то, что вам дают более опытные товарищи, хотя бы они и не были гениями. И вообще отбросьте критиканство.
Все, что говорил Станиславский и ученикам студии, и нам, педагогам, было тем убедительнее, чем нагляднее подтвердалось его личным примером, его собственной жизнью в искусстве.
Константин Сергеевич убеждал студийцев в необходимости создания подлинной творческой атмосферы в студии, в том, что сюда, в свой храм искусства, надо нести все лучшие мысли и побуждения, оставляя за порогом мелкую зависть, интриги, сплетни. Он призывал к самозабвенному, жертвенному служению театру, звал идти в искусство, как на подвиг. И сам показывал яркий пример такого подвижничества.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
