В соседних домах уже меньше света, кухни погасли, зато гостиные колышутся голубыми тонами.
После минутного размышления вспоминаю, что Валентина — это кузина, мы виделись, когда вся семья собралась на похоронах бабушки. Когда церемония закончилась, мы выпили по стаканчику вина, потому что в тот день было очень холодно. На площади у церкви было кафе, мы сидели там всей семьей, называя друг друга на «ты», хотя в большинстве случаев не виделись лет пятнадцать. Если темы для разговора не находились, мы просто перебирали воспоминания. Улыбки наши были болезненными — все же только что похоронили бабушку. Конечно, это не было неожиданным — вот уже несколько лет она не была по-настоящему здесь, с нами, и смотрела на нас, как на провожающих, оставшихся на платформе, но вот ее больше нет, и это все же удар. Мы просидели около часа в том кафе на площади, и теперь я понимаю, почему мы отдавали предпочтение воспоминаниям: настоящее было мучительным, хотя многие этого не осознавали, — перевернулась еще одна страница жизни. Мы рассматривали друг друга исподтишка, бросали взгляды, как на зачитанные до дыр страницы. В лихорадочном возбуждении последних минут было предложено всем обменяться телефонами — это всегда хорошая идея, она позволяет закончить разговор, и часто обмен телефонами для того и нужен — это как бы противоположный знакомству ритуал, когда люди представляются друг другу. Мы диктовали свои имена и десять цифр номера, отмечая при этом, что женщины сменили фамилии, а мужчины потеряли волосы; кто-то вбивал в свой телефон комбинацию цифр, и мы узнавали мимику — он всегда поджимал губы, когда старательно чем-то занимался; узнавали застенчивость одних, серьезность других, а бабушка в это время уже лежала там, и это уже навсегда. У нее, у бабушки, в восемьдесят лет был свой мобильный, но она никогда не звонила и не отвечала на звонки. «Это верно, бабушка никогда не пользовалась своим телефоном, помнишь?..» Никогда!
Винсент… С чего бы я вдруг заговорил с тобой о своем душевном состоянии? Ты всегда считал меня сильным, никогда не замечал за мной слабостей, и если бы я сегодня вечером вдруг позвонил тебе, чтобы просто поговорить, я уверен, ты отнесся бы к этому плохо, я бы резко упал в твоих глазах. Ги? Он был бы рад поговорить, но пришлось бы расплачиваться за долгое молчание, за то, что так мало участвовал в его жизни, был таким невнимательным после его развода. Мы бы говорили только о нем, все превратилось бы в мелодраму. Даниэль… Между нами все так непонятно, мы видимся время от времени за чашечкой кофе, вечером, но говорим в основном о работе и редко выходим за эти рамки. Что же до Даниэль-2, мы с ней на «ты», это приятная стажерка из нижнего отделения. Мы обменялись с ней телефонами однажды вечером, когда она воспользовалась моим такси, обменялись без задних мыслей (или почти? — даже не знаю), но в любом случае мы никогда друг другу не звонили. Дениза — это та, в которой я так ничего и не понял. Давид куда-то исчез… Впрочем, здесь только имя без фамилии, а Давидов у меня несколько, и я не знаю, кому принадлежит этот номер, — такой общий Давид. Было бы любопытно позвонить, чтобы услышать, кто же ответит, — правда забавно, но сегодня вечером у меня нет настроения шутить. Можно, конечно, скрыть свой телефон, но тогда какой в этом интерес? Для него, Давида, — никакого, а для меня мизерная надежда попасть на того, кто нужен, — на Давида, о котором я забыл, но именно на того чудесного, все понимающего Давида, готового выслушать меня. Нет, эти Давиды мне ни о чем не говорят. Хотя постойте, вот этот… Да, это именно тот Давид, который умеет слушать. Великодушный человек, который мог бы выручить меня, одолжив тысячу евро, если бы моя проблема заключалась в этом. Давид, мой сердечный друг, мой брат, ты уехал и живешь теперь там, где дюны и виноградники, в самой настоящей деревне. Черт возьми, мы совсем потеряли друг друга из виду — ты и я, горькая истина, что расстояние все же разделяет. Однако я уверен, что даже после всех этих лет ты бы не только выслушал меня — сумел бы найти слова, которые у тебя всегда есть. Слова и твоя улыбка — успокаивающая, как песчаный берег весной, возле которого ты теперь живешь. Ну, хорошо, но как мне знать, что за этими десятью цифрами скрываешься именно ты, тот Давид?.. С Евой мы использовали наши тела и много пользовались нашими телефонами, двадцать раз в день: звонки и эсэмэски — все было сверх меры, часто просто для того, чтобы сказать друг другу какую-нибудь чепуху, обменяться откровенностями, высказать желание оказаться снова вместе, обнаженными, назначить час и место, потому что и то и другое все время менялось, все это входило в игру. С Жанной мы никогда не заходили так далеко. Заговорить о себе с Жилем было бы совершенно неуместным, он мой брат, в прямом смысле слова, а значит, из всего списка это именно тот человек, который знает меня меньше всех. Что касается Жильды, вот уже два года, как она в Китае. Когда у меня день, у нее ночь, мой вечер растворяется в ее утре.
Я нажимаю на клавишу, и передо мной пробегают в неопределенности Жоржетта, Жорж Ф., Жорж Г., не менее трех Жан-Пьеров, Жан-Франсуа, Зое, Ив, Иветта, Клод, Кристина, Кристиан, Люк, Люси… Я выключаю телефон из розетки, сажусь на кровать, и тут, к своему великому изумлению, на букву «М» я нахожу себя самого. «Мой» — это мой собственный номер, я его ввел на случай, если вдруг забуду в тот момент, когда у меня его попросят. Очень часто бывает, что свой номер знаешь хуже, это действительно так, ведь сам себе не звонишь… А если попробовать, чтобы узнать, как это происходит, когда звонят мне? Сразу, без гудков, я попадаю на свой автоответчик. Так странно слышать собственный голос: «Здравствуйте, я не могу сейчас подойти, оставьте, пожалуйста, ваше сообщение, я вам перезвоню». Надо же… И потом бесстрастным голосом: «Вы можете оставить сообщение, нажав цифру 1». После звукового сигнала я немного выжидаю, что же говорить. Как глупо, но просто чтобы продолжить игру, я наговариваю, немного запинаясь: «Здравствуй, я звоню, чтобы узнать, как ты поживаешь… как у тебя дела… надеюсь, что все хорошо…» На этом я смолкаю, потом собираюсь попрощаться, но уже слышится заключительный сигнал, и я нажимаю на кнопку отбоя. Не так-то легко оставлять сообщения самому себе, это смущает, когда разговариваешь сам с собой, — слова не приходят, делаешь паузы, робеешь, чувствуешь себя дураком, хотя… что здесь плохого?
Сейчас я продолжу список, перейду к «Н», не знаю, кого там найду. На «О» и «П» у меня никого нет, а на «Р» — мои родители. Ладно, посмотрим, а пока я кладу мобильный в карман — даже если он не заряжен, я его держу при себе, у меня просто мания иметь его всегда при себе. Я иду на кухню, понимая, что совсем не хочу готовить. А что у нас в холодильнике? Не густо, и ничего подходящего. За неимением лучшего достаю бутылку вина, и в этот момент чувствую в кармане вибрацию — телефон вибрирует, прежде чем зазвонить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
