слишком ценной, чтобы рисковать ею, так почему же в золотом сиянии этих непомерно дорогих коктейлей он отбросил все свои правильные убеждения и поддался мощному импульсу?
Самоупреки смешивались с еще менее приятными чувствами. Страйк очень редко получал от женщин отказ, потому что довольно хорошо разбирался в людях. Никогда раньше он не делал шага, не будучи уверенным, что встретит взаимность, и уж точно еще ни одна женщина не реагировала так, как Робин: с тревогой, которая в худшие моменты могла показаться Страйку отвращением. Пусть он был со сломанным носом, полноватым и одноногим, а густые темные вьющиеся волосы напоминали лобковые, как их окрестили школьные друзья, раньше это никогда не мешало ему притягивать по-настоящему эффектных женщин. Его друзья мужского пола, в чьих глазах сексуальная привлекательность детектива была не так очевидна, часто возмущались и удивлялись тому, что он пользуется успехом у женщин. Возможно, невыносимое тщеславие заставляло его думать, что влечение к нему противоположного пола осталось прежним, даже когда его утренний кашель усилился и среди темно-каштановых волос начали появляться седые?
Однако еще хуже становилось от мыслей, что он совершенно неверно истолковывал чувства Робин на протяжении этих лет. Страйк полагал, что ее легкая неловкость в моменты, подталкивающие их к физической или эмоциональной близости, имела те же истоки, что и его собственная: решимость не поддаваться искушению. В дни после ее молчаливого отказа от его поцелуя, он продолжал прокручивать в голове случаи, которые, как ему казалось, доказывали взаимность влечения, снова и снова возвращаясь к моменту, как она прервала свой первый танец на свадьбе и оставила Мэтью на танцполе и последовала за ним. Они обнялись наверху лестницы отеля, и, когда Страйк прижимал ее в подвенечном платье, то мог поклясться, что услышал в голове Робин такую же опасную мысль: давай убежим — и к черту последствия. Неужели ему все это померещилось? Возможно и так.
Быть может, Робин и правда хотела сбежать, но лишь для того, чтобы просто вернуться в Лондон к работе. А в нем видела наставника и друга, но не более того.
В таком нестабильном и подавленном настроении Страйк встретил свое сорокалетие за обедом в ресторане, организованным, как и для Робин, их общими друзьями Ником и Илсой.
Здесь Робин впервые познакомилась со старинным другом Страйка из Корнуолла, Дэйвом Полвортом, который, как однажды предсказал Страйк, ей не очень понравился. Полворт был маленьким и болтливым, отрицательно отзывался обо всех аспектах лондонской жизни и называл женщин, в том числе обслуживавшую их официантку, «шлюхами». Робин, сидевшая на противоположном от Страйка конце стола, провела большую часть вечера за суетливой светской беседой с женой Полворта, Пенни, главными темами для которой были ее двое детей, дорогой Лондон и муж-придурок.
На день рождения Робин купила Страйку редкий пробный тираж первого альбома Тома Уэйтса «Время закрытия». Она знала, что Уэйтс — его любимый исполнитель, и лучшим воспоминанием о том вечере стало выражение нескрываемого удивления и удовольствия на лице Страйка, когда он развернул упаковку. Ей показалось, что между ними вернулась прежняя теплота, когда он поблагодарил ее, и Робин надеялась, что донесла до него мысль, что женщина не стала бы прикладывать столько усилий для выбора подарка мужчине, если бы не считала его привлекательным. Она не подозревала, что Страйк в тот момент спрашивал себя — считает ли Робин его и шестидесятипятилетнего Уэйтса современниками.
Через неделю после дня рождения Страйка подал в отставку Энди Хатчинс, который работал в их агентстве дольше всех. Это не стало неожиданностью: хотя его рассеянный склероз был в стадии ремиссии, работа все же сказывалась на здоровье. Они устроили для Энди прощальную вечеринку, на которой присутствовали все, кроме другого субподрядчика, Сэма Барклая, так как он вытащил короткую соломинку и в тот вечер преследовал цель в Вест-Энде.
Пока Страйк и Хатчинс разговаривали о делах по другую сторону столика в пабе, Робин беседовала с их новой сотрудницей, Мишель Гринстрит, которую новые коллеги по ее собственной просьбе называли Мидж. Это была манкунианка из полиции, высокая, стройная и подтянутая фанатка фитнес-залов с короткими, зачесанными назад темными волосами и ясными серыми глазами. Увидев накачанный пресс Мидж, когда та тянулась за самой верхней папкой в шкафу, Робин почувствовала легкую неуверенность, но ей нравилась ее прямота и тот факт, что та не считала себя компетентнее Робин, которая единственная в агентстве не была из полиции или военного учреждения. Сегодня вечером Мидж впервые призналась Робин, что главной причиной желания переехать в Лондон был тяжелый разрыв.
— Твоя бывшая тоже из полицейских? — спросила Робин.
— Нет. Она ни на одной работе не могла продержаться больше пары месяцев, — сказала Мидж с легкой горечью. — Она непризнанный гений, который либо напишет бестселлер, либо нарисует картину и получит за нее премию Тернера. Я отсутствовала целыми днями, зарабатывая деньги на оплату счетов, а она была дома и сидела в интернете. Когда нашла ее анкету на сайте знакомств Zoosk, я покончила со всем.
— Боже, мне жаль, — посочувствовала Робин. — Мой брак распался, когда я нашла в нашей постели бриллиантовую серьгу.
— Да, Ванесса говорила, — сказала Мидж, которую порекомендовала агентству подруга Робин из полиции. — Она сказала, что ты не оставила ее себе, а отдала этому гребанному придурку.
— Я бы его выпорола, — прохрипела Пэт Чонси, секретать, неожиданно врываясь в разговор. Пэт, пятидесятисемилетняя женщина с хриплым голосом, черными как вакса волосами и зубами цвета старой слоновой кости, всегда курила вне офиса, а внутри постоянно затягивалась электронной сигаретой.
— Была одна женщина, которая присылала мне фотографии моего первого мужа в стиле «ню» по почте, нахальная корова.
— Серьезно? — воскликнула Мидж.
— О да, — прорычала Пэт.
— И что ты сделала? — спросила Робин.
— Приколола их к входной двери, чтобы это было первым, что он увидит после возвращения с работы, — сказала Пэт. Она глубоко затянулась электронной сигаретой и добавила: — Ей в ответ я тоже кое-что отправила, на память.
— Что? — хором спросили Робин и Мидж.
— Не скажу, — ответила Пэт. — Но, скажем так, на тосты его не так-то легко намазать.
Взрыв хохота трех женщин привлек внимание Страйка и Хатчинса: Страйк поймал взгляд Робин, и она, ухмыльнувшись, не отвела его. Отворачиваясь, он чувствовал себя немного увереннее, чем в последнее время.
Уход Энди наложил на агентство дополнительную нагрузку, так как на тот момент у них в разработке находилось несколько непростых дел. Первое, и самое продолжительное, из них заключалось
