Она подошла к столу и начала разливать по чашкам кофе. Ее руки дрожали, и она пролила мимо. Горячий кипяток «поплыл» по столу и вскоре оказался на моих брюках, благо не на том «самом» месте.
– Ой, Ален, извини, я сейчас, – сразу засуетилась и забеспокоилась Авалон, ища полотенце. И как только нашла, начала вытирать мои брюки. Лучше бы она этого не делала. Желание накатило новой волной, и, тихонько зарычав, я перехватил ее руку и сжал в своей. Она подняла на меня глаза и замерла. Ее зрачки почернели, а рука дрогнула в моей. Секунда… две… три… Притягиваю ее рукой за шею и жадно припадаю к ее влажным губам. Она уперлась руками мне в грудь, намереваясь оттолкнуть, но я только увеличил темп поцелуя, который становился все более страстным и откровенным. Встав на ноги, я прижал Авалон всем телом к себе, пройдясь рукой по ее спине, остановившись на талии, легонько сжал ее. Она начала отвечать мне на поцелуй, а во мне будто новая жизнь проснулась вместе с надеждой на то, что у нас все будет хорошо. После долгого беспрерывного поцелуя мы оторвались друг от друга, тяжело дыша, уткнулись лбами.
– Я скучал по тебе… очень… – она ничего не ответила, лишь посмотрела в глаза, и я снова ее поцеловал. Взяв ее на руки, понес в спальню, где уложил на белые простыни. Нависая над ней, я развязал пояс от ее халата, а ее руки потянулись к моей рубашке, расстегивая пуговицы – одну за другой.
Оставшись без одежды, долго смотрели друг на друга, будто запоминая каждую черточку, каждый миллиметр тел друг друга или просто смотрели в глаза, телепатически общаясь. А потом… потом нас закружило в вихре любви и страсти, которой мы предавались очень долго… Казалось, что мы парим над Землей, над всей Вселенной… Есть только мы и больше никого во всем мире. Только мы. Авалон и я.
– Я люблю тебя, – шепчу ей в губы и коротко целую.
Она смотрит мне в глаза неотрывно, начиная беззвучно плакать.
Я ловил каждую слезинку, которая катилась по ее щекам, а она продолжала плакать.
– Не плачь… любимая… не надо…
Она крепко прижалась своими губами к моим, сливаясь в нежном и упоительном поцелуе. А после сказала:
– Уходи… пожалуйста… – я еще всматривался в ее глаза, и поняв, что это не просто просьба, а мольба, поднялся, оделся и ушел. Раньше казалось, больнее уже быть не может. Я ошибался…
Авалон
Перекатившись с одного бока на другой, я поняла, что больше не засну. Встав из кровати, я прикрыла глаза и пошатнулась в сторону, чуть не упав обратно на постель. Голова закружилась, и я оперлась рукой о стену. Тяжело вздохнув и более-менее придя в чувства, я обняла себя за плечи и поплелась к окну, «украшенному» осенними холодными каплями дождя. Одна за другой они скатывались по стеклу, все больше напоминая слезы… мои слезы. Я больше не плачу. Мои глаза только увлажняются, но я не даю «северным бриллиантам» обжигать кожу лица. Говорят, если глаза могут сдержать слезы, то сердце – никогда. Так и есть. Оно давно кровоточит… болит… не умолкает… кричит… зовет Его…
Прошел месяц с момента нашей близости. Близости, которой, казалось, мы никогда раньше не испытывали, даже будучи женатыми пять лет. Когда теряешь – тогда осознаешь качество и цену потери. И каким бы подонком Ален ни был, все равно он самый лучший и родной.
Все последующие четыре недели со дня нашей последней встречи я его видела только через свое окно. Он приходил каждое утро и просто смотрел в мое окно. Он молчал. Не звонил. Не писал сообщения. Не стучал в мою дверь. Он просто смотрел мне в глаза сквозь оконное стекло. И неважно, если на улице был дождь и холод, он все равно приходил. Это стало своего рода свиданием каждым ранним утром. И сегодня он пришел вновь. Как только я подошла к окну, увидела его, промокшего до нитки. Каждый раз у меня сжималось сердце при виде того, как он стоит под дождем, на холоде, обдуваемый сильным порывом ветра и смотрит на меня. И только сегодня он дал мне услышать его голос, по которому я успела соскучиться. Он позвонил мне, все еще стоя на улице под дождем.
– Почему ты не спишь? – Его тихий, хриплый голос заставлял кожу покрываться мурашками.
– Почему ты приходишь сюда каждое утро?
– Почему ты стоишь босая у окна? – Он точно знал, что я босиком, и он был прав.
– Почему ты стоишь под дождем?
– Отойди от окна, оно холодное, – он никогда не любил, когда я облокачивалась о стекло, мотивируя тем, что оно холодное. А холод не должен «прикасаться» к моей коже.
– Зайди в помещение, на улице холодно.
– Я уже ухожу, – одна фраза, а сердце сжалось сильнее. Я знала, что я его еще увижу, но чувство, что этот раз может стать последним, больно резануло сознание.
И он ушел. А я еще долго смотрела ему в след…
***
Головокружение то проходило, то вновь возвращалось. Появилась слабость и усталость. Но мне нужно поговорить с Актоном. Я не хочу больше тянуть.
Заходя в подъезд, столкнулась с Аленом. Сразу стало понятно, что он был у него. Вид у Алена был уставший. Казалось, он не спал ночь. А может и не одну. Странно, мне не пришло в голову, что, возможно, он провел ночь у какой-нибудь женщины. Я знаю, что он был один.
Ален всматривался в мое лицо, будто вырисовывая каждую его черточку, а после сказал:
– Тогда, в доме Актона, ты спросила, что тебе нужно сделать, чтобы простить меня. Я долго думал над этим и понял, что прощение возможно, если доверие вернется. А оно, как правило, редко возвращается. И тебе делать ничего не надо. Сделать должен я – уйти. Отойти в сторону и дать тебе шанс построить жизнь с другим человеком, с которым ты сможешь обрести счастье, – он замолчал и посмотрел в сторону, засунув руки в карманы. Эти слова давались ему тяжело, как и мне тяжело было их слышать. Он меня отпускает?
– Я никогда раньше не мог понять, как можно отпустить человека, когда любишь его до безумия и грезишь им каждую минуту? И только недавно осознал, что когда любишь по-настоящему, можешь отпустить его, если он счастлив с другим.
– Ты меня отпускаешь? – Руки предательски задрожали, и я сильнее сжала ремешок сумки.
– Только умом, сердцем – никогда. – Он подошел ко мне вплотную и, протянув руку, заправил прядь волос мне за ухо и горько улыбнулся.
– Я не заслуживаю тебя, Авалон. Я не слабак, и готов бороться за тебя вечно, но не с самим с собой. Моя измена – мой порок и наша общая боль. Я не хочу, чтобы тебе было больно и в тоже время не могу перечеркнуть свои прошлые ошибки.
Ветер закружил опавшие с деревьев листья, поднял их вверх и безжалостно бросил. А у меня такое чувство, что мое сердце подбросили и уронили. Нет, он прав. Он действительно прав. И он… меня любит, иначе не уступил бы другому во имя моего счастья. Но почему мне от этого не легче? Это его подарок мне? Я не хочу его принимать.
