История изучения текста «Сарасина никки» начинается с 30-х годов XIII в. На протяжении ста семидесяти лет, прошедших от создания дневника до этого времени, о «Сарасина никки» нет никаких упоминаний в письменных источниках. Видимо, всё это время дневник хранился в семье Сугавара, но кто читал его, и читал ли — неизвестно. К счастью, в XIII в. дневник попал в руки Фудзивара-но Тэйка (Садаиэ, 1162–1241), поэта, филолога, составителя нескольких поэтических антологий. Тэйка сделал копию дневника, сверил даты и генеалогии действующих лиц и, на основании своих разысканий, снабдил текст комментарием. Именно Тэйка атрибутировал авторство дневника Дочери Такасуэ, в колофоне его рукописи читаем
«Это дневник дочери правителя Хитати Сугавара-но Такасуэ. Передают, что создательница этого дневника написала также «Ёва-но Нэдзамэ», «Мицу-но Хамамацу», «Мидзукара куюру», «Аса-кура»».
Две последние из перечисленных повестей до наших дней не дошли, поэтому перевод их названий на русский язык затруднителен. Под именем «Ёва-но Нэдзамэ» имеется в виду сохранившаяся в неполном виде повесть «Ёру-но Нэдзамэ» («Пробуждение в полночь», XII в. <?>), которую многие исследователи в настоящее время считают переработкой более раннего и большего по объёму произведения, возможно, написанного Дочерью Такасуэ. «Мицу-но Хамамацу» — это повесть, более известная под названием «Хамамацу тюнагон моногатари» («Повесть о тюнагоне Хамамацу», вторая половина XI в.), большинство исследователей в последние десятилетия признают её автором Дочь Такасуэ, однако почва для сомнений всё ещё есть.
Вce существующие в настоящее время рукописи и ксилографы «Сарасина никки» восходят к единственному списку Фудзивара Тэйка, однако последний сделан не с оригинала. В колофоне рукописи Тэйка сказано: «В прошлом году в мои руки попала та книга, но я дал её одному человеку, и она была потеряна, а это — копия списка, который другие люди сделали с потеряной книги. Пока рукопись переходила из рук в руки и её копировали, накопилось множество ошибок. Сомнительные места я пометил киноварью и намерен, если отыщется подлинник, свериться с ним».
Список Фудзивара-но Тэйка не датирован, но поскольку он упомянр в «Записках при ясной луне» («Мэйгэцуки»), созданных Тэйка в 1230 г., очевидно, что рукопись относится к более раннему времени.
Рукопись «Сарасина никки», принадлежащая кисти Тэйка, сначала хранилась у его потомков, а затем попала в императорскую сокровищницу. За долгие годы нитки, которыми прошита была рукописная тетрадь, сгнили. Когда именно — неизвестно, но не позже XVI в., кто-то прошил тетрадь заново, нарушив при этом последовательность страниц по крайней мере в семи местах. Уже в таком, трудночитаемом виде, дневник многократно переписывался, а в XVII–XIX вв. издавался ксилографическим способом. Даже научные издания начала XX в. повторяли случайные ошибки брошюровщика, и комментаторы бились над разгадкой тёмных мест, пытаясь восстановить логическую цепь изложения.
Лишь в 1924 г. профессора Тамаи Косукэ и Сасаки Нобуцуна, получив доступ в императорскую сокровищницу, обследовали рукопись Фудзивара Тэйка и обнаружили причину путаницы. Дальнейшая работа профессора Тамаи по комментированию рукописи и подготовке её к публикации привела к тому, что широкий читатель познакомился с дневником «Сарасина никки» в его истинном виде. Конечно, в рукописи Тэйка, как отмечал он сам, есть непонятные, спорные места, но более близкого к оригиналу списка ждать не приходится.
В Японии дневник «Сарасина никки» издавался много раз и с разными комментариями, причём существуют не только научные и популярные издания, но и множество учебных. Дневник «Сарасина никки» японские школьники «проходят» на уроках словесности, и он часто становится предметом экзаменационных вопросов при поступлении в университет.
Разумеется, существует множество переводов «Сарасина никки» на современный японский язык, ведь он уже очень далёк от языка, на котором говорили и писали хэйанцы.
Переводился дневник и на иностранные языки, дважды на английский и на французский. На русский язык «Сарасина никки» переводится впервые.
Предлагаемый читателю перевод выполнен по изданию серии «Полное собрание сочинений японской классической литературы», широко привлекались и другие издания.
Текст разбит на фрагменты переводчиком, в основном эта разбивка совпадает с разбивкой японских комментаторов.
И. В. Мельникова
САРАСИНА НИККИ
ОДИНОКАЯ ЛУНА В САРАСИНА
Дневник благородной госпожи, дочери Сугавара-но Такасуэ, написавшей его на склоне лет, когда даже луна в Сарасина кажется одинокой…
Девочка, выросшая в тех дальних краях, где «кончается дорога на Восток», и даже ещё дальше[1] — какой же, наверное, я была дикаркой! И как только сумела я проведать о существовании романов? Но вот ведь, проведала и стала мечтать лишь о том, чтобы эти книги увидеть! Днем в досужие часы, или сумерничая, сестрица, мачеха и другие женщины пересказывали отрывки из того или иного романа «моногатари», например о принце Гэндзи[2], я слушала, и интерес мой всё более разгорался. Разве могли они по памяти рассказывать столько, сколько мне бы хотелось!
В своей страсти я была столь неуёмна, что для меня вырезали будду Якуси[3] в мой рост, и вот, потихоньку от всех, я омывала как положено руки, затворялась, и павши ниц перед изваянием, молила: «Сделай, чтобы мы скорее поехали в столицу! Говорят, там много повестей и романов — покажи мне их все!»
* * *
Когда мне исполнилось тринадцать, пришла, наконец, пора ехать в столицу. Третьего числа девятого месяца мы совершили «выход из ворот» и поселились пока что в Иматати[4].
Дом, где я в играх провела эти годы, был весь разорён, весь нараспашку, царила суматоха. Когда солнце зашло, опустился страшный туман, а мы как раз садились в повозки — я оглянулась, и мне стало так горько покидать моего Будду, которому я тайком била поклоны и молилась, что я украдкой поплакала.
После того, как мы «вышли из ворот», мы жили в каком-то неогороженном строении, покрытом наспех мискантом, даже ставен там не было, лишь кое-как для нас устроили занавеси и растянули полог. К югу далеко видны были поля и равнины, а с запада и востока — море, совсем близко. Это было удивительно красиво! Вечером всё вокруг окутал туман, но мне было так интересно, что я поднялась спозаранку и уже не спала, всё смотрела по сторонам. Уехать отсюда было мне жаль, и я грустила.
* * *
Пятнадцатого числа того же месяца, в сумрачный от дождя день мы пересекли границу своего края и остановились в местности Икала провинции Симоса[5]. Наша хижина едва не поплыла — такой был ливень и непогода, от страха я не могла заснуть. Вокруг было чистое поле, только в одном месте поднимался пригорок, и на нём стояло три дерева. Днём мы сушили наши вещи, промокшие от дождя, и весь день провели там, поскольку надо было дождаться наших людей, которые отстали. Рано утром семнадцатого числа мы двинулись в путь.
В старину жил в краю Симоса некий Хозяин Мано[6]. Когда мы переправлялись в лодке через глубокую реку, там были остатки его усадьбы, в которой, говорят, ткали и отбеливали полотно тысячами и десятками тысяч штук. Посреди реки и теперь стояли четыре больших столба, будто бы те ещё, что служили в прежние времена опорами ворот. Я услышала, что другие слагают об этом стихи, и тоже про себя шептала:
Если б нетленныЗдесь не стояли понынеЭти речные опоры,Как бы могла яПрошлого видеть следы?
На этот раз на ночлег мы остановились в месте, называемом Курото-но Хама[7] — взморье Курото. Со всех сторон были пологие холмы, это белый песок расстилался далеко-далеко, и на нем — заросли сосняка. Луна светила очень ярко, и звуки ветра необычайно трогали сердце. Людям, видно, показалось всё это красивым — стали слагать стихи.
Как можно спать?Ведь если не теперь,Когда ещё увидеть доведётсяНа взморье КуротоЛуну осенней ночи?
* * *
На следующее утро мы ушли из тех мест, а к ночи остановились у переправы Мацудзато, в мелководных верховьях реки Футоигава, что служит границей между краем Симоса и краем Мусаси[8]. Вещи и прочее за ночь переправили лодками на тот берег.
Моя кормилица недавно потеряла мужа, но здесь, на границе, у неё родился ребенок, поэтому она удалилась от нас, и в столицу ей нужно было следовать отдельно.
