Посетителей возглавляла Раиса Ивановна.
– Евочка, а я тебе тут блинчиков с творожком напекла. – Она воровато огляделась, сунула контейнер с блинчиками в прикроватную тумбочку. Далековато – не дотянусь. Мне, стыдно сказать, вставать не разрешают даже в туалет. Я из-за этого безобразия на медсестру и наорала.
– Рая, ну на кой хрен ей твои блинчики? – На передний план, оттеснив плечом мою заботливую экономку, выдвинулась блондинистая деваха. Блонд ненатуральный, волосы скорее всего наращенные, ногти – сто процентов акриловые (это я даже при своем нынешнем не особо хорошем зрении увидела), морда пластическим хирургом отрихтована. Одета дамочка дорого, но безвкусно, я бы такую ужасную леопардовую кофточку ни за что даже в руки бы не взяла.
– А почему это ей не нужны мои блинчики?! – обиделась Раиса Ивановна. – Чем ее здесь кормят?
– Ее здесь кормят полезной и сбалансированной пищей. – Деваха поморщилась, перевела взгляд с экономки на меня. Выражение ее лица мне не понравилось. Не люблю я, когда на меня смотрят вот так… снисходительно, или даже презрительно. У меня от таких взглядов настроение портится и стервозность обостряется. – Рая говорит, тебе память отшибло?
– Раечка, – деваху я намеренно проигнорировала, – а ты не говорила, что у меня такой большой штат прислуги. Это, – небрежный кивок в сторону остолбеневшей блондинки, – наверное, моя секретарша? Напомните, чтобы я ее уволила, когда выйду отсюда. Не люблю, понимаешь ли, когда следят за модой и ноль внимания обращают на свой язык.
Деваха ахнула, силиконовая грудь пошла возмущенной волной, а тщательно запудренное лицо – красными пятнами.
– Ах ты… – Она шагнула к моей кровати с явно недобрым намерением.
– Евочка, – экономка Рая храбро преградила блондинке путь, встав на мою защиту, – это не прислуга, это Амалия, жена твоего покойного отца.
Ну, вообще-то, что сия выдра крашеная – моя мачеха, я и сама догадалась. У падчериц, наверное, исторически выработанная и генетически закрепленная неприязнь к мачехам. А мне так и вовсе повезло, маманька новообретенная – почти моя ровесница. Ну, может, годков на пять старше, но благодаря стараниям пластического хирурга разница эта наверняка не слишком заметна.
– Ева, кома явно пошла тебе на пользу! – Как же я сразу не заметила этого красавчика?! Стоит, ухмыляется, смотрит с любопытством. Нормальный такой мужик, запросто сгодился бы для рекламы хорошего парфюма. В меру небрит, в меру непричесан, одет в меру небрежно и в меру дорого – в общем, стильный дядька. Интересно, он тоже мой родственник? Плохо, если так, уж больно типаж интересный.
– Я похорошела и обрела неземной лоск? – спросила я не то чтобы игриво, скорее с намеком на игривость. А то мало ли что, еще окажется, что этот красавчик – мой кузен, а я ему глазки строю.
– Нет, ты научилась огрызаться, – он рассмеялся, подошел к кровати и приложился в галантном поцелуе к моей ручке. Раз к ручке приложился, а не в щечку поцеловал, значит, не родственник. Есть надежда. Кстати, о чем это он? Я научилась огрызаться? Да я, сколько себя помню, огрызалась. Наверное, еще с пеленок.
– Алексей Кузьмич, да что ж вы нашу Евочку смущаете?! – опять бросилась на мою защиту экономка. Жалованье ей, что ли, повысить за старания? – Ева, это…
– Позвольте я сам, – мягко, но решительно сказал красавчик. – Ева, вот уж не думал, что придется знакомиться с тобой заново. Я Алексей – твой друг детства и с некоторых пор сосед.
Интересно, что-то я не припоминаю такого друга детства. Из друзей детства у меня только Вовка Козырев…
– Не помнишь? – Алексей приподнял густые, идеальной формы брови.
– Как-то не очень, – призналась я. – Но ты на друга детства похож больше, чем вот она, – я невежливо ткнула пальцем в Амалию, – на мою мачеху.
Он опять рассмеялся задорным, с перекатами, смехом. Мне понравился его смех, да и сам он понравился. Хорошо, что он не мой родственник.
– Лешик, да что ты перед ней соловьем разливаешься! – закапризничала моя вторая мама. – Она творит черт знает что: из дому сбегает, в аварию эту дурацкую попадает, в коме месяц валяется – и ее все жалеют! А за что?! Привыкла всю жизнь за чьей-нибудь спиной…
– Тише, мама, не кричите. – Я раздраженно махнула рукой. – У меня голова от вас разболелась.
– Мама?! – Амалия застыла с открытым ртом, беспомощно посмотрела на моего друга детства Лешика. – Ты это слышал?! Ты видишь, что она вытворяет?! Я предупреждала, что нельзя с ней миндальничать. А вы все – ах, Евочка то, Евочка это! Евочка – такая чудесная девочка! Вот она, ваша чудесная девочка, смотрите!
– Амалия, дорогая, ты утрируешь. – Лешик подмигнул мне украдкой, обнял мою мачеху за плечики. – Ева пережила такой стресс, ей простительно.
– Что ей простительно? На нервах моих играть? – Амалия всхлипнула. Да, нервы у моей второй мамы ни к черту, лечить ей нужно нервы-то.
А ведь я и в самом деле устала: и от экономки, и от родственницы, и даже – вот уж не думала! – от друга детства Лешика. Эти незнакомые шумные люди раздражали и как-то дезориентировали. Трудно начинать жизнь с чистого листа, собирать воспоминания по кусочкам, как пазлы. У меня вообще такое чувство, что я – это не я. Может, я до сих пор в коме?
От этой совсем неоптимистичной мысли я покрылась испариной, украдкой ущипнула себя за руку. Получилось весьма ощутимо, наверное, теперь синяк останется. Значит, не в коме. Значит, это жизнь у меня такая, насыщенная.
– Евочка, а Севочка вот тут тебе передал. – Рая протянула мне бумажный цветок. Красивая вещица: с одной стороны, незатейливая, а с другой – попробуй такое чудо сделай. Оригами, если не ошибаюсь…
– Спасибо. – Цветок я аккуратно положила поверх больничного одеяла и спросила: – А кто у нас Севочка?
Рая вздохнула, приготовилась отвечать, но Амалия ее опередила:
– А никто! Севочка у нас приживалка в штанах. Твой папашка, козел старый, жалостливый был, всех сирых и убогих привечал.
– Амалия, ну что вы такое говорите?! – возмутилась экономка.
– Про кого конкретно: про Севочку твоего или своего муженька придурочного?
– Дамы, не ссорьтесь. – Друг детства Лешик успокаивающе поднял вверх руки. – Вы же видите, Ева устала, ей не до семейных разборок.
– Кто это тут говорит о семейных разборках?! – А маменьке моей палец в рот не клади – откусит по локоть. – Это Севочка у нас член семьи?! Лешик, ты бы хоть помолчал. Видишь же, как мне тяжело жить с этими…
– Тихо! – рявкнула я. На сей раз получилось весьма громко и, кажется, неожиданно, потому что Амалия заткнулась на полуслове, Лешик удивленно приподнял брови, а Рая испуганно ахнула. – В семейных делах я сама как-нибудь разберусь, – сказала я уже поспокойнее. – Вот выпишусь, вернусь домой и узнаю, ху из ху.
– Лешик, ты это слышал? – Амалия смотрела на меня во все глаза, как на диво дивное. – Лешик, я не узнаю нашу тихоню. Что с ней, а?
Лешик наклонился над кроватью, секунду-другую поизучал мое лицо, а потом сообщил:
– Я, конечно, не врач, но думаю, это последствия комы. Мозг долго не получал кислорода, и вот… – Что именно «вот», он не договорил, растерянно развел руками.
– Это не последствия. – Амалия подозрительно сощурилась и покачала головой. – Она ж под кайфом! Ей тут наркотики колют, вот она и беснуется.
– Зачем ей колоть наркотики? – удивился Лешик.
– Ну откуда ж мне знать, зачем?! Может, у нее болит что-нибудь, вот ей и колют.
– У нее болит, – проговорила я вкрадчивым шепотом. – У нее болят только барабанные перепонки от твоих воплей. И если ты сейчас же не успокоишься, я попрошу, чтобы тебе тоже что-нибудь укололи.
– Точно наркотики. – На сей раз мачеха даже не обиделась. – Из нее тут сделают наркоманку, а нам потом ее лечи.
Да, что-то не везет мне с родственниками. Маменька – не подарок, алкоголичка и гулена. Папенька, со слов маменьки, козел и злостный уклонист от алиментов. Отчимы вообще дебилы, все четверо. Мачеха – дура набитая. Друг детства Лешик, кажется, ничего мужик, но я на первые впечатления не особо полагаюсь. Рая вроде бы женщина приличная, но, опять же, на первый взгляд. Есть еще приживалка Севочка, который мне не пойми кем приходится и который владеет искусством оригами. Может, и еще кто есть из числа тех, кого я благополучно позабыла…
