Так было и в этот вечер. Оставив Галлахера, я вернулся к своим товарищам и начал первый кон игры. Но как только объявили выход «несравненной юной азиатской жемчужины», как обычно именовали Мулан, мы разом замерли, бросив карты, трубки и стаканы, и как по команде уставились на сцену. Ибо в этот день мы, вопреки обычаю, сидели в самом первом ряду. Мулан всякий раз выходила в разном платье, отчего у меня было впечатление, что гардероб ее был необъятен. Изредка она надевала либо трико, либо сверкающие шаровары с расшитым орнаментом верхом – в любом своем обличье танцевала она бесподобно. Именно в последнем костюме она вышла сегодня и, спустившись со сцены, начала делать па между столиками. Иной раз она томным взором обводила сидящих за столами, что никого из них не могло оставить равнодушным – ибо ее взгляд в те минуты пленял и заставлял сердце метаться в груди как сумасшедшее, а дыхание останавливалось само собой. Она медленно приближалась к нам – никогда мы не видели ее так близко, и что-то так и хрустнуло у меня внутри, а все тело словно обдало кипятком. Я смотрел только на нее, но чувствовал, что у всех моих товарищей разом перехватило дыхание… Она совсем близко. Мулан, плавно выгибаясь в движениях, махнула веерами и начала по очереди обводить нас всех, начиная со Стентона, который сидел ближе всех к ней. Мы встретились с ней глазами, и я, глядя прямо в ее зрачки, мысленно обхватил ее руками и жадно прильнул губами к ее устам. Я словно почувствовал жар ее тела и даже на миг ощутил вкус поцелуя. Мгновенно я метнул в нее взглядом молнию, вложив в нее всю свою страсть и силу желания могучего самца, прошившую ее насквозь до самой глубины души. И вдруг… О боже! Узкие глаза девушки в момент дрогнули, расширились, она запнулась, допустила неверное движение, и краска залила ее лицо. Смущенно она посмотрела на меня как бы снизу, так как моментально опустила взгляд, и неожиданно в первый раз робко улыбнулась в ответ. Но тут же она резко развернулась и, быстро поднявшись назад на сцену, завершила танец. У меня было полное впечатление, что она оборвала его, не закончив. Во всяком случае больше, к великому неудовольствию публики, в тот вечер Мулан не вышла…
Стентон, как всегда первый из всей нашей компании, заметил это.
– О, старина Ричи! – со смехом поднял он свой стакан. – Тебе, я погляжу, наконец-то улыбнулась удача…
Поняв его намек, я победоносно усмехнулся. По части покоренных Стентоном женщин (равно как и разбитых сердец) ему среди нас не было равных. Если взгляд его падал на какую-то молоденькую и привлекательную особу, то она уже через некоторое время полностью оказывалась во власти этого опытного ловеласа. Однако именно Мулан была той самой первой особой, сразу давшей ему от ворот поворот, и Стентону не помогли ни все его умение прельщать и ни одна из многочисленных уловок. Для него это было поражение невиданной силы, и единственным, что могло хоть как-то утешить его, было то, что все, и Додсон также, пробовали подкатить к ней – и все получили тот же результат. С тех пор они как могли издевались в разговорах над ней, считая ее законченным недочеловеком. И теперь они ни на пенс не верили в мою удачу, просто реакция Мулан вызвала у них бурный приступ веселья, вероятно, под влиянием всех моих былых неудач. – Да, повезло! – сказал я, махом опрокинув в себя стакан. – И я пересплю с ней!
В ответ они разразились таким хохотом, что даже безучастный ко всему Галлахер сердито поднял на нас голову из-за стойки.
– Ты?! Ребята, представьте только себе эту картину… – Стентон не сдержался и расхохотался так, что чуть не упал из-за стола. Остальные подхватили его смех и надрывались просто до слез. Наперебой они стали расписывать подробности, не скупясь на выражения, и в итоге не могли уже смеяться – так их развеселила одна мысль о том, как я буду подкатывать к ней.
В ответ я рассвирепел окончательно и обозвал друзей идиотами. Это развеселило их пуще прежнего, и, возможно, только боязнь Галлахера не позволила им наполнить все помещение диким хохотом. Немножко придя в себя, они сразу же наполнили стаканы и разом подняли оскорбительный тост. Все были уже пьяны в доску, и я мало чем отличался от них. Поэтому кровь бросилась мне в голову, и я окончательно потерял контроль над собой.
– Пари! – сказал я, и все мгновенно замолчали. – Я пересплю с ней через месяц! Ровно через месяц я заполучу ее в постель. И утру вам всем ваши сопливые носы!
Мои слова вызвали только новый приступ веселья…
– Готов поставить пять тысяч, – трясясь от раздиравшего его хохота, проговорил Стентон. Ясное дело, это он произнес словно бы в шутку, но я моментально пожал ему руку:
– Ставка принята!
Все замерли как громом пораженные. Стентон оторопело посмотрел на свою руку, зажатую в моей, и произнес уже с испугом:
– Ты серьезно?!
– Струсил?! – я уставился ему прямо в глаза с вызовом. – Или слабо?
– Принимаю! – гаркнул он и посмотрел на остальных: – Пусть старина Ричард ответит за свои слова!
Ром, затуманивший им мозги, сделал свое дело.
– Галлахер! – крикнул Стентон. – Чернильницу и бумагу! Будешь свидетелем!
Когда мы рассказали ему о задуманном нами пари, то сначала он обвел нас всех таким взглядом, что душа у меня ушла в пятки. Но когда мы детально объяснили ему все условия, то он мотнул головой и, хлопнув по столу ладонью, хрипло расхохотался. Он очень дорожил своей лучшей танцовщицей, приносящей ему такой доход, но сумма, причитающаяся ему по окончанию пари, видимо, решила все в момент. – В конце концов, – сказал он, – я дал слово лишь приглядывать за ней, но не сидеть нянькой или блюсти ее девственность… – Девственность? – не удержался Стентон, как всегда самый порывистый из нас всех. – Ты уверен?! – Разрази меня Азраил, если это не так! – ответил Галлахер. – Однако запомните – с той минуты, когда тут появится моя подпись, если кто из вас рискнет нарушить хоть один запрет, то, клянусь громом, сильно пожалеет о дне, когда появился на свет…
Через полчаса передо мной лежал лист бумаги, на котором четким, почти каллиграфическим почерком Галлахера были написаны следующие строки:
«Мы, нижеподписавшиеся Оливер Стентон, Стивен Дрейк, Вирджен Батт, Георг Рингольд и Пауль Додсон, находясь в здравом уме и трезвой памяти, заключаем пари с господином Ричардом О’Ниллом в присутствии последнего и при свидетельствовании Роджера Галлахера – человека много старше нас всех и пользующегося непререкаемым авторитетом и доверием. По условиям пари господин Ричард О’Нилл в месячный срок обязан иметь интимную близость с китайской танцовщицей таверны „Летучая рыба“ по имени Мулан. Близость должна произойти на чисто добровольном согласии, без применения алкоголя, насилия и любого вида принуждения. Также запрещено использование денежных и других материальных средств. Доказательства близости должны быть предъявлены прямые не позднее 29 августа 1761 года. Роджер Галлахер согласно данной им клятве обязуется быть наблюдающим за исполнением условий пари без права влияния. Никто из нас, нижеподписавшихся, также не имеет права вмешиваться, равно как мешать Ричарду О’Ниллу ни словом, ни делом, ни каким-либо иным образом. Месячный срок имеет начало со дня подписания всеми сторонами условий пари. В случае несоблюдения хоть одного оговоренного выше пункта пари считается проигранным нарушителем. Болезни, отъезды и другие неординарные случаи не являются основанием изменений условий пари. Инкогнито пари должно сохраниться не только во время его действия, но также после его завершения.
