Меркантилизм получает широкое распространение и становится силой, начиная с XVI столетия. Карл V в Испании, Генрих VIII и Елизавета в Англии, Кольбер во Франции руководствовались в своей деятельности меркантильным учением, в особенности прославился в этом отношении Кольбер, именем которого иногда называют даже и само учение.
Вообще, меркантилизм был силен не теорией, а практикой; он представлял слишком ограниченное и узкое учение, чтобы теоретическая разработка его могла послужить поприщем для действительно гениального ума. Несравненно больший интерес имеют первые проблески более истинного учения, работы мыслителей и писателей, которых можно считать предшественниками Смита. Остановимся на них, так как они подготовили почву и даже посеяли многие из мыслей, давших такую превосходную жатву в “Исследованиях о богатстве народов”.
Новые идеи зародились первоначально в Англии и затем были перенесены во Францию, где они получили более систематическую обработку. Дело началось, как это обыкновенно бывает, с критики господствовавших воззрений в области экономических явлений. Первую довольно заметную брешь в меркантильном учении сделал Петти в середине XVII века. Он исходил из того положения, что “труд есть отец и творящее начало богатства, а земля – мать его”. Он ставит ценность в зависимость от количества труда, употребляемого на производство предметов, а всеобщим мерилом ценности считает среднее количество самой дешевой пищи, которая необходима для дневного пропитания человека; он высказывается против запрещения вывоза монеты и вообще восстает против всякого вмешательства правительства в промышленные дела.
Гораздо большее значение имеет сочинение Дёдлея Порта “Рассуждение о торговле”, вышедшее в 1691 году, то есть за 80 с лишним лет до появления работы Смита.
Дёдлей Норт смело порывает всякие связи с меркантилизмом, доказывает, что источником богатства служит человеческий труд, что прилив и отлив денег должен регулироваться самопроизвольно, что процент не должен быть ограничиваем законом, что весь свет относительно торговли составляет как бы одну нацию, что нельзя людей принуждать к деятельности по предписанному образцу, что никакие правительственные законы не могут определять цен в торговле и так далее. Со всеми этими мыслями мы встречаемся впоследствии и у Смита. Третьим членом триумвирата известных британских мужей, подкапывавшихся под меркантильную систему и положивших основание новой теории, был знаменитый Локк. Он сильно грешит против основания зарождавшегося нового учения; но не своими писаниями по экономическим вопросам он содействовал разрушению меркантильной системы и развитию нового направления в изучении экономических явлений, а своими политическими и философскими произведениями, в которых он боролся со средневековым мировоззрением, восставал против абсолютизма и произвола, прокладывал новые пути в изучении общественных философских и психологических вопросов и устанавливал новые точки зрения. Свет мысли, зажженный им вверху, должен был неизбежно распространиться на все области, расположенные ниже. Экономические исследования в трудах Локка приводятся в связь с общей системой критической философии, и если сам Локк не воспользовался всеми выгодами нового положения, то этим не преминули воспользоваться последующие мыслители. После Локка почти до середины XVIII столетия в экономической литературе обнаруживается застой, не появляется ничего важного. Таким образом, мы переходим ко времени Смита. Из его современников заслуживает особенного внимания с нашей стороны Давид Юм. Он был лет на десять старше Смита и стал писать намного раньше последнего. Юм отвергает меркантильное учение, будто деньги – богатство, и признает подлинной силой и богатством народа его труд. Правительство должно заботиться о народе и промышленности, но ему совершенно незачем вмешиваться в обращение монеты. Процент также зависит не от количества денег, а от состояния промышленности, ремесел и торговли; он может служить барометром положения народа: низкий размер его показывает цветущее состояние общества. При обсуждении торговых вопросов Юм доказывает, что отдельные нации вовсе не враги, а сообщники в общем деле обмена. Он считал теорию ренты Смита ошибочной и высказал мысли, положенные в основание общепринятой теперь теории Рикардо. Но кроме многих верных положений, развитых Юмом по поводу отдельных вопросов, весьма важное значение имеет его постоянное стремление рассматривать экономические вопросы в связи с историей и законами человеческой природы вообще. Смит называет Юма одним из величайших философов-историков нашего времени, и последний, несомненно, имел на него большое влияние.
Теперь мы должны обратиться к Франции и к ее знаменитой школе экономистов, без знакомства с которыми нельзя ни понять, ни оценить надлежащим образом великое произведение Смита. Около середины XVIII века во Франции обнаруживается большой интерес к экономическим вопросам. Так, Вольтер в одной из своих статей говорит: “Около 1750 года нация, пресыщенная стихами, трагедиями, комедиями, операми, романами, романическими историями, а еще больше романическими нравственными рассуждениями и теологическими диспутами, начала, наконец, рассуждать о хлебе”. В 1759 году он же пишет: “Прощай, наше искусство, если дела будут идти так, как идут! Страсть к обличениям и проектам по финансовым вопросам овладела народом!” Действительно, экономическое и финансовое положение Франции было слишком плачевно. Политика меркантилизма и самого мелочного вмешательства в экономическую деятельность народа принесла свои горькие плоды. Разоренный народ, искусственная промышленность, уродливая торговля и в результате пустая казна – вот те беды, которые предшествовали крушению старого порядка. Естественно, что мыслящие люди должны были обратить свое внимание в эту сторону, и естественно, что мысль их приняла направление прямо противоположное господствовавшему до тех пор учению. Если раньше считали, что торговля создает богатства, то теперь стали доказывать, что торговля совсем непроизводительное занятие; если раньше первостепенное значение признавалось за торговлей и мануфактурной промышленностью, то теперь стали придавать первостепенную важность земледелию; если раньше политика мелочной регламентации считалась величайшей мудростью, то теперь стали проповедовать полную свободу промышленности и торговли; началу безграничного вмешательства было противопоставлено начало безграничного невмешательства. Новые идеи о богатстве, труде, деньгах, торговле и так далее, впервые высказанные в Англии, были восприняты и быстро переработаны в целую систему, в законченное учение по другую сторону Ла-Манша. Так возникла школа физиократов. Источником богатства физиократы признавали одну только землю; она доставляет в сыром виде все продукты, необходимые для потребления человека, и дальнейшая обработка этих продуктов не создает никакого нового богатства. Фабричные и другие рабочие изменяют лишь форму продуктов, извлеченных из земли; правда, они придают им некоторую новую стоимость, но стоимость эта как раз равняется стоимости средств существования, потребленных рабочими во время производства; следовательно, в окончательном счете труд всех подобных рабочих нельзя назвать производительным. Точно так же и торговля не создает ничего нового; она перераспределяет лишь то, что создано трудом других. Таким образом, остается один только труд земледельца, который физиократы соглашаются признать производительным. Одна только земля доставляет такое количество продуктов, что за покрытием всех расходов по производству остается излишек, чистый доход. Вот на этот-то остаток земледельческих (и ископаемых) продуктов, буде он есть, и увеличивается ежегодно богатство народа. Он же должен служить и основанием для единого поземельного налога. Итак, все стремления должны быть направлены к возможно большему увеличению чистого дохода. Достигнуть этого можно легче всего, по мнению физиократов, при полной свободе деятельности каждого индивида. По отношению к экономической политике девизом физиократов служила знаменитая фраза Гурнэ, одного из основателей учения: “Laissez faire, laissez passer”.[1] Главою физиократов считается Кенэ, придворный доктор Людовика XV. Это был замечательно честный человек, всею душою отдавшийся своему учению и открыто проповедовавший его среди развращенного Версальского двора. Правда, учение это, хотя и состояло в самой тесной связи с освободительным движением XVIII века, не затрагивало прямо королевских прерогатив и потому было терпимо. Кенэ вдохновил целый ряд писателей, популяризировавших его идеи. Собственные же его произведения отличаются сухостью и отвлеченностью. Эпиграфом к одному из них служит, между прочим, другое знаменитое изречение в духе физиократического учения: “Pauvres paysans – pauvre royaume; pauvre royaume – pauvre roi” (“Бедны крестьяне – бедно королевство; бедно королевство – беден король”). Практическим представителем учения и самым выдающимся человеком среди физиократов был замечательный и единственный в своем роде министр финансов Тюрго. Здесь не место рассказывать о благородной деятельности этого человека и о гибели его трудов на пользу Франции. Приказы его сопровождались обыкновенно замечательными разъяснениями. Изложение же общих принципов политической экономии, как ее понимали физиократы, в сжатой и привлекательной форме мы находим в особом его труде, вышедшем одновременно с “Исследованиями о богатстве народов” Смита.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
