Отец мрачно уставился на нее:
– Любой упырь был бы счастлив заполучить тебя.
Серильда прижала к щекам отца ледяные пальцы. Он вздрогнул, но не отстранился и позволил дочери наклонить его голову и поцеловать в лоб.
– Если кто-нибудь из них заглянет на огонек, – сказала она, отпуская его, – я передам им твои слова.
– Все бы тебе шутить, а это ведь не шутки. В следующий раз, если поймешь, что можешь задержаться в полнолуние, возьми лошадь.
Серильда не стала напоминать отцу, что их старый Зелиг давно уже может считаться недвижимостью, а не лошадью. Вряд ли ему удастся обогнать Дикую Охоту.
Она просто сказала:
– С удовольствием, если тебе так будет спокойнее. А теперь давай ужинать. Пахнет так, что слюнки текут.
Он взял с полки две деревянные миски.
– А вот это правильно, умница ты моя. Лучше лечь пораньше и заснуть задолго до полуночи.
* * *
Наступила полночь, Дикая Охота мчалась по полям…
Когда Серильда среди ночи открыла глаза, в ее ушах звучали эти слова. Огонь в очаге догорел, но угли еще тлели и едва заметно светились. Кровать Серильды, сколько та себя помнила, стояла в первой комнате, в углу. Отец спал в задней части дома, у его комнаты и мельницы была общая стена. Серильда услышала громкий храп отца, и сначала подумала, что он-то ее и разбудил.
В очаге разломилось и рухнуло полено, подняв фонтан искр. Затем раздался звук – очень далекий. Серильда могла бы подумать, что ей почудилось, если бы не почувствовала, как по спине будто провели ледяным пальцем.
Вой.
Похож на волчий, а волки тут не редкость. Соседи много сил клали на то, чтобы защитить свой скот от рыщущих поблизости хищников.
Но в этом вое слышалось что-то другое.
Что-то жуткое.
Что-то дикое.
– Адские гончие, – шепнула Серильда сама себе. – Охота.
Она долго сидела, напряженно вслушиваясь и вглядываясь в темноту, и пыталась понять, приближаются звуки или удаляются… Но слышала только потрескивание огня и громкий храп из соседней комнаты.
Серильда уже решила, что все это ей приснилось. Мысли, как всегда, блуждали где-то далеко… Она снова улеглась и натянула одеяло до подбородка, но глаза не закрыла. Она смотрела на дверь – сквозь щели пробивался лунный свет.
Снова вой, и почти сразу еще… Она опять села на постели. Сердце в груди колотилось как бешеное. Звук был громкий, намного громче, чем в первый раз. Дикая Охота приближалась.
Серильда заставила себя снова лечь и крепко зажмурилась. Она знала, что теперь не уснет, но нужно притвориться. Слишком много она знала историй о местных жителях, которых Охота соблазнила, выманила из постели… А наутро их находили на опушке леса продрогшими, в одних ночных рубашках. Другие, не такие везучие, пропадали навсегда. Удача была не слишком благосклонна к Серильде, значит, рисковать не стоит.
Она поклялась себе, что останется на месте, будет лежать неподвижно и почти не дышать, пока кавалькада призраков не унесется прочь. Пусть ищут другого бедолагу, какого-нибудь крестьянина. А ее тяга к приключениям не так велика.
Серильда свернулась калачиком, вцепилась в одеяло и стала дожидаться конца ночи. Какую замечательную историю она расскажет детям! Конечно, Дикая Охота – самая настоящая, я ее слышала собственными…
– Нет, Таволга! Сюда! – пронзительный девичий голосок дрожал.
Глаза Серильды распахнулись сами собой. Слова прозвучали так отчетливо… Голос раздавался за окном, у которого стояла ее кровать. В начале зимы отец заколотил окно досками, чтобы не выпускать из дома тепло.
Голос раздался снова, и звучал еще более испуганно:
– Скорее! Они близко!
О стену что-то ударилось.
– Я пытаюсь, – заскулил другой женский голос. – Тут закрыто!
Они были так близко, что, казалось, если бы можно было протянуть руку сквозь стену, Серильда коснулась бы их.
Было ясно, что незнакомки – кем бы они ни были – пытались забраться в погреб. Пытались спрятаться.
За ними охотились.
Серильда не успела подумать или усомниться, не уловка ли это коварных Охотников, чтобы выманить добычу. Выманить ее из безопасной уютной постели. Откинув одеяло, она вскочила и бросилась к двери. В мгновение ока набросила плащ поверх ночной рубашки, сунула ноги в еще сырые башмаки. Схватила с полки фонарь и, немного повозившись, зажгла фитиль.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как только она распахнула дверь, на нее обрушились порыв ветра, едва не сбивший ее с ног, заряд снега и чей-то удивленный вскрик. Рядом с дверью в погреб к стене дома жались две фигурки, обхватив друг друга длинными руками. Их огромные глаза, моргая, смотрели на нее.
Серильда была ошеломлена не меньше, чем они. Она сразу поняла, что здесь кто-то есть, но не ожидала, что это будет не кто-то, а… что-то.
Эти существа не были людьми. Во всяком случае, не вполне людьми. Глазищи как бездонные черные омуты, лица нежные и бледные, как бересклетов цвет, а уши длинные, заостренные и немного пушистые, как у лисы. Ноги и руки – как длинные и гибкие ветви, их кожа в свете фонаря казалась золотистой и смуглой. Стояла середина зимы, но одежда – меховые лоскутки – мало что прикрывала. Чуть больше, чем требует чувство стыдливости. Волосы коротко острижены и растрепаны, а приглядевшись, Серильда с пьянящим благоговейным трепетом поняла, что это и не волосы вовсе, а пучки лишайника и мха.
– Моховицы… – выдохнула она. Сколько ни сочиняла Серильда историй о темных существах, о духах природы, о призраках и упырях, сама она встречала лишь обыкновенных, скучных людей.
Одна из моховиц вскочила на ноги, пытаясь заслонить другую.
– Мы не воры, – пронзительно сказала она. – И ничего не просим, кроме убежища.
Серильда вздрогнула. Она знала, что люди питают к лесному народцу глубокое недоверие. Этих существ считали странными: изредка признавали полезными, но куда чаще – ворами и убийцами. Жена пекаря по сей день уверяла, что ее старший ребенок – подменыш. (Подменыш или нет, но этот ребенок давно вырос, счастливо женился и сам стал отцом четверых отпрысков.)
Над полями снова пронесся вой, теперь казалось, что он звучит со всех сторон. Серильда вздрогнула и огляделась, но, хотя поля за мельницей были ярко освещены полной луной, никаких признаков Охоты она не увидела.
– Сныть, нужно уходить, – сказала та, что поменьше ростом, вскочила на ноги и схватила другую за руку. – Они близко.
Та, что звали Сныть, яростно закивала, не сводя с Серильды глаз.
– Тогда в реку. Скрыть свой запах – наша единственная надежда.
Взявшись за руки, они собрались уходить.
– Погодите! – воскликнула Серильда. – Погодите.
Поставив фонарь у двери в погреб, она нагнулась и сунула руку под доску, за которой отец хранил ключ. Руки онемели от холода, но на то, чтобы отпереть замок и распахнуть широкую дверь в погреб, потребовался всего миг. Моховицы настороженно смотрели на нее.
– Река сейчас течет медленно и уже наполовину покрыта льдом. Она вас не защитит. Забирайтесь в подпол, да передайте мне снизу луковку. Натру луком дверь – надеюсь, он отобьет ваш запах.
Существа молча смотрели на нее. Серильда была готова к тому, что они посмеются над ее нелепыми попытками помочь им. Они – лесной народ. Что им жалкие человеческие потуги?
Но Сныть молча кивнула. Моховица, что была поменьше ростом (Таволга, если Серильда верно расслышала), спустилась в темный погреб и протянула оттуда луковицу. Не было произнесено ни слова благодарности – вообще ни единого слова.
Как только обе оказались внутри, Серильда захлопнула дверь и снова повесила замок. Очистила луковицу от шелухи, натерла ею края люка. Глаза защипало. А Серильда старалась перестать тревожиться из-за всяких мелочей – например, из-за того, что на двери погреба лежал снег, а теперь его нет, и из-за того, что следы моховиц приведут адских гончих прямо к ее дому…
Следы… Отпечатки ног…
Обернувшись, она посмотрела на поле, боясь увидеть на снегу две дорожки следов, ведущие к ее дому. Но ничего не увидела. Все казалось нереальным, и, если бы глаза не слезились от едкого лука, Серильда решила бы, что все это ей снится. Размахнувшись, она швырнула луковицу как можно дальше, и та со всплеском упала в реку.
