Через минуту в кабинет виновато зашел молодой парень. По его лицу я сразу понял, что жертвой мошенничества он стал совсем не случайно. Преступники все же тоже являются неплохими физиономистами, выбирая из многочисленной толпы именно того человека, которого нужно.
Парень скромно сел на стул, достал из сумки большую коробку и поставил ее на стол.
– Вот, – произнес он каким-то потусторонним голосом.
Коробка была из-под фирменного видеомагнитофона. Я открыл крышку и все сразу понял. Если бы не искреннее горе парня, я бы рассмеялся. В коробке вместо видика нагло лежала пара кирпичей, для равновесия по бокам укрепленная бумагой.
– За сколько взял?
– За двести долларов.
– Так, а курс кирпича сейчас пятнадцать рублей за штуку. Таким образом, вы погорели на сто девяносто девять баксов и девяносто семь центов. Как получилось?
– Пошел в «Электронику». Хотел видик купить. Там дешевле двухсот пятидесяти не было. Стоял, выбирал, а тут парень подходит, хочешь, говорит, «Шарп» фирменный за двести уступлю? Деньги, мол, срочно нужны. Я, конечно, согласился. Все-таки на пятьдесят долларов дешевле. Поймали машину, приехали в этот район. Он говорит, посиди в тачке, я за видиком сходку. Я остался. Через минут пять он спустился вместе с женщиной, женат, наверное. Она в халате была и тапочках домашних. Сунул мне коробку, сам в машину сел. Говорит: «Сейчас поедем к тебе, проверим и настроим.» Я деньги ему тут же отдал. Он пересчитал и женщине передал. Потом у нее спрашивает: «Ты дома через полчаса будешь?» Она говорит, нет, уеду, наверное. Он: «Тогда я за ключом поднимусь, подожди минуточку.» Это он водителю. Потом они вместе с бабой в подъезд зашли. Я жду двадцать минут, потом десять. Дай, думаю, схожу. Вошел в подъезд, а он сквозной. Я назад к машине, коробку раскрыл, а там вот это. Что делать, а? Я домой боюсь идти. Мы на этот видик два года копили, даже на еде экономили.
– Парень, ну ты же не от сохи, не из деревни, телек, наверно, смотришь, газеты читаешь. Книжку про Буратино помнишь? Заройте ваши пять золотых на поле чудес в стране Дураков. Знаешь, что кидал кругом как грязи и все равно попадаешься.
– Ну, кто ж подумать мог, что так обернется? Он такой интеллигентный был, про жизнь все рассказывал.
– Про то, как плавал, но был списан по здоровью и теперь вынужден продавать свое барахлишко, чтобы купить лекарства?
– А вы его знаете? – с надеждой в голосе спросил парень.
Я вздохнул.
– Я тебе больше скажу – водила тот тоже из их компании. Знаешь, почему? Он бы уехал, когда ты ушел в подъезд и видик в машине оставил, если б не с ними был.
Парень заморгал и посмотрел на меня недоверчивым взглядом.
– А знаешь, почему он с ними работает? Да на тот случай, если они потом влетят и ты их опознаешь, то водитель этот в грудь себя стучать будет и кричать, что это вовсе не те. А любые сомнения, как известно, трактуются в пользу подозреваемых. Водила этот тебе телефончик случайно не оставил?
Парень вдруг вздрогнул, как будто что-то вспомнил, сунул руку в пиджак и извлек из кармана клочок бумаги.
– Точно, вот телефон.
– Ну вот. И машина, наверняка, без номеров была.
– Да, кажется.
– Все старо как мир. Так что вот тебе совет. Когда их поймают, ты ни в коем случае про этот телефон не упоминай. На одном твоем опознании их, пожалуй, еще можно закрыть, но если водитель этот на горизонте возникнет, тогда труба.
– А что, их поймают?
– Это как повезет. Не банк, гарантий нет.
– А мне что делать?
– Ну хочешь, на Луну слетай. Домой иди, телек смотри, раз видик прошляпил.
Я достал бланк заявления, записал его грустную исповедь, потом на листочке записал адрес, фамилию и протянул ему.
– Слушай внимательно. Вот адрес. Здесь работает отдел по борьбе с мошенничествами. Поедешь туда завтра, найдешь Челнокова, скажешь от Ларина, он тебе фотографии покажет. Там альбомов много с кидалами этими. Может, опознаешь кого. Все, пока ничем другим помочь не могу. Давай, дуй домой.
– А можно вопрос?
– Можно.
– Я слышал, что сейчас государство ущерб от преступников возмещает?
– Это что ж, за твое ротозейство государство расплачиваться должно? Нет, парень, должен тебя огорчить, до такого никто не додумался. Иначе у нас тут очереди бы из потерпевших выстроились.
– Ну ладно, я пошел. До свидания,
– Пока.
«Везет мне последнее время на видики, – подумал я. – И что характерно, опять на Женькиной земле случай. Ну, паразит, чтоб тебе там в Анапе икнулось.»
Я заглянул к Мухомору показать заявление. Начальник всегда знакомился со всеми материалами, проходящими через уголовный розыск, и ставил на них свой автограф. В кабинете, помимо шефа, я застал знакомого следователя из РУВД, с которым Мухомор общался на очень повышенных тонах.
– Нет, я тебя отсюда просто так не выпущу! Что мне от твоей справки сраной? А? Этот подонок и так краж набомбил, а если сейчас его отпустить, он вообще обнаглеет, в разгон пойдет! Задерживай!
– Да я все понимаю, Георгий Палыч. Но ведь никакой судебной перспективы, никаких доказательств. До первого адвоката. А потом все рухнет как карточный домик.
– Как никаких доказательств? А его явка с повинной? А ворованные вещи, изъятые из его квартиры? А показания свидетелей? Ты что?
– Это пока он в расколе. А завтра же в отказ пойдет. И с чем мы останемся? Явку с повинной, скажет, в милиции выбили, вещи купил с рук у неизвестных, а свидетели оговаривают. Все равно, мы в итоге его выпустим.
– Так чем же тогда доказывать?
– Ну, я не знаю. Работайте еще, ищите доказательства.
– Да как же мы вообще ворье сажать будем? Это ж от всего откреститься можно! В конце концов, что в кодексе сказано? Что ни одно доказательство не имеет заранее установленной силы, а суд и следствие оценивают их по своему внутреннему убеждению, основанному на правосознании. То есть прежде всего руководствуются здравым смыслом. А ты не здравым смыслом руководствуешься, а не знаю чем! Маразм!
Следователь вздохнул и стал собирать протоколы в «дипломат».
– Вы поймите, Георгий Палыч, если я его задержу, то такой утром нагоняй получу от начальника, что мало не покажется.
– Ах вот ты чего дрейфишь? Нагоняй получить боишься? А то, что этот мерзавец еще сколько квартир ограбит и людям горя принесет, тебя это не волнует? А? А то, что эти люди сюда прибегут, в уголовный розыск, тебя не касается? Чеши, в таком случае, отсюда, без тебя обойдемся.
Следователь закрыл «дипломат», встал из-за стола и вышел в коридор. Мухомор никак не мог успокоиться. Несмотря на плохие отношения между нами, сейчас я был на его стороне. Если верить только преступникам, не веря ни свидетелям, ни другим доказательствам, вообще черт до чего докатиться можно. Ни с какой преступностью не справишься.
Самое обидное, что следователь-то был паренек неплохой, я имею в виду, по работе, а на попятный идет. Видно и он в жесткие рамки поставлен. Кем? Не знаю. Законом? Или теми, кто закон выдумывал? Между прочим, кодекс-то у нас 61-го года, совсем застойный. Хотя, конечно, не в кодексе дело…
– Георгий Палыч, у нас мошенничество. Глухое.
– Давай.
Шеф, не читая, подписал материал и вернул мне.
– Найдешь?
– Не знаю. Человека-то, может, найдем, да чем доказывать? Видик-то они сразу скинут. Опознанием? Раньше бы можно, а сейчас вряд ли. А на их признание рассчитывать не приходится. Мошенники почти всегда в отказе.
– Как работать? Что делать? Кирилл, мы ведь не на дядю работаем, не на зарплату. На людей. А если от нас выход нулевой, то какой смысл в нашей работе? Что я потерпевшему покажу? Справочку эту, что доказательств нет? Так ведь он, в отличие от следователя и суда, именно здравым смыслом руководствуется. Если у ворюги вещи нашли краденые или люди его опознают, почему он на свободе?
Иногда даже шеф, несмотря на весь свой консерватизм, не мог удержаться от возмущения, видя работу системы, которой он сам ревностно служил.
– Не переживайте, Георгий Павлович. Следователь – независимое процессуальное лицо, и кричи мы, не кричи, ничего не изменится. А что касается доказательств, то еще в начале двадцатого века американский юрист Ван-Дайн сказал: «Все трудности в том, что полиция, будучи неискушенной в немыслимой абракадабре судебного разбирательства, исходит из убеждения, что улики, способные удовлетворить нормального здравомыслящего человека, смогут удовлетворить и суд. Дурацкое убеждение, видите ли.» Я думаю, за восемьдесят лет мало что изменилось.
Я вышел. Вообще-то, следователям тоже не позавидуешь. И дел куча, и зарплата маленькая. Да и не это же главное. По-моему, только в нашей отдельно взятой стране в случае вынесения оправдательного приговора крайним может оказаться следователь. Раз по суду вор не признан вором, стало быть, все действия, которые по отношению к нему проводились, следует считать незаконными. А кто эти действия проводил? Независимое процессуальное лицо – следователь то бишь. А раз так, иди сюда, снимай шляпу и клади голову на плаху. Вжик топор и нет следователя. А вся его независимость в кодексе осталась. Дадут судье на лапу или запугают, вынесет он оправдательный приговор, а взгреют следователя. Вот и вынужден он думать не о том, как негодяя привлечь, а как самому не сесть или не вылететь. Зачем же при такой системе лишний раз рисковать? Пусть лучше вор дальше ворует, зато и я спокойно в кресле сижу. А потерпевшим-то от этого не легче.
