Вместо всего этого он лишь сказал:
— Да. Спасибо. Пожалуй, мне пора двигаться. Я постараюсь передать весточку.
— В деревню непременно завернет кто-нибудь, кто сможет прочитать нам твое письмо. До свиданья, Мор. — Лезек высморкался.
— До свиданья, папа. Я приеду в гости, — пообещал Мор.
Смерть тактично кашлянул — звук его кашля напоминал оглушительный треск от внезапно переломившейся балки в каком-нибудь древнем здании. Жучок наконец подточил ее, и она рухнула, увлекая за собой все опоры и перекрытия, поднимая столбы пыли и создавая грохот, подобный камнепаду.
— ПОРА БЫ НАМ ОТПРАВЛЯТЬСЯ, — намекнул он. — ЗАБИРАЙСЯ НА ЛОШАДЬ, МОР.
Пока Мор карабкался, цепляясь за богато украшенное седло, Смерть перегнулся вниз и пожал руку Лезеку.
— СПАСИБО ТЕБЕ, — сказал он.
— По сути он хороший парень, — заговорил Лезек. — Немного мечтательный, правда, но все мы когда-то были такими.
Смерть задумался над его высказыванием.
— НЕТ, — наконец произнес он. — ЛИЧНО Я ТАК НЕ ДУМАЮ.
Натянув поводья, он повернул лошадь на Краевую дорогу. Мор со своего насеста за облаченной в черное фигурой отчаянно махал рукой.
Лезек помахал в ответ. Затем, когда лошадь и два ее всадника скрылись из поля зрения, он опустил руку и посмотрел на нее. Рукопожатие… Оно оставило странное ощущение. Только он не мог сказать точно, в чем именно заключается эта странность.
* * *
Мор прислушивался к грохоту булыжника под лошадиными копытами. Когда они достигли дороги, грохот сменился тихим, глуховатым постукиванием по утрамбованной почве. Затем все звуки исчезли.
Он взглянул вниз. Под ним расстилалась панорама Диска. Контуры Плоского мира блестели, точно вырезанные резцом серебряного лунного света на гравюре ночи. Свались Мор сейчас с лошади, единственное, обо что бы он ударился, был бы воздух.
Он с удвоенной силой вцепился в седло.
Тут Смерть нарушил молчание:
— ТЫ ГОЛОДЕН, МАЛЬЧИК?
— Да, сэр, — слова исходили прямиком из желудка Мора, минуя обычную при речевом общении инстанцию мозга.
Кивнув, Смерть натянул поводья. Лошадь замерла в воздухе. Под ними мерцал огнями гигантский круглый Диск. То там, то здесь виднелся город, окутанный оранжевым маревом; теплые моря ближе к Краю слегка фосфоресцировали. В течение дня свет Диска, медленный и слегка тяжеловатый, скопился в низинах[1]. Теперь он испарялся, подобно серебристому пару.
Но его затмевало сияние, поднимающееся к звездам с самого Края. Из-под Диска били мощные потоки света. Сверкающие и переливающиеся реки струились в ночь, образуя окружающую мир цельную золотую стену.
— Как красиво… — зачарованно вымолвил Мор. — Что это такое?
— СОЛНЦЕ ПОД ДИСКОМ, — пояснил Смерть.
— И это происходит каждую ночь? — ДА. ТАК ЗДЕСЬ УСТРОЕНА ПРИРОДА.
— И что же, совсем никто об этом не знает? Никто этого не видит?
— Я ВИЖУ. ТЫ. БОГИ. КРАСИВО, ПРАВДА?
— Еще бы!
Смерть перегнулся через седло и окинул взором расстилающиеся под ним царства мира.
— НЕ ЗНАЮ, КАК ТЫ, — сказал он, — НО Я СЕЙЧАС МОГ БЫ ПРИКОНЧИТЬ ХОРОШУЮ ПОРЦИЮ КЭРРИ.
* * *
Несмотря на то, что уже порядком перевалило за полночь, двуединый Анк-Морпорк кипел жизнью. Прежде Овцекряжье Мору казался деловым, большим городом, но по сравнению с царящей здесь уличной суматохой там был просто морг.
Поэты не раз предпринимали попытки описать Анк-Морпорк, но все потуги окончились провалом. Возможно, виной этому послужило откровенное, чисто плотское жизнелюбие города. А может быть, дело просто в том, что город с миллионным населением и без единой канализационной трубы слишком уж бьет поэтов по нервам. Поэты ведь существа нежные, любящие, ясное дело, розы и нарциссы с соответствующими ароматами. Ароматов в Анк-Морпорке хватало, да только совсем других. Так что давайте ограничимся тем, что скажем:
Анк-Морпорк полон жизни, как заплесневелый сыр в жаркий день; он громогласен, как проклятие в храме; ярок и блестящ, как пролившееся и играющее на солнце масло; многоцветен, как синяк, и кипит суетой, деловой активностью и всяческого рода бурной деятельностью, как муравейник с дохлым псом посередине.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В городе были храмы с растворенными настежь дверями. Оттуда доносились звуки гонгов, кимвалов и, в случаях более консервативных фундаменталистских религий, краткие вскрики жертв. Были магазинчики, выплевывавшие странный товар прямо на мостовую. Здесь ходило много дружелюбных молодых дам. Они, бедные, слонялись по улицам чуть ли не голышом — по-видимому, не могли себе позволить большого количества одежды. Освещаемые неровным светом уличных огней, выступали фокусники и жонглеры. Шмыгали продавцы, предлагали разнообразнейшие варианты веществ, способствующих мгновенному просветлению (или, наоборот, затемнению, по желанию клиента).
И сквозь эту толкотню, шум и гам с величавым спокойствием шествовал Смерть. Где-то в глубине души Мор ожидал, что тот будет просачиваться сквозь толпу, словно дым. Но это выглядело совсем не так. Простая истина заключалась в том, что куда бы Смерть ни направлял свои стопы, людей словно сметало, отодвигало в сторону.
У Мора дела обстояли совершенно иначе. Толпа мягко расступалась перед его новым хозяином, но тут же смыкалась — как раз вовремя, чтобы перегородить дорогу самому Мору. Пальцы на ногах у него были жестоко оттоптаны, ребра саднило от столкновений. Торговцы то и дело пытались всучить ему неприятно пахнущие специи и овощи, искусственная форма которых порождала нездоровые ассоциации. А довольно пожилая леди заявила, что Мор выглядит молодым человеком, твердо стоящим на ногах, и приятное времяпрепровождение — единственное, чего ему сейчас не хватает.
В ответ он выразил горячую благодарность и надежду, что уже прямо сейчас приятно проводит время.
Смерть дошел до угла улицы. По отполированному куполу его черепа плясали отбрасываемые уличными светильниками яркие блики. Он втянул воздух, принюхиваясь. Валяющийся на земле пьяница поднялся и, спотыкаясь на каждом шагу, бесцельно двинулся вперед. Но вдруг, безо всяких видимых причин и повинуясь лишь непонятному импульсу, он резко свернул в сторону, обходя пустое место.
— ТЕПЕРЬ ТЫ ВИДЕЛ ГОРОД, МАЛЬЧИК, — сказал Смерть. — КАК ОН ТЕБЕ?
— Очень большой, — не зная, с чего начать и как выразить свои впечатления, неуверенно протянул Мор. — Я имею в виду, здесь же яблоку негде упасть. Неужели людям нравится жить спресованными на одном пятачке?
— МНЕ НРАВИТСЯ ГОРОД, — пожал плечами Смерть. — ОН ПОЛОН ЖИЗНИ.
— Сэр?
— ДА?
— Что такое «кэрри»?
В глубинах глазниц Смерти ярко пылало голубое пламя.
— ТЕБЕ КОГДА-НИБУДЬ ПРИХОДИЛОСЬ ОТКУСЫВАТЬ ОТ РАСКАЛЕННОГО ДОКРАСНА ЛЕДЯНОГО КУБА?
— Нет, сэр, — ответил Мор.
— КЭРРИ — ЭТО ЧТО-ТО ВРОДЕ ЭТОГО.
— Сэр?
— ДА?
Мор натужно сглотнул.
— Простите меня, сэр, но мой отец говорил, что если я чего не пойму, то надо задавать вопросы, сэр…
— ЭТО ОЧЕНЬ ПОХВАЛЬНО, — произнес Смерть.
Он свернул в переулок и устремился вперед. Снующая толпа, иллюстрирующая броуновское движение молекул, по-прежнему безропотно расступалась перед ним.
— Ну, в общем, сэр, я не мог не заметить… дело в том… того простого факта, что…
— КОНЧАЙ ХОДИТЬ ВОКРУГ ДА ОКОЛО, МАЛЬЧИК.
— А как ты можешь что-то есть, сэр?
Смерть так резко замедлил шаг, что Мор натолкнулся на него. Когда же мальчик, попытался снова заговорить, Смерть замахал руками, призывая его к молчанию. Он, казалось, к чему-то прислушивался.
— ЗНАЕШЬ, БЫВАЮТ МОМЕНТЫ, — сказал он, — КОГДА Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ РАССТРОЕННЫМ.
Смерть резко повернулся на каблуках и свернул в боковую улочку. Он шел очень быстро, черное одеяние, подобно крыльям, развевалось у него за спиной.
Улочка петляла, стиснутая темными стенами и спящими зданиями. Она напоминала не столько путь сообщения, сколько длинную извилистую щель.
