он до сей поры так и не получил внятного представления.
Крепкая длинная верёвка, которую лично захватил Алексей Кондратьевич, чтобы спуститься в подвал, не понадобилась. Помещения, интересовавшие его, находились не совсем под землёй, а в полуподвальном этаже, окна которого выходили на заброшенный тёмный задний двор. На этот скрытый от глаз прохожего цокольный этаж вела внутри дома узкая лестница, состояние которой оказалось вполне приличным.
Николай помедлил у лестницы, прежде чем спуститься: хотелось бы всё-таки знать цель.
— Алексей Кондратьевич, вряд ли лепнину мы там найдём! — заметил с подвохом.
Москвич замер, помолчал. В темноте его лицо было не разглядеть: свет фонаря выхватывал лишь лестничный проём. Затем наниматель рассмеялся:
— Остёр ты на язык! Маешься, ходишь вокруг да около, а нет бы спросил напрямую, за каким чёртом я тащусь ночью в чужой подвал! Боишься?
В данный момент Николай находился в самом невыгодном положении, чтобы гордо объявить: «Я — человек честный!» Ежели тут творится беззаконие, то пристукнет его милый собеседник — и дело с концом. Поэтому Николай промолчал.
— Не бойся! Мы не сделаем ничего дурного. Мне нужно осмотреть и обмерить помещения, чтобы понять замысел архитектора. Я строитель по образованию и нынче взялся изучить архитектуру особняков московского ма… московского ампира.
Для доказательства своих намерений Алексей Кондратьевич открыл саквояж и посветил в него фонарём. Там, помимо верёвки, обнаружились рулетка, пара каких-то измерительных приборов да тетрадь с карандашом.
Николаю сделалось страшно неловко. Но не оттого, что в мыслях очернил подозрениями порядочного человека: человека он же не знал. А от того, что Алексей-то Кондратьевич доверился ему, незнакомому парню из низов, безоговорочно. Ведь и Николай имел все возможности пристукнуть его — забрать деньги, снять дорогую одежду, часы, забрать инструменты. Иной за один только американский электрический фонарь укокошит.
— Давайте я первый спущусь — проверю, целы ли ступеньки, — смущённо пробормотал Николай и, не дожидаясь ответа, поспешил вниз.
Вся дальнейшая работа была нудной и однообразной: растянуть рулетку, придержать её конец, подержать фонарь, пока Алексей Кондратьевич чертит в тетради и заносит туда цифры. Или просто стоять без дела с тетрадью в руке, пока Алексей Кондратьевич пристально рассматривает с фонарём каждую пядь стены, или мощённый камнем пол, или задумчиво глядит в потолок. Хорошо ещё, что обмеряли не все помещения, а лишь три-четыре, которые Алексей Кондратьевич выбирал, сверяясь со схемой, что находилась при нём, аккуратно вычерченная на белом листе.
Мысленно он от времени до времени принимался производить вычисления: его интересовала толщина стен. Николаю привелось разок поправить ошибку Алексея Кондратьевича в умножении с долями. Тот глянул на помощника с удивлённым уважением:
— Где ты выучился так ловко считать?
— В одноклассном народном училище по ведомству Министерства народного просвещения, — отрапортовал Николай.
— А, в земской школе. Три класса окончил?
— Четыре. Как раз по-новому устроили, когда я учился уже… Я выдержал экзамен успешно и получил свидетельство! — похвалился Николай.
В душе при этом шевельнулась тревога: пять лет прошло с той поры, потрачено напрасно. Сам читал кое-что, старался вникнуть, но это — не то. Вспомнит ли он прежнюю науку, сможет ли когда-нибудь учиться так же успешно?
— А дальше учиться не думал?
Ишь, будто мысли прочитал!
— Очень хочу.
Алексей Кондратьевич собрался было расспрашивать дальше, но передумал: время поджимало. Видно, батюшка его крут, если и взрослого держит в строгости.
— Хорошо. Мы позже поговорим ещё об этом.
Николай промолчал. Что тут разговоры разговаривать?
Поступить хоть в какое училище он по возрасту уже опоздал. В институт не возьмут со свидетельством четырёхлетки, и правильно сделают: что ты поймёшь? На учёбу, если не за казённый счёт, нужны огромные деньги. Надежда — на народный университет, только в прошлом году открытый. Николай было начал ходить, но из-за болезни много пропустил, после с деньгами было туго, а теперь учебный год уже заканчивается…
— Неужели чёрная храмина?! — донеслось от дальней стены бормотание Алексея Кондратьевича, который один отошёл туда и осторожно расковыривал там что-то, подсвечивая себе фонарём.
Николаю стало не по себе. Он, как перебрался в город, почти не соблюдал религиозной обрядности и на церковь, подобно большинству московских рабочих, крестился редко — только если проникновенно звонит или очень уж красивая. Но никакого касательства к сектам или, не дай боже, сатанинским культам, нынче вроде как модным, иметь не желал!
— Иди, посвети мне!
Николай взял у Алексея Кондратьевича фонарик.
— Сюда, на ткань. Не так высоко, сбоку. Давай от меня, как будто я сам держу. Вот так!
К стене был прибит по старинке, обойным гвоздём, маленький клочок тёмной материи. В других местах, где выхватывал свет фонарика, можно было заметить шляпки гвоздей.
— Эх, мало света! Как считаешь, чёрный он? Чёрный шёлковый штоф, а?
Николай и осмотрел, заставив ткань переливаться, и ощупал.
— Похоже на шёлк. Ткань сдёрнули, а гвозди, глядите, остались. Они как будто не старые.
Николай заразился непонятным исследовательским энтузиазмом.
— Ну-ка, где?
Он посветил.
— Вот, вот, ещё вот… Новые: не успели заржаветь.
— Молодец, что заметил, но ты ошибаешься, — мягко возразил Алексей Кондратьевич. — Делаешь из верных наблюдений неправильный вывод.
Алексей Кондратьевич будто хотел, чтобы помощник сам нашёл причину своей ошибки. И у Николая начала формироваться смутная догадка, он почувствовал, что вот-вот ухватит мысль.
— Ты не учёл, что подвал сухой! — поторопился Алексей Кондратьевич с ответом. — На редкость сухой.
Точно! Ни намёка на плесень, воздух — сухой и чистый, пыли и то не много.
— Цокольный этаж ведь каменный, заметил? Жилые помещения — кирпич. А тут в основе — хорошо пригнанный камень; цементный раствор великолепного качества.
У Николая не было возможности заметить всего этого под слоями штукатурки. Только профессиональный строитель знал, где поскоблить и расковырять, чтобы вскрыть основу.
— Строили с таким старанием и тщанием! — произнёс Алексей Кондратьевич восхищённо и мечтательно. — Хорошо, что ты заметил эти гвоздики, что на них нет ржи. Полезный показатель!
И Алексей Кондратьевич сделал запись в тетради.
— Посвети ещё. Попробую вынуть гвоздик и снять этот кусок ткани. Он пригодится мне. Гляди, крепкий! Штоф сняли не оттого, чтобы пришёл в ветхость.
Аккуратно пакуя в саквояж раздобытый обрывок чёрного штофа, Алексей Кондратьевич распорядился:
— А ну, осмотри хорошенько потолок!
— Что искать? — не понял Николай.
— Поищи обойные гвозди. У тебя зрение острое.
Николай полоснул лучом фонаря по стене вверх. Блеснуло стекло.
— Окно! — воскликнули оба исследователя одновременно. До сего момента казалось, что комната глухая: лишь свет фонарика озарял её, когда, только войдя, его нарочно выключили, то снаружи не проникало даже слабое свечение. Теперь осмотр показал, что окно существует,
