— Это насчет проверки. Я хочу, чтобы ты как можно скорее и уж, конечно, до официального объявления о свадьбе, прошел медицинское обследование.
— Не понял, — сказал Яир, и рука его замерла на полпути к уху. — Не понял., Я абсолютно здоров. Зачем мне обследоваться?
— Речь идет не более чем о профилактическом обследовании. Болезнь, от которой умерла твоя мать, была наследственная. Между прочим, если бы она своевременно обратилась к врачу, то могла бы, наверное, провести с нами еще несколько лет.
— Я проходил осмотр два года назад, когда поступал в университет. Сказали, что я здоров как бык. А о матери я почти ничего не знаю. Я был еще маленький.
— Стоит ли устраивать шум из-за такого пустяка? Не стоит. Будь хорошим мальчиком. Как говорят, чтобы душа была спокойна. Если бы ты немножко знал немецкий или хотя бы умел читать по-немецки, я подарила бы тебе книги по экономике, которые остались после Эриха Даненберга. Его ты тоже, конечно, не помнишь. Как говорят, страница перевернута. Придется искать для тебя другой подарок. Яир молчал.
На улице Ибн-Эзры за ними увязалась старуха. Одета она была чуть ли не с шиком.
— Все на свете увязано-перевязано, — говорила она. — Бог серчает, человек не замечает. Делай благо, делай зло, на поверку все одно. Бредущим в темноте увидеть свет пора, но не завтра, а вчера. Горло горячее, острый ножик, все в этой жизни одно и то же.
Яир ускорил шаг, чтобы отделаться от безумной старухи. Лили поотстала, но, не сказав ни слова, тут же догнала Яира. Ее лицо исказилось, на нем промелькнула какая-то болезненная желчная гримаса. В Иерусалиме эту расфуфыренную старуху прозвали "Все одно". Она говорила басом, с сильным немецким акцентом.
Сумасшедшая Рехавии прокричала им вслед свое благословение:
— Благословением небес, благословением воды да будут все благословимы, от Дюссельдорфа до Иерусалима. Построить или разрушить дотла, в корне всего — причина одна. Избавления, удачи и мира — всем страждущим и всем гонимым. Шалом, шалом далеким и близким.
— Шалом, — тихо ответила Лили.
До школы имени баронессы Ротшильд они прошли в полном молчании. Вначале Яир напевал, или, вернее, бубнил про себя: "Днем ли, ночью ли — как знать?" Потом перестал.
— Не спорь со мной из-за проверки, — сказала Лили, — даже если, по-твоему, это каприз. Твоя мать умерла только потому, что болезнь была запущена, и твой отец опять остался один. Да и ты с малых лет рос сиротой.
— Да ладно, я сделаю. Далась же вам эта проверка, — сказал было Яир.
Потом он почувствовал, что в словах Лили было что-то еще. Слизнув с усов табачную крошку, он сосредоточился и нашел нужное место.
— Опять? Вы сказали, отец опять остался один?
— Да, его вторая жена умерла от рака, когда тебе было шесть лет. Что касается первой, то она вовсе не переселилась в мир иной, а просто отселилась от него. Развелась с ним. Ты вот-вот женишься, и твоему отцу давно пора бы перестать скрывать от тебя элементарные вещи, будто ты еще маленький.
— Не понимаю, — прервал ее Яир, — не понимаю. Что, отец был женат раньше?
От обиды голос Яира прозвучал громче, чем позволяли время и место. Лили сейчас же постаралась вернуть разговор в допустимые пределы. Продолжая на той же ноте, ответила на вопрос Яира.
— Твой отец был четыре месяца женат на женщине, которая потом вышла замуж за Эриха Даненберга.
— Не может быть, — сказал Яир.
Он остановился. Достал сигарету и сунул ее в рот, но прикурить позабыл. Забыл он и о спутнице, и сигарету ей не предложил. Задумавшись, он уставился в темноту. Потом выдавил из себя:
— Ну и что? Причем это сейчас?
— Ты неучтив, — улыбнулась Лили, — предложи сигарету и мне. Свои я забыла дома. А в остальном ты прав. Мне самой трудно представить, что такой брак был, что он вообще мог быть заключен. Я и сама, кажется, не верю в то, что сейчас рассказала. Но ты должен узнать и извлечь из этой истории урок. А теперь зажги, пожалуйста, обе сигареты, — мою и свою. Или дай спички, я прикурю сама. Не принимай это близко к сердцу, Яир. Это ведь дело давно минувших дней. И продолжалось-то все каких-то четыре месяца. Даже меньше. Так, нелепый эпизод. Пойдем, Яир, пройдемся еще немного. Иерусалим поразительно хорош в эти часы. Пойдем.
Так и не разобравшись в путанице мыслей, Яир потянулся за ней. Лили захлестнуло безудержное веселье. Проезжавшая машина дала один короткий гудок. Ночная птица обратилась к ней с криком — Лили не ответила. Перед глазами мелькали носки ее туфель и ботинок Яира, идущие по тротуару. Пальцы рассеянно приняли протянутую зажигалку и поднесли ее поочередно к двум сигаретам.
— А мне никогда об этом не рассказывали. Надо же, — сказал Яир.
— Ну, а теперь рассказали. И хватит об этом, — сказала она ласково, словно успокаивая капризного ребенка. — И нечего придумывать себе всякие страсти.
— Но все-таки как-то… странно, что-то в этом не то.
Лили потрепала его по затылку, слегка запустила руку в волосы. Ладонь была теплой, прикосновение — приятным. Они дошли до конца Рехавии и вступили в Нахлаот. Закругленные улочки сменились остроугольными переулками. А вот и оливковое дерево, которое сдавило и расплющило в своих объятиях железо ворот.
VI
Эльханан Клайнбергер и Иосеф Ярден были погружены в шахматную игру. Над столом висела лампа, стилизованная под один из тех фонарей, которые горели много лет назад на улицах баварских городов, свет ее был тускловат. На корешках книг поблескивали золоченые буквы, отражавшие еще более тусклый свет, чем отбрасывала на них лампа. Книжные полки занимали все стены — от угла до угла, от пола до потолка. Одна полка была заставлена альбомами, в которых хранилась коллекция марок. Целая секция шла отведена еврейской литературе — тайной страсти Эльханана Клайнбергера. В редких просветах пристроились африканские вазы и примитивные статуэтки, в которых сквозил откровенный эротизм. Статуэтки тоже служили вазами, и в них стояли разноцветные невянущие бумажные цветы.
— Нет, Иосеф, — сказал доктор Клайнбергер, — любом случае вам придется отдать коня за выиграную ладью.
— Минутку, Эльханан, дайте мне спокойно подумать. У меня по-прежнему есть некоторое преимущество в этой партии.
— Преимущество мимолетно, мой друг, — усмехнулся доктор Клайнбергер. — Но думать вам никто не запрещает. Сколько угодно. И чем дольше вы будете думать, тем яснее вам станет, насколько преходяще ваше преимущество. Преходяще и эфемерно.
Доктор Клайнбергер откинулся на спинку кресла. "Надо сосредоточиться, — решил Иосеф Ярден. — Все его рассуждения о слабости моей позиции не более чем психологический прием. Надо сосредоточиться, потому что следующий ход будет решающим".
— Следующий ход определит исход встречи, — сказал доктор Клайнбергер, — а посему, может, объявим десятиминутный перерыв и выпьем чаю?
— Это политика Макиавелли. Предложение, которое сделало бы честь дьяволу-искусителю. Я привык называть вещи своими именами. Ведь ваша цель — рассеять мои мысли. И вы этого уже добились. Но— как бы то ни было, мой ответ: "Благодарю вас. Нет".
— Мы же совсем недавно говорили о том, что у каждой вещи есть более чем одно имя. Прошло два-три часа, и вы об этом забыли. Жаль.
— Более того, я уже забыл, что я собирался делать с вами в этой партии. Значит, ладья… Вы совсем меня запутали, Эльханан. Пожалуйста, дайте мне сосредоточиться. Так… И так… Я иду сюда, вы — туда. Прекрасно. Ну, что вы теперь скажете, уважаемый доктор?
— Сейчас я не скажу ничего. Или, вернее, скажу: сделаем перерыв и послушаем новости. А после новостей я объявлю вам шах, а вскоре и мат.
Приятели расстались около полуночи. Иосеф Ярден с достоинством принял свое поражение. Некоторым утешением послужила ему рюмка коньяка, предложенная хозяином.
— В конце недели мы встретимся у меня, — сказал он, прощаясь, — и уж на моей территории вас ожидает разгром. Клянусь головой.
— И это, — рассмеялся доктор Клайнбергер, — это человек, опубликовавший эссе "Против политики реваншизма" в "Вестнике социально-политических наук". Спокойной ночи, Иосеф.
На улице была ночь и ветер. Бесцеремонная сова прикрикнула на Иосефа, велев ему поторопиться. "Я забыл ей позвонить, — подумал он на ходу, — спросить, что случилось. Впрочем, это к лучшему. Подожду до завтра. Она сама позвонит и станет оправдываться, а я не приму ее извинений. Во всяком случае, не сразу".
VII
Там акация стоитИ что сбудется сулит.Ей взмолюсь я:"Удружи, Кто мой суженый, скажи".
Навязчивая мелодия не хотела признать, что Яиру сейчас просто не до нее. Он уже и просвистел ее, и промычал, и напел себе под нос, но мелодия не отставала. Лили расспрашивала его о профессорах, об учебе, о студентках, которые, наверное, ужасно переполошились, узнав о его предстоящей женитьбе.
