Какое-то время он вновь служил старшим врачом полка, но уже стрелкового. Вскоре он был переведен на должность командира госпитального взвода медико-санитарного батальона дивизии. Это было для него серьезной профессиональной и организаторской школой. Накапливались клинические наблюдения во всем их многообразии и неповторимости. Хорошая память, систематичность как черта характера, взвешенность в оценках помогали овладеть навыкам» анализа и группировки наблюдений и фактов, давали пищу для размышлений о патогенетической сущности и общности патологических процессов. Это вырабатывало в нем чувство меры, диагностическую осторожность, собственную манеру научного мышления. Как пригодились здесь уроки учебы в Куйбышеве!
Научные интересы его особенно проявились в области заболеваний внутренних органов у раненых. Е. В. Гембицкий на собственном опыте пришел к выводу о правильности тезиса Н. И. Пирогова о том, что «раненый со временем становится больным». Как-то в январе 1989 г. в беседе со мной, только что вернувшимся из зоны Спитакского землетрясения, он вспомнил о собственном наблюдении синдрома длительного раздавливания в 1943 г. на Волховском фронте. Он видел раненых, доставляемых в медсанбат из-под завалов разрушенных зданий после вражеских бомбежек, и обратил внимание на последовательную и довольно четкую по времени смену периодов в их состоянии: от тяжелого травматического шока к заметному, хотя и короткому, улучшению и вновь к резкому ухудшению, проявлявшемуся в психической загруженности, олигурии и заканчивавшемуся смертью. Условия для такого продолжительного наблюдения за ранеными были, так как войска стояли в обороне, а эвакуация задерживалась. Гембицкий в то время, по его признанию, не находил этому объяснения (как это было сделано в Лондоне Байотерсом в 1941—1942 гг. и А. Я. Пытелем в 1942—1943 гг. в развалинах Сталинграда и как это окончательно было исследовано в наше время). Но поражала его наблюдательность. Оказалось, что смена состояния раненых не случайна, но ему было не совсем ясно, отчего освобождение конечностей и даже их ампутация не останавливали патологического процесса и завершались уремией.
В 1942, 1943 и 1944 гг. были проведены первые научно-практические конференции врачей Волховского, Ленинградского и других фронтов. На Волховском фронте их организатором был тогда еще молодой профессор Николай Семенович Молчанов – главный терапевт этого фронта.
Конференции давали возможность панорамного видения организации медицинского обеспечения боевых операций не только фронта, но и всей Красной Армии. Оказалось, что с начала войны уже по декабрь 1941 г. были сформированы 291 дивизия с медсанбатами, 94 стрелковых бригады с медико-санитарными ротами, 380 полевых госпиталей и т. д. В тылу шло дополнительное формирование 1600 эвакогоспиталей на 750 тыс. коек. Эти госпитали принимали до половины всех раненых, в том числе наиболее тяжелых.
Актуальной была проблема алиментарной дистрофии, но главное внимание на конференциях привлекала проблема пневмоний у раненых. Дело в том, что пневмонии оказались наиболее частым и трудным для диагностики осложнением огнестрельных ранений. В начале войны в большинстве случаев врачи их не диагностировали. Первыми забили тревогу патологоанатомы, в частности, в осажденном Ленинграде: тысячи раненых умирали не только вследствие ранения и кровопотери, но и от травматической пневмонии. Сообщения об этом появились уже в 1941 и начале 1942 г. в «Клинической медицине», печатавшейся на оберточной бумаге. Терапевтам еще предстояло научиться их диагностировать и лечить. Этому и служили фронтовые конференции, равные по своему значению, по выражению М. С. Вовси, – главного терапевта Красной Армии, – всесоюзным съездам терапевтов.
Участником конференции врачей Волховского фронта был и Гембицкий. Ознакомление с опытом других давало ему очень много, способствовало осмыслению им собственных, уже немалых обобщений, отрывало от неизбежной приземленности, тем более в условиях отсутствия необходимой литературы. Полезным было и общение как с профессурой, так и с талантливой фронтовой врачебной молодежью.
Как известно, в то время наиболее крупные клиницисты страны становились главными терапевтами фронтов и армий, консультантами эвакогоспиталей. В результате уже в первой половине 1942 г. сложилась и четко работала терапевтическая служба Красной Армии.
Главным терапевтом (с 1941 г.) был М. С. Вовси, его заместителем – П. И. Егоров, главным терапевтом Военно-Морского Флота – А. Л. Мясников, на постах терапевтов фронтов и флотов работали такие известные ученые, как В. X. Василенко, Э. М. Гельштейн, Б. В. Ильинский, Н. А. Куршаков, Н. С. Молчанов, Г. А. Смагин, М. А. Ясиновский.
В армейском звене и эвакогоспиталях работали и многие другие видные профессора. Интересно, что большинству из них не было тогда и 50 лет. После окончания войны на плечи именно этих ученых легла задача обобщения опыта терапевтов, приобретенного в годы Великой Отечественной войны.
Чрезвычайно важной заслугой руководства медицинской службы ВС в то время была продуманная концентрация высококвалифицированных кадров на узловых проблемах боевой патологии и организации медицинской помощи.
Е. В. Гембицкий как терапевт дивизионного звена и в текущей боевой обстановке, и в ходе совещаний и конференций тесно общался со старшими товарищами и, несомненно, был ими замечен. Эти контакты запомнились и в последующем получили свое развитие.
Много позже Евгений Владиславович, ссылаясь на личную беседу с Е. И. Смирновым, поделился со мной историей выбора кандидата на пост главного терапевта Красной Армии. Это происходило летом 1941 года. Одно из предложений касалось виднейшего ленинградского кардиолога и терапевта Георгия Федоровича Ланга, но оно не получило высшего одобрения. Была предложена кандидатура М. С. Вовси – известного московского профессора (кстати, поддержанная Г. Ф. Лангом), и он был назначен на эту должность. Интересно, что ни тот, ни другой не имели до этого военного образования и опыта. Это контрастировало с хирургическими кадрами, полностью представленными военно-полевыми хирургами из ВМА им. С. М. Кирова. Объяснение этому было простым: военно-полевая терапия как дисциплина и военная специальность рождалась непосредственно в ходе войны. Несмотря на то, что необходимость этого была очевидной и раньше (М. П. Кончаловский, М. Н. Ахутин. и др.), инициатива ее создания возникла слишком поздно. Она принадлежала не терапевту – Е. И. Смирнову – нач. ГВСУ НКО СССР. За 23 дня до начала войны он выступил на заседаниях терапевтических обществ сначала Ленинграда, а затем и Москвы с обоснованием такой необходимости. Ему принадлежат слова: «Со всей очевидностью вытекает необходимость создания самостоятельной дисциплины – военно-полевой терапии. Эту дисциплину надо создать, теоретически ее углубить, широко пропагандировать». К сожалению, до начала войны сделать это не удалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
