Они с братом тоже пришли. Но у них не было посуды. Тогда Федя, онкель Федя, достал свою алюминиевую миску, обтёр её и, налив до самого верха, протянул им с вкусным — ох каким вкусным! — куском хлеба…
Мы переглянулись. Так вот зачем звал нас старый повар, вот о чём так хотелось ему рассказать!
А он, заметив наши взгляды, сказал:
— Онкель был совсем маленьким, ганц кляйн, — и повар задержал у груди руку, показывая, какого роста был солдат дядя Федя. — Но борща и хлеба у онкеля Феди хватало для всех детей. Фюр аллен киндерн.
Немец вспомнил, как помогал онкелю Феде топить кухню, раздавать хлеб, и вдруг решительно сказал:
— Если б не онкель Федя, я бы никогда не стал поваром! А так всю жизнь готовлю, плаваю и в разных странах, где только мог, кормил голодных детей.
Он улыбнулся и, уже прощаясь, сказал:
— Вот хотел угостить и вашего товарища. Но Федя спит. Спит онкель Федя.
И снова стало тихо, только где-то качнулись колокольцы, будто нежно повторили: «Он-кель, он-кель…»
Мы разом заговорили: вот ведь как бывает! Столько лет прошло, а дядя Федя, если жив, и не знает, что вспоминают его сейчас. И где? — В Японии! Запомнился солдат дядя Федя человеку на всю жизнь.
Штурман улыбнулся:
— Наш-то Федя тоже ростом не очень вышел…
На рассвете мы уходили. Берег ещё спал. Но рыбаки уже тянули сети. На корме немецкого танкера снова стоял грузный человек. Он был опять в белой куртке, в колпаке — повара встают рано — и негромко кричал нам:
— Передайте привет онкелю Феде!
Мы кивали, хотя не очень-то поняли, какому онкелю передать привет: нашему Феде или тому, который когда-то после боя наполнял мальчишечьи миски и котелки солдатским борщом. Скорее всего обоим.
За бортом всё больше дымилась на морозце вода. Над спящим городком всё отчётливее вырисовывался старый вулкан. В одном из домиков у его подножия спал ещё японский мальчик, у которого тоже был теперь свой Федя. Свой дядя Федя.
БЕРЕЖОК
Это мне давно знакомо,Уплывал юнец из дома —Горизонты миновал,Всё вопросы задавал:— Это что по курсу прямо?— Где, под небом? Фудзияма!— Ну и видная гора! А под нею?— Сакура!— А кого там ловят, братец?— С лодки, что ли? Каракатиц!— Это что ж за бережок?— Да Япония, дружок!Пробежали дни за днями,Джунгли, джунгли перед нами!Вон лианы, как вьюны,Под лианами — слоны!Порт шумит! Среди асфальтаОбезьяны крутят сальто.Мальчик дудочкой своейЗавораживает змей!Воздух так необычаен —Пахнет перцем, пахнет чаем!— Правда, славный бережок?!— Как же! Индия, дружок!А потом вошли, как в книжку:Кто-то мчит вдали вприпрыжкуВ эвкалиптовом лесу,Держит лапкиНа весу:Кенгурята передрались!— Это мы куда забрались?Штурман точку взял в кружок:— Да в Австралию, дружок!— Ого-го-го!И вновь полгодаНезнакомая природа.А ещё куда идти?Что там будет на пути?И сосед вздохнул:«Не знаю,Хоть бы звёздочка родная…»Где ж родные холода?Где Полярная звезда?Но зачем встают матросыИ смолкают все вопросы?Что ещё? Куда пришли?Что там видится вдали?Что за берег припасён тамМоряку за горизонтом?На лугу стоит Стожок.Над стожком кружитСнежок.Слышен гуд электролиний,А на них-то Иней, иней!И в серебряной пылиПаровозик мчит вдали,Все в снегу, белы берёзы.Да смотреть мешают слёзы…— Это что ж за бережок?— Это Родина, дружок…
ТИХАЯ РЕЧКА
Как-то во время отпуска, ароматным летом, в таёжном селе, не вытерпев жары, решили мы с сыном поплескаться в реке и наловить раков.
— Раков? — спросил нас сосед, агроном совхоза, садясь в «газик». На карася он бы время нашёл, а возиться с какими-то раками было некогда. — Так это вам надо на Раковку, — сказал он.
— На Раковку, на Раковку, — подтвердила из-за забора собиравшая огурцы соседка.
И, взяв старый котелок, мы отправились искать Раковку.
Прошагали село, вышли на звонкое от кузнечиков поле и остановились. Впереди, покачивая облака, тигриным семейством растянулись на заре рыжие пушистые сопки, а возле них, у самых мокрых лап, тащила брёвна работящая река.
— Это не наша. В таком шуме раки водиться не станут, — решили мы и потопали дальше.
Переправились через реку, забрались в прохладную моховую глушь, а Раковки всё не было. И мы стали сердиться:
— И где она, эта Раковка?!
И тут, среди папоротников, за большой рекой, блеснула малая. Вода золотилась в ней медовыми струйками, лужицы в солнечных пятнах желтели, как блюдечки мёда, на травинках вспыхивали зелёные стрекозы, а в сторону от нас медленно уползал недовольный удавчик.
Сын бросился за ним, но вдруг глянул под ноги и закричал:
— Раки!
Мы быстро нахватали их полный котелок. Они зашевелились, зашебуршали, будто бы заворчали:
— Ну и вредные мужики попались! Сейчас домой понесут, огонь разведут, варить будут!
Но мы присели на поваленное бревно рядом с дедом, который ловил пескарей для наживы, и стали слушать тишину. И капли воды из родника. И шелест травы под брюхом уползающего удавчика. И высоко-высоко звук реактивного самолёта.
— Тихая речка! — сказал сын.
— А чего ей шуметь? О чём рассказывать? — подумал я вслух. — Это тебе не кит, который по всем океанам прокочевал. Она-то всего два-три километра по земле бежит.
— И то верно, — усмехнулся дед. — Что с неё возьмёшь? Чего ей шуметь? Не Амур, не Волга. Раковка. Что в ней? Пескари да раки. Что на ней было? Кто знает? Разве что когда-то белых туда-сюда гоняли. Да японский офицер погнался за разведчиком, саблю потерял. А уж как пошли партизаны гнать самураев да беляков до Тихого океана, так эта Раковка из-под копыт до самого неба летела!
Мы с сыном переглянулись: вот тебе и Раковка! Вот тебе и тихая речка! Хоть и течёт по земле всего два километра, а и беляков по ней туда-сюда гоняли! И японский офицер саблю в ней потерял! И до неба из-под копыт летела! А как погнали от неё оккупантов— так до самого Тихого океана. Ничего себе тихая речка!
Да не тихая она, не забытая, а просто скромная.
Скромная, да боевая!
Разговорились мы, расшумелись, так что котелок перевернули. А раки из него бегом, бегом! Поди, соберутся в норе, в своей медовой воде, начнут шуршать, шевелить усами, качать головами:
— Ну, повезло, вот повезло! Хорошие мужики нам попались!
РЕКА МОЛОЧНАЯ
Через луга цветочные,Тиха, невелика,Текла река Молочная,Старинная река.Струила под осинамиПрозрачное тепло,Качала стрекозиноеПрозрачное крыло.И лес, и травы сочные,И тучки, и стадаКивали вслед:«Молочная, Молочная вода!»Мальчишки куролесили,А вынырнув легко,Отряхивались весело:«Водица — молоко!»И стая перелётнаяПорой шумела:«Да! Уютная, дремотная,Отличная вода!»А в дымные, военные,Грохочущие дниРека покрылась пеноюОт огненной брони.Изрыта, протаранена,Прострелена до дна,Была она изранена,Но выжила она.Чужой её не сделали,Не взяли в плен враги.И ты речонку смелуюТеперь побереги.Чтоб людям было веселоИ облачку легко,Чтоб солнце куролесило:«Не речка — молоко!»Чтоб стая перелётнаяНе крикнула:«Беда! Негодная, болотная,Погибшая вода!»
РЫБА
Сейчас даже подумать удивительно, что с нами когда-то было такое: жили мы с сыном на берегу океана, ходили к бухте смотреть, как рыбачат другие, а сами не поймали ни одной рыбы.
Наконец и мы соорудили удочку, накопали у берега юрких морских червей и отправились на рыбалку по плавучим мосткам, протянутым от берега к поставленному на прикол старому пароходу. Не было на нём уже ни матросов, ни капитана, и только на корме сидел старичок вахтенный и пускал из трубки дымок. Сначала дымок был по-дневному белым, потом голубым, потом накалялся, как проволочка в огне, золотился, и тогда по качающимся мосткам один за другим начинали топать на вечерний лов рыболовы.
