Здесь только одна ошибка: «момент развала» следовало соотносить не со временем написания романа, а со временем действия. Точкой отсчета (она остается за пределами повествования) можно полагать идеализированное представление об армейской жизни 20–30-х годов, когда не существовало массового призыва на военную службу, когда солдаты завербовывались на 30 лет, в которые укладывалась не только их служба, но практически вся их жизнь, — когда рота была не только местом службы, но и домом солдата, домом не временным, а постоянным, когда не вывелся еще окончательно патернализм в отношениях командира и солдат. Отсюда, кстати говоря, берет начало и утопический идеал, сконструированный Пруитом.
Армейская жизнь, как она представлена в романе, по своим внешним параметрам все еще соответствует старому укладу. Однако ее внутреннее содержание схвачено «в момент развала».
Особенно важно подчеркнуть, что ситуация, показанная Джонсом, предстает перед читателем как частное проявление общенационального кризиса, как некий знак важных перемен, готовых совершиться и уже совершающихся в жизни страны. В третьей книге романа среди действующих лиц появляется генерал Слейтер — фигура схематичная, условная и почти гротескная. Он как бы выпадает из образной системы произведения, опирающейся в целом на принципы психологического реализма. О характере или индивидуальности Слейтера говорить не приходится. Они почти отсутствуют. Так этот образ был задуман. Слейтер — оракул, он не говорит, а пророчествует и вещает. В его речах содержится, как ему кажется, объективная оценка настоящего и будущего Америки и конкретные рекомендации, с помощью которых Америка может в кратчайшие сроки стать тем, чем она «должна» стать. Эти рекомендации охватывают самые разные области: экономику, политику, классовую структуру общества и даже социальную психологию.
Слейтер очень точно улавливает «момент развала», а точнее говоря, переломный, критический момент в истории страны. «Пока что, — говорит он, — ею правят крупные корпорации вроде «Форда», «Дженерал Моторе», «Ю. С. Стил» и «Стандард Ойл». И обратите внимание, они достигают этого очень умело — они прикрываются знаменем все того же патернализма. Они добились феноменальной власти, и за очень короткий срок. Но сейчас главный девиз — консолидация… Только военные могут сплотить страну под единым централизованным контролем». Проще говоря, Слейтер предлагает некий эмбрион идеи военно-промышленного комплекса, который возьмет в свои руки будущее американской экономики и политики.
Слейтеру понятно, что новая система потребует перемен в социальном поведении американцев и соответственно перестройки нравственно-психологических оснований этого поведения. Прежние понятия, принципы, идеалы, лозунги станут неприемлемы. И тут Слейтер предлагает использовать определенные тенденции, развитие которых можно было наблюдать в национальном американском сознании последних десятилетий. «В прошлом, — говорит он, — … страх перед властью был всего лишь оборотной отрицательной стороной в целом положительного морального кодекса «Честь, Патриотизм, Служба». Однако возникновение материализма и начало эры машин все это изменили… Машина лишила смысла старый положительный кодекс. Ведь понятно, что невозможно заставить человека добровольно приковать себя к машине, утверждая, что это дело его «чести»… Таким образом, от этого кодекса сохранилась теперь только его ставшая нормой отрицательная сторона, которая приобрела силу закона. Страх… Внушить человеку, что это дело «чести», нельзя, и, следовательно, вы можете только заставить его бояться последствий, которые его ждут, если он не прикует себя к машине».
Эту концепцию Слейтер целиком распространяет и на армию, не делая различия между цивильным и военным социумом: «Современную армию, как и любую другую составную часть современного общества, следует контролировать и держать в повиновении с помощью страха». Понятия чести, любви к отечеству, солдатского долга расплылись, потеряли четкие очертания и утратили силу нравственного императива. Все они теперь подменились страхом перед властью и перед тем, что представители власти могут сделать с человеком.
Осуществление программы генерала Слейтера предполагает, кроме всего прочего, усиление кастовости армейской иерархии и обезлички солдатской массы. «Секрет в том, — говорит генерал, — чтобы заставить каждую касту бояться стоящих на ступеньку выше и презирать тех, кто на ступеньку ниже». Пропасть должна отделять генералитет от офицерского корпуса, офицеров от младшего командного состава и сержантов от рядовых. Только в этих условиях страх, как руководящий мотив поведения, приобретет необходимую эффективность.
Читатель имеет возможность ознакомиться с наглядным изображением такой вот «идеальной» военной структуры, где бытие солдат полностью основано на обезличке и страхе (можно даже сказать, ужасе) перед властью и наказанием. Это — гарнизонная тюрьма, где традиционный армейский порядок соединяется с методами гестаповских застенков. Тюрьма — логический предел развития идей генерала Слейтера.
Строго говоря, и кастовость, и обезличка, и страх, как факторы, определяющие исполнение солдатского долга, — все это было и в «старой» армии, но существовало как «негативная сторона позитивного нравственного кодекса». Солдат все еще ощущал себя личностью, у него были определенные права, существовало некое коллективное сознание, реализовавшееся в солдатском братстве.
6
Джонс предлагает нам картину ротной жизни в «момент развала», то есть в тот момент, когда патриархальные ее элементы разрушаются и отмирают, а тоталитарные усиливаются и закрепляются в качестве ведущих. С этой точки зрения особенный интерес приобретают те страницы романа, на которых развертывается противоборство старшины Тербера и командира роты капитана Динамита Хомса. Заметим попутно, что эти страницы относятся к наиболее сильным в художественном отношении.
Рисуя образ Тербера, Джонс не пожалел ярких красок. Тербер — характер сложный, глубокий, противоречивый и в высшей степени привлекательный. Его интеллектуальный и культурный багаж далеко выходит за пределы того, что можно было бы ожидать от ротного старшины, он умен, проницателен и, когда нужно, дипломатичен. Вместе с тем он настоящий хозяин роты, дьявольски трудолюбив, работает и за себя, и за ротного командира. Тербер физически силен, бесстрашен и являет собой образец воинской доблести.
При всем том старшина — плоть от плоти и кость от кости армейской, солдатской массы. За пределами исполнения служебного долга он всегда с солдатами, хоть и возвышается над ними. Как и солдаты, он пьет, рукоприкладствует, совершает «налеты» на публичные дома. Речь его изобилует солдатскими жаргонизмами и крепкими словечками. Он сам остро чувствует свою принадлежность к солдатской «касте», свою неразрывную связь с «солдатней» и потому, в конце романа, отказывается от возможности быть произведенным в офицеры, считая это предательством по отношению к товарищам по оружию и в конечном счете падением.
Образ Тербера — большая художественная удача Джонса. Он не просто «функциональный» герой, носитель идеи, но полнокровный, внутренне противоречивый, динамичный характер, наделенный огромным темпераментом и мгновенностью реакций, порой непонятных не только окружающим, но и ему самому. Джонс не всегда доверяет той оценке, которую читатель может вывести из слов и поступков самого Тербера. Он подключает других персонажей, которых заставляет разгадывать «феномен Тербера». Пруит вдруг ловит себя на мысли, что он выше всего ценит уважение и понимание со стороны Тербера, хотя по логике повествования они враги. «Мне иногда кажется, — говорит он, — если я пойму Тербера, я пойму очень многое». Однако его усилия ни к чему не приводят, и Тербер остается для него загадкой. Мудрый Вождь Чоут (фигура вообще характерная для современного американского романа, где почти всегда имеется «великий мудрец», который все понимает, но помалкивает) говорит, что Тербер «просто бешеный». «Его изнутри что-то точит. Как будто у него там костер какой, и все никак не гаснет, все жжет его. А бывает, так вдруг разгорится, что прямо из глаз полыхает». Разумеется, такие характеристики метафоричны и не особенно проясняют дело, но в, двух случаях Джонс позволяет Вождю Чоуту, как говорится, попасть в точку. В одном случае, когда Вождь говорит, что Тербер — «лучший старшина в полку. А может, и во всем гарнизоне», а в другом — когда неожиданно заявляет, что «армия не для Тербера».
Как ни странно, в суждениях Чоута нет противоречия. Тербер действительно превосходный старшина, но ему и в самом деле не место в армии, точно так же как Динамиту Хомсу самое место в армии, хотя он никудышный командир роты.
