Через лес шли, чтобы не так приметно, на границе провинции Сануки, или, как ее тут называют, Сансю, подорожных податей не платили, пропуска не предъявляли. Не то чтобы Дзатаки до денег жаден, что ему, удельному князю, подорожные за каких-то двести человек заплатить? Слезы в море. Просто меньше свидетелей, меньше проблем. Правда, легко сказать, да сложно сделать, не в лесу дремучем Такамацу находится — в центральной части острова Хонсю, ясный перец, так что хоть один пост да сокрушить пришлось, дабы потом оговоров не было. А потом уже лётом по префектуре Кагава до самого местечка заветного, синоби облюбованного, и добрались.
Удобное местечко, надо сказать, нашли себе шершни поганые — синоби. Со всех сторон горы, а посреди их — замок крошечный. Высокая китайская крыша, похожая на островерхую шляпу, плотные, сделанные из выморенного дерева амадо[8], высокие стены, камни которых, соединенные хитрым раствором, выглядят отполированными, ни тебе трещинки, ни выпавшего камня. И всего одна лестница к замку. Как ни крути, обязательно окажешься под прицелом. Точно в горной чаше стоит замок аккурат посередине, а на все стороны — пара крестьянских деревенек и рисовые поля богатейшие. Потому как две реки рядом, которые каждую весну заливают землю благодатными водами. Лучше нет для риса, как нежиться в залитой водой земле. Лучше нет для воинов, как стоя на крыше замка или ином наблюдательном пункте, поглядывать окрест да простреливать по малейшей необходимости все, что покажется подозрительным. Не жизнь — радость!
О том, что в окрестностях замка народ от отравленной водички полег, стало понятно еще на подступах: пара собак на дорогу вылетела да забулдыга из тех, которые кроме саке отродясь ничего не пили, встречать непрошеных гостей выперся, вот и говори потом, что пить вредно! Не успел слова вымолвить, как десятник Дзатаки ему на шею петлю накинул и велел к замку вести. Не то чтобы самураи дорогу не знали, да и замок возвышается на искусственной насыпи — далеко видать, а просто всегда сподручнее, когда кто-то из своих в ворота постучится.
Наблюдателя на вышке тот же десятник снял веселой стрелой. Буквально стоял кто-то выше всех, а тут вдруг взмахнул белыми руками и полетел яко голубь, да только не вверх, а вниз. Ворота ломать не стали, много чести, через стену полезли, благо стены-то от прошлых хозяев — обыкновенные, хоть и гладкие, точно ноготок гейши, а не те, что в своих замках возводят хитрюги синоби с ловушками и мелкими пакостями вроде отравленных игл или в решительный момент отваливающихся камней.
Дзатаки и не думал, что все так ладно выйдет. Во дворе люди вповалку лежали, кто-то умер уже, кто-то на тот свет просился, жестами показывал, чтобы голову отсекли или каким еще способом помогли побыстрее подохнуть. Девка молодая в широких шароварах нож бросила, ловко самурая молодого прикончила, пикнуть не успел. Кинула и, за живот держась, убежать попыталась, да к тому времени самураи успели уже ворота открыть да лошадей провести, а куда пешему, да еще отравленному и с болями, против конных? Догнали, девка, к стене припертая, рукой и махни — из рукава сразу же несколько звездочек вылетело, трое бойцов Дзатаки ойкнуло и с коней сползать начали, кобылица ранение в горло получила. Пришлось самому Дзатаки девку ту конской грудью к стене прижимать, да она, стерва, между ног коня еще пыталась змеей проползти. Тщетно, сотник враз срубил непутевую головку. И не жаль, такие люди никогда, хоть их огнем жги, правды не скажут, и коли уж кому присягнули, нипочем на другую сторону не переметнутся. А стало быть, в мертвом виде завсегда приятнее для своих врагов, нежели в живом.
Неожиданно земля зашаталась под ногами лошадей, подошедших слишком близко к замку конников, треск, и черный жеребец со вторым десятником ушел под землю, вторая кобыла, попавшая в ловушку задними ногами, громко ржа и брыкаясь, умудрилась-таки выбраться из открывшейся ямы, свергнув в нее всадника.
— Дощатый пол, засыпанный земелькой, лихо, — определил Дзатаки, и тут же еще четыре лошади полетели в проваливающийся подпол.
— За все ответят! — Сотник справа от даймё выхватил меч и с размаху рубанул по соседским кустам, раскроив голову стоящему за ними молодчику. — Это он, ваша милость, ловушки пооткрывал. Дождался, когда мы бдительность потеряем, и открыл!
— Ясное дело. — Дзатаки велел коню попятиться от опасного места, но тут же один из его людей молча схватился рукой за горло, словно его укусил шершень. Секунда — лицо несчастного исказила гримаса боли, между пальцев потек ручеек крови.
Тут же под другим самураем пала кобыла, сраженная звездочкой, врезавшейся между глаз несчастного животного.
Дзатаки увидел прижимающийся к стене дома серый силуэт и тотчас ринулся к нему, замахиваясь мечом. Старик это, ребенок или женщина, в данном случае не имело значения. О синоби ходили легенды, одна страшней другой. Признаться, Ким всегда считал, что сказания преувеличивают реальную опасность. На самом деле, похоже, преуменьшали. Старика он достиг через мгновение, занес меч и рубанул наотмашь, позволяя коню пронести себя еще несколько шагов, но меч словно не заметил жертвы, царапнув по стене замка.
Следующим старика попытался рубануть скачущий за даймё десятник — тот же результат, в последний момент держащийся за живот и, по всей видимости, мучительно борющийся со смертью синоби успел присесть и, крутанувшись на земле, непостижимым образом проскочить между ног лошади.
— Живьем собаку! — закричал Дзатаки, сердясь из-за того, что промахнулся на глазах у своих людей.
Третий напавший на деда самурай был вооружен копьем, с громким криком он попытался нанизать хлипкое старческое тело на свое грозное оружие, когда старик вдруг с неожиданной легкостью перехватил копье, разоружив воина. И воспользовавшись им точно шестом, ловко подпрыгнул в воздухе, в мгновение ока оказавшись на каменной лестнице замка.
— Уходит! — Дзатаки попытался броситься за дедом, но его опередили его же люди. Один из них влетел на ступени прямо на коне, и тут же они вместе повалились назад. Должно быть, в последний момент старик ударил копьем в грудь животного, сбив его с ног.
С легкостью, невозможной в такие лета, старик взлетел вверх по лестнице и, бросив оттуда копье в толпу преследователей, вдруг каким-то непостижимым образом оказался на крыше замка, откуда и сиганул вниз прямо на камни.
— Ничего себе, — только и успел сказать Дзатаки, на самом деле его изумило не столько самоубийство старого синоби, сколько то, что он чудом не прибил никого во время падения (хотя, возможно, именно этого гад и добивался), а то, что старик умудрился подняться на крышу на расстояние почти четыре метра, или, как сказали бы здесь, на три кэна[9], его как раз и не удивляло. Возможно, этому можно было найти какое-то объяснение, например, на стене были специальные укрепления, по которым старец лазил множество раз. Впрочем, это все равно не объясняет столь подростковой удали. Но синоби есть синоби. И их во все времена было лучше держать в друзьях, нежели во врагах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
