— Могу…
Я подалась к нему, а за моей спиной доктор распорядился:
— Народцу тут многовато. Посидите, граждане, в коридоре, а? Давайте, давайте.
Краем уха я услышала возражения Ольги:
— Я хочу остаться…
Я обернулась и увидела, как Кужеров за локоток ведет к выходу упирающуюся Ольгу. Неожиданно она оттолкнула его с такой силой, что Сергей с трудом удержался на ногах, и подбежала к постели мужа.
— Ольга, — я положила руку ей на плечо, — здесь действительно много народу; это и больному тяжело. Я обещаю, что долго не задержусь, просто выясню самые важные вопросы, хорошо? А вы пока можете поговорить со своей мамой. Ладно? И доктор здесь, вы можете быть спокойны за Виктора…
Она резко оттолкнула мою руку, глаза ее зло заблестели:
— Я имею право быть рядом с мужем!
Видит Бог, мне не хотелось с ней ссориться. Разве можно ссориться с потерпевшими? И понять ее можно было — зачем нужны эти дурацкие допросы, когда муж в таком тяжелом состоянии? Только что прооперирован… Я уже склонна была разрешить ей остаться — ну, в конце концов, что такого, если жена побудет рядом с мужем во время этого разговора? За руку подержит, ему будет легче… Но тут вмешалась мать Ольги:
— Олюшка, — сказала она твердо, — пойдем, подождем в коридоре, я хоть словечком с тобой перекинусь. Пойдем, ласточка моя. — И она увела Ольгу из палаты, а я опять наклонилась к потерпевшему.
Он приоткрыл глаза и тихо, но внятно спросил:
— Кто это?
— Это ваша жена, Ольга, — сказала я, успокаивающе поглаживая его по руке. — Виктор Геннадьевич, вы помните, как вы оказались в той парадной?
— Виктор Геннадьевич? — переспросил он. — В той парадной? В какой?
— Там, где вы получили травму. Вы в больнице, вам недавно сделали операцию…
— Я понимаю, — слабым голосом сказал он. — Почему вы называете меня Виктор?
— А как вас называть?
Он помолчал и закрыл глаза. Потом, не поднимая век, проговорил:
— Не помню. Я не помню, как меня зовут.
— Вас зовут Виктор Геннадьевич Коростелев, — терпеливо подсказала я, но он чуть качнул головой из стороны в сторону, и доктор испуганно дернулся.
— Нет, — чуть погодя сказал потерпевший, — меня не так зовут.
— А как? — Я наклонилась к нему.
— Не помню. Но не Виктор.
— Хорошо. А вы помните, где живете?
— Нет, — помолчав, отозвался потерпевший. Доктор наклонился ко мне и на ухо сказал:
— Амнезия. Я же говорил, пустая трата времени.
Я повернулась к доктору и приложила палец к губам, а потом снова наклонилась к потерпевшему, решив не называть его больше по имени, чтобы не нервировать:
— Вы можете сказать, что вы делали утром, выйдя из дома, и куда пошли?
Потерпевший, не открывая глаз, прошептал:
— Н-нет, не помню.
— Вы что-нибудь помните? Можете рассказать? — Я была в отчаянии; только сейчас я увидела, как ему плохо, и мне почему-то показалось, что лучше ему не станет.
— Помню, — проговорил он. И даже голос у него слегка окреп.
— Что?! — спросили мы с доктором в один голос и почти легли на подушку рядом с потерпевшим, наклонившись к нему.
— Помню, — прошептал он, — что… Что никогда не был женат…
* * *
Из больницы мы с Кужеровым поехали на станцию “Скорой помощи”, допрашивать бригаду, доставившую потерпевшего в больницу. То, что сказал потерпевший, я даже не стала записывать в протокол; конечно, допрашивать человека через пару часов после операции было глупо и негуманно. Доктор сообразил это быстрее меня и прервал допрос. Бросив на меня ожесточенный взгляд, Ольга заняла свое место рядом с постелью мужа. Ее мать скромно присела в уголочке палаты, а мы с Кужеровым и доктором покинули помещение. В коридоре врач укоризненно покачал головой. Его укоризна явно была обращена не только ко мне, но и к себе самому. Бригаду мы застали на станции, в перерывах между выездами. Врач и фельдшер подняли нас на смех.
— Какие брюки? — издевался над нами молодой сутулый фельдшер. — Может, вам еще сказать про рисунок на трусах? Да у нас после этого Коростелева шестнадцать вызовов. Вы что думаете, мы всем пуговицы пересчитываем?
— Но когда вы вошли в парадную и увидели потерпевшего, вам ничего в глаза не бросилось? — не сдавалась я.
— Бросилось, — иронично ответил врач, — рана на голове. Мы на нее в основном внимание обращали, как это ни странно…
Несолоно хлебавши, мы отправились в обратный путь.
В парадной, откуда был доставлен в больницу несчастный Коростелев, нас ждал приятный сюрприз в виде судебно-медицинского эксперта Стеценко. Он сидел на массивном экспертном чемодане и что-то оживленно рассказывал постовому. Постовой заливался радостным смехом. Мое ухо еще с улицы уловило рифмованные строки в исполнении доктора Стеценко:
…От жизни ничего не ожидающий,
я клизмой раздражаю нерв блуждающий…
[3]
— Привет, — обернулся Стеценко на звук наших шагов. И широко улыбнулся.
— Привет, — ответила я без выражения.
Когда-то я не могла спокойно находиться в одном здании ГУВД со своим бывшим сожителем, не то что на одном месте происшествия, потом перегорела, уже не ёкало так сердце при звуке его голоса. Но моя дурацкая натура продолжала играть со мной глупые шутки: ну, балдею я от мужиков при мужском деле. Самый невзрачный и ничего не значащий может вскружить мне голову, стоит мне увидеть, как он первоклассно делает свою работу. Вот и теперь, как только Стеценко посерьезнел и, достав все необходимое из экспертной сумки, деловито занялся смывами и соскобами с пола, я в который раз убедилась, что никто больше в этом мире мне не нужен так, как он.
— Оп-па! Подержи-ка. — Сидевший на корточках Стеценко протягивал мне конвертик с соскобом кровавого следа.
Я подхватила конвертик, и он принялся за следующий соскоб.
— Как дела? — спросила я, чтобы не стоять столбом над работающим мужчиной.
— Я же говорил, ты слышала? От жизни ничего не ожидающий…
— Чьи стихи?
— Мои. Я теперь стихи пишу.
— Лирику?
— Лирическую неопсихоаналитику…
— С патологоанатомическим уклоном?
— Именно. Однострочную, в крайнем случае из двух строк. Мои стихи оказывают психотерапевтическое воздействие.
— Интересно на кого? Твои пациенты в нем уже не нуждаются.
— Зря ты так. Доброе слово и жмурику приятно. А стихи всем нравятся, потому что короткие. Слушатель не успевает устать. Кстати, как себя чувствует источник этих соскобов? Уже отмучился?
— Типун тебе на язык! Прооперировали.
— Все равно долго не протянет. Ты его допросила?
— О да!
— Получила ценные сведения?
— Угу. Ничего не помнит. Не только, как его по башке ударили, но и как его зовут. Жену родную не узнает.
— А факт женитьбы помнит? — Стеценко даже отвлекся от ковыряния в полу и с живым интересом уставился на меня.
— Нет, — вздохнула я. — Факт женитьбы из его памяти изгладился. И это при том, что жена рыдает у постели. Очень по-мужски…
— Ретроградная амнезия, — резюмировал Стеценко, наполняя второй конвертик. — В результате травмы головы утрата воспоминаний не ограничивается только периодом явно патологического состояния, но захватывает и предыдущие отрезки времени. Причем, смею заметить, ретроградная амнезия может быть защитным свойством психики — пациент забывает неприятные для него события, к коим, по всей видимости, относится и факт его женитьбы. Может быть, это для него даже более неприятно, чем удар по голове, повлекший тяжелую травму.
— Какой ты разговорчивый, — без удовольствия отметила я. — Под конец рабочего дня меня это утомляет.
— Правда, Сань, — поддержал меня Кужеров, маявшийся без дела. — Лучше стихи почитай.
— Хорошо, — без ложной скромности согласился Стеценко. — Из однострочного:
…И трупное пятно на репутации…
Кстати, ребята! А может, жена его и оприходовала? А он это понял? С чем и связана ретроградная амнезия.
— А что! Вполне! — горячо согласился оперуполномоченный Кужеров. — Я бы с женой этой поработал…
— Вот и поработай, — откликнулась я без энтузиазма.
Расследование представлялось мне совершенно бесперспективным. В моем сейфе пылилось еще с десяток подобных дел прошлых лет. По ним были проведены все необходимые оперативно-розыскные и следственные мероприятия, которые не прибавили абсолютно ничего к тому, что было написано в постановлении о возбуждении уголовного дела: “неустановленный преступник нанес удар по голове неустановленным предметом”. И даже расстегнутые на жертвах брюки увиделись мне не странным проявлением загадочного преступного умысла, а попыткой элементарно похитить чужие штаны, неудавшейся из-за того, что наверху от сквозняка хлопнула форточка и напугала разбойников.
— Мария, держи контроль. — Стеценко, во время декламации не прекращавший своей судебно-медицинской деятельности, протягивал мне контрольный смыв с участка пола, на вид не опачканного кровью.
